Познакомил нас директор Департамента по работе с соотечественниками Александр Васильевич Чепурин, который раньше служил послом РФ в Дании и хорошо знает Дмитрия Романовича.
Я, конечно же, попросила встречи и интервью, ответ был такой: «Когда фотографы или репортеры чего-то от меня хотят, я обычно говорю «да», потому что считаю, что это их работа, а я на пенсии, и у меня масса свободного времени».
Незадолго до нашей встречи Дмитрий Романович побывал в Санкт-Петербурге, сопровождая туда из Дании гроб с останками императрицы Марии Федоровны. С этого мы и начали разговор.
– Я хотела бы поговорить с вами о перезахоронении Марии Федоровны.
– Мне кажется, что слово «перезахоронение» в этом случае совсем не подходит. Марию Федоровну не собирались хоронить в земле, а просто перевозили из Дании в Россию. Поэтому и назвать это действие надо словом «перевоз».
– Почему именно вам выпала честь сопровождать останки покойной императрицы? Вы связаны с ней родственными узами?
– У меня нет родственных связей с Марией Федоровной, потому что линии моего брата и моя идут от Николая Первого, но я единственный из Романовых, живущий в Дании, поэтому было логично, что именно мне доверили заниматься данным вопросом. И эти дни, пожалуй, стали самыми важными в моей жизни. Готовиться начали еще в августе. Занимались этим Министерство иностранных дел Дании, Королевский двор и я. В Данию приехали и представители МИД России. Все прошло очень гладко.
– Вы, наверное, в эти дни часто встречались с представителями прессы?
– Да, в сентябре в течение двух недель мне и моей жене пришлось трудно, потому что из-за интервью и съемок все время надо было концентрироваться, быть в напряжении. Приезжали телевизионные группы из Германии и Англии, из Дании и России, они сидели у нас по 1 – 2 часа. На этот раз журналисты доставляли слишком большие неудобства. Когда они что-то снимали, то ужас что делали: переставляли вещи, меняли местами мебель, портреты, а когда уходили, оставляли полный беспорядок. Мы с женой (она датчанка и любит идеальный порядок) всё расставляли и раскладывали по местам, потом приходили другие журналисты и опять всё располагали по-своему.
– С чего все началось?
– С маленькой церемонии в городе Роскилле недалеко от Копенгагена, где в крипте усыпальницы датских королей покоился прах Марии Федоровны. Гроб был выставлен на катафалке в специальном помещении, и к нему был открыт доступ всем желающим. Я там был единственный из семьи, еще священник и несколько человек из МИДа.
22 сентября началась самая серьезная часть всего события. Накануне отъезда несколькими священниками проводилась довольно длинная литургия. Находиться там было достаточно тяжело – не хватало воздуха: помещение небольшое, у присутствующих в руках горели свечки, кроме того, шли телевизионные съемки.
23 сентября в Роскилльском соборе прошло официальное богослужение. В церкви присутствовали королева Дании Маргарете II, ее супруг, 45 – 50 членов королевской семьи и другие официальные лица. Они расположились с левой стороны от входа, а семьи Романовых и Куликовских – справа. Места каждому были расписаны заранее.
Когда окончилась служба, датские и российские гвардейцы вынесли гроб императрицы из церкви и поставили его в карету, запряженную лошадьми датской гвардии. Далее участники церемонии отправились в Копенгаген. По дороге в порт остановились перед православной церковью Александра Невского, которая находится в самом центре города. Эта церковь была построена специально для Марии Федоровны, когда она оставила Россию в 1919 году и возвратилась в Данию. Она посещала ее почти каждое воскресенье, вплоть до самой смерти в 1928 году. Это место было очень важно для нее, и я настоял, чтобы мы там остановились, – неправильно было бы пройти мимо этого места на полном ходу. Из-за этого центр Копенгагена был блокирован, прихожане вышли и стояли перед церковью, где остановился наш экипаж. Молебен был совсем коротким – минут пять, не больше.
Потом мы снова тронулись, и направились прямо в гавань, к причалу Лангелиние. У датского военного корабля ТЭсберн СнареУ, который должен был перевозить останки Марии Федоровны в Россию, присутствовали королевская семья и члены правительства. Заиграл военный оркестр, и офицеры, по 5 человек с каждой стороны, торжественно перенесли гроб на корабль. Мы с супругой попрощались с королевой и поднялись на палубу. С нами должны были плыть глава протокола МИД Дании и российский герольдмейстер Георгий Вилинбахов – замечательный человек, который прекрасно разбирается во всех исторических деталях.
Нам невероятно повезло, что мы присутствовали при историческом моменте, важном для обеих стран, которые 500 лет находились в дружественных отношениях. У тех, кто остался на берегу – членов королевской семьи и друзей – в глазах стояли слезы. Играла торжественная музыка. Большой-большой корабль отплывал и увозил тело императрицы, которая теперь уже навсегда оставляла Данию.
Мы плыли 3 дня. Это была обычная жизнь, как на нормальном военном корабле. Кормили не шикарно, не давали ничего специального, но было вкусно. Звонили из Дании, чтобы взять у меня интервью по телефону прямо с борта корабля. Два священника из Москвы с кадилами три раза в день служили панихиду в маленькой каюте.
Когда мы вошли в финские территориальные воды, рядом с нами некоторое время двигался крупный военный корабль, на котором, вытянувшись в струнку, стояли моряки с непокрытыми головами. Я потом написал благодарственное письмо финскому адмиралу. Эта страна всегда была другом России (кроме 1940 года, но это уже был Советский Союз).
