Баронесса Елена Николаевна Мейендорф была чудесным рассказчиком. Мало того, что ее русский язык казался великолепным живым слепком с классической речевой культуры XIX века – он был к тому же ярко расцвечен прекрасным индивидуальным чувством юмора и бесподобным артистическим талантом.
Благодаря этому семейные истории из жизни Алёнушки, бытовавшие в форме разговорных миниатюр, неизгладимо врезались в мою память. Вот несколько из них.
Гуси
Как-то папочка расписывал очередную церковь в Сербии. А мы с мамой снимали неподалеку маленький крестьянский домик, где провели всё лето. Вокруг дома был замечательный сад. В саду росла уйма вишен. Мама пекла пироги с вишней. Лепила вареники с вишней. Делала варенье из вишни. Мы ели свежую вишню с молоком и сахаром. Наливки из вишни громоздились по всем углам. Мы угощали вишней соседей, раздаривали еe вeдрами. А вишни всё не убавлялось. И садовая куча с отходами нашей вишнeвой фабрики выросла чуть ли не с гору.
У нас были вишни, а у соседки – гуси, огромная стая. В благодарность за наши вишнeвые подарки соседка пообещала, когда осенью ощиплет гусей, подарить пуха на подушечку. Я радовалась предстоящему подарку. Тем более, что мама пообещала расшивать подушечку узором вместе со мной.
И вдруг соседка приходит вся в слезах: «Не знаю, что случилось. Захожу сегодня в сарай, а все гуси сдохли. Лежат на полу, глаза закрыты, не дышат и не шевелятся».
Я заревела тоже. Бедные гуси! Они каждое утро будили меня громким гоготом.
Мамочка погоревала вместе с нами. Потом разрешила зарыть гусей в саду возле вишневой кучи. И утешила: «Мясо пропало, но пух и перо всё же продадите». Соседка за день гусей ощипала, а тушки, сказала, завтра зароет, уже стемнело.
Наутро я вдруг слышу: «Га-га-га»! Подбегаю к окну – а там по дорожке к пруду соседские гуси направляются. Идут важно, переваливаются. И все как один – голые! Абсолютно голые! А следом за ними – счастливая соседка с узелком пуха к нам в дом: «Нина Александровна! Ожили мои гуси! Они, видно, позавчера с вашей кучи пьяной вишни наелись. Да так, что только к сегодняшнему утру от похмелья отошли! Слава Богу! Счастье-то какое! А это – вам на память от моих пьяниц!», – и протягивает обещанный подарок.
Так в нашем доме появилась вот эта подушечка.
А гуси к зиме обрядились в новые пух и перья и стали краше прежнего.
Цирк. Первая любовь
Однажды в Белград приехал цирк. Всё лето мы, дети со всего города, ходили на его представления. И я по-настоящему влюбилась в рыжего клоуна. У клоуна была огненного цвета причeска, яркий костюм. А смех и слeзы били из него фонтаном. Рыжий клоун стал моей первой большой любовью.* И было мне тогда лет пять.
Но вот лето кончилось. И цирк стал собираться в дорогу. Я была в отчаянии. Мне казалось невозможным жить дальше без любимого. И тогда я решила выйти за него замуж. Пришла к маме и объявила ей об этом.
Мама не стала меня отговаривать. Но сказала:
– Только имей в виду: жена всегда должна быть с мужем. Завтра тебе придeтся уехать. И может случиться так, что мы с тобой больше никогда не увидимся.
– Никогда-никогда?
– Никогда-никогда. Так что подумай ещe раз до утра.
Я продумала всю ночь. Утром цирк уехал. А я осталась с мамочкой. Навсегда!
*На руке Елена Николаевна всегда носила браслет с подвесными кулонами. Каждый кулон был памятью о людях, которых она любила. Был среди золотых и самый обычный, детский кулон-подвеска – как память о той «первой любви и первой измене», как говорила Алёнушка о нeм.
Вторая любовь. Никита Толстой
Вторая любовь приключилась со мной в 10 лет. Тогда к нам в гимназию пришeл новый мальчик, граф Никита Толстой. Недавно ему сделали операцию. Директор предупредил, что обращаться с новеньким нужно бережно, сo вниманием. «Особенно это касается Вас, баронесса», – и строго посмотрел на меня.
А моим любимым занятием на переменах было играть в тройку. Я запрягала по очереди всех желающих стать конями. И мы неслись по всей школе галопом. Я размахивала воображаемым хлыстом, правила своей тройкой и кричала всем, кто попадался на пути: «Берегись»! Бывало, что и давили кого. И всем было очень весело.
На следующий день мчусь я по коридору на тройке удалых своих коней. И вдруг замечаю новенького. Он стоял у стены такой бледненький, худой, печальный. А на голове его была большая белая повязка. Я подошла к мальчику и сказала: «Бедный мальчик! Тебе очень больно?». Он осторожно помотал головой. И я поняла, что ему больно, а ещe, что он очень мужественный. После уроков я помчалась к маме:
– Мама, мама, у нас новенький, и я в него влюбилась!
– Кто же это? Опять клоун?
– Нет, его зовут граф Никита Толстой!
– Что ж, поздравляю! Ты делаешь прогресс.
О любви и о пороках
Как-то мама испекла к обеду пирог. По традиции дала мне попробовать краешек и ушла из кухни. Мы с пирогом остались один на один. Мамочка умела прекрасно готовить. Но этот пирог оказался особенно, просто непреодолимо вкусным. Я потихонечку общалась с ним, пробовала его, пробовала, пока не распробовала до последней крошки.
Мама, когда обнаружила пропажу, только всплеснула руками. А папуга тут же сочинил и исполнил под гитару песню:
Жил да был пирожок,
Он в намеченный срок
Испечен был заботливой мамой.
Но пришел наш Фадей,
И без всяких затей
Он слизнул пирожок тот до края!
Папа сочинял стихи и песни по всякому поводу моментально.
Он пел, аккомпанируя себе на гитаре, а мама курила. Вообще-то врачи ей это запрещали – у нее было слабое здоровье. Но мама всe-таки курила по четыре папиросы в день, после еды. Не отказалась даже тогда, когда доктора нашли у неe лейкемию.
Мама курила и смотрела на нас с папой долгим, каким-то особенным взглядом. И вдруг сказала:
– Алёнушка, обещай мне, что никогда не будешь курить.
– Но ведь папа тоже курит!
– Ники, мы с твоей дочерью хотим, чтобы ты бросил курить.
Папа отложил гитару, взял из пачки папиросу, понюхал еe и положил в нагрудный карман. А оставшиеся отдал маме.
– Хорошо.
– Алёнушка, теперь обещай мне и ты.
Я пообещала. И действительно не выкурила за свою жизнь ни крошки табаку. Папа с тех пор тоже не курил. Но всегда носил в нагрудном кармане папиросу и иногда нюхал еe.
Мамы с папой уже нет. А песенка про обжору Фадея живeт до сих пор.
О любви и военной хитрости
Война разделила нашу семью надолго. Мы с мамой перебрались в Зальцбург. Вскоре его заняли американцы. Мы жили и ждали вестей о папе. Наконец знакомые передали, что он жив и находится в Вене. Это было ужасно опасно, ведь Вена попала в советскую зону. И мы с мамой помчались папу выручать.
Как мы сделаем это, было не ясно. Мы помолились и сели в поезд на Вену. Пропуска для пересечения границы у нас не было. Поездка была чистой авантюрой. Мы просто верили и надеялись.
Через три часа доехали до пропускного пункта. Всех попросили выйти для проверки документов. Мы огляделись. С одной стороны платформы стояли военные в американской форме. Здесь заканчивалась американская зона. С другой стороны платформы стояли люди в советской форме. Там начиналась советская зона. Именно в нее нам и нужно было попасть. Мимо нас военные провели человека. Он попытался перебежать из советской зоны в американскую без документов. Его схватили и возвращали назад.
И тут меня осенило, что нам нужно сделать. Я шепнула маме: «Не спрашивай ни о чем! Делай как я!». Схватила ее за руку и кинулась бежать. Но не к советской зоне, а в обратную сторону, опять к американцам. Мамочка, умница, ни слова не говоря, понеслась рядом. За нами бросился русский патруль:
– Стой! Стрелять буду! Аусвайс! Пропуск!
Мы остановились, подняли руки вверх и отрицательно замотали головами. Мол, нет у нас пропуска. Разбираться с не говорящей по-русски девчонкой-перебежчицей и с ее немой мамашей не стали. Советские просто под конвоем «вернули» нас на свою сторону. И даже в поезд посадили. И проконтролировали, чтобы мы в нем благополучно отбыли на Вену. К папочке!
Записала Светлана Литвиненко –
приемная дочь Е.Н. Мейендорф
Иллюстрации к 1, 2 и 3 рассказам сделала Лиза-Вита (5 лет) из Вены с помощью бабушки, к 4-ому рассказу – Алина Бардыкина (15 лет), ученица МКОУ «Гимназия», г. Ефремов.