26 сентября корабль прибыл в Кронштадт, там мы перебрались на небольшой военный катер, который мог подойти к причалу Петергофской резиденции императоров – на пристань Нижнего парка Петергофа. Было довольно холодно. Нас встречали члены семьи Романовых, среди которых находился и мой брат. Гроб был перенесен в церковь Святого Александра Невского и оставался там в течение двух дней. Было важно, чтобы прибытие состоялось именно 26 сентября, в день 140-й годовщины первого приезда Марии Федоровны в Россию.
28 сентября проходила сама церемония. Кортеж по дороге в Петербург ненадолго остановился в Царском селе, потом отправился в Исаакиевский собор, где Патриарх Московский и всея Руси Алексий II отслужил панихиду. После этого траурная процессия направилась в Петропавловский собор, где прах Марии Федоровны был предан земле рядом с могилой ее мужа императора Александра III.
– Кто из датской королевской семьи присутствовал на церемонии в Санкт-Петербурге?
– Кронпринц Фредерик и его супруга кронпринцесса Мэри. За несколько дней до отъезда мне позвонила датская королева, чтобы спросить, что надеть жене ее сына в Петербурге, – понятно, что она не знает традиций России. В Дании можно не надевать на подобную церемонию одежду черного цвета, в России же надо быть полностью в черном.
– У вас были еще какие-то дела в России?
– Да, мы с женой остались в Петербурге еще на несколько дней, чтобы попасть на Императорский фарфоровый завод. Там состоялась презентация тарелок, для которых я сделал эскизы русских, черногорских, немецких и английских орденов.
– Вы художник?
– Просто я очень хорошо изучил этот вопрос. Я написал несколько книг, начал с работы «Ордена и медали Королевства Черногории». Потом писал о Болгарии, Греции, севере Югославии; последняя книга называется «Российские императорские ордена». Иллюстрации я с удовольствием делаю сам. Сейчас с компьютером все намного проще.
– А кто вы по профессии?
– Я родился в Южной Франции. Когда мне было 10 лет, мы переехали в Италию, и я там учился итальянскому языку, но из-за войны пришлось учебу приостановить. В Египте я работал механиком на фабрике. Как механик я был очень способным и получил сертификат о квалификации на заводе ТФордУ. После этого я служил в Италии в корабельной компании. Потом я переехал в Данию и устроился на работу в банк – помогал дипломатам распорядиться деньгами.
– Вы часто появляетесь перед публикой?
– В Дании меня нередко просят выступить в различных клубах и домах для престарелых. Их привлекает мое имя. В первый раз меня пригласили 10 лет тому назад в Американский женский клуб, к женам дипломатов. Я подумал, что интересно будет рассказать им о моей семье. Я подготовил материал на компьютере, но так как плохо вижу без очков, написал все в большом увеличении. И ни разу не посмотрел в эти бумаги. С тех пор я больше никогда не пишу выступлений. А вам что еще рассказать?
– Меня интересует ваша благотворительная деятельность в России.
– Ну тогда вы поймете, какой я хороший человек. (Улыбается.) А вообще надо рассказывать обо всем с начала. А начало было неприятное.
Моя первая супруга была датчанка. Мы венчались в Копенгагене, жили хорошо: путешествовали, навещали моих родителей в Италии. Потом она заболела и скончалась от рака. Я очень тяжело перенес ее кончину. Детей у нас не было, страна, несмотря на то что я взял датское гражданство, – не моя. До пенсии оставалось три года, и я начал думать, чем же мне заняться в жизни. Оставаться в Дании я не хотел и подумывал перебраться к родителям в Италию или к брату в Швейцарию. Там есть большие организации, которые помогают людям в Африке и в Азии, и мое знание иностранных языков – итальянского, французского, английского могло бы пригодиться. Мне надо было как-то изменить жизнь. Я подумал, что Бог мне поможет найти правильный путь.
Тем не менее, я продолжал работать и один раз попал на вечер к своему клиенту, послу Марокко, где обратил внимание на красивую женщину, которая стояла одна и улыбалась. Такие приемы – это как коктейль: все болтают, но никто по-настоящему не интересуется другими – покушали и разъехались по домам. Я подошел к незнакомке, обменялся с ней парой слов. Через некоторое время мы снова случайно встретились – на вечере в португальском посольстве. Разговорились. Она рассказала, что сама датчанка, но родилась в Бразилии. Что возглавляет туристический отдел посольства Португалии. Что еще работает переводчиком и часто путешествует.
Потом меня пригласил на ужин португальский посол, и она тоже была приглашена. Решили поехать вместе. Я заехал за ней, она выглядела очень элегантно. Посол, встречавший гостей, удивился, увидев нас вдвоем. Мы объяснили, что это просто случайность. Вечер был замечательным. Она говорила на разных языках. После ужина я довез ее до дома. Попрощались.
– Поцеловали ее на прощанье?
– Я еще не был готов к чему-то серьезному. Тем не менее, все чаще я сознавал свое одиночество – в моей жизни была только одна работа. В конце концов, после года коротких встреч мы решили жить вместе. Так было практичнее. Она переехала ко мне – мой дом немножко больше. Началась новая жизнь.
Но то, что я хотел делать во время кризиса, то есть кому-то помогать, осталось у меня в голове. Я подумал: Россия теперь открыта для меня, и я буду помогать России. В 1991 году мы решили учредить фонд семьи Романовых – ТРомановы для РоссииУ, и я начал составлять программы. У меня были хорошие контакты с российским послом в Дании. И вот я отправился в Россию. После 2-х дней в Москве я поехал в Кострому – маленький городок на 200 – 250 тысяч жителей, там было легче понять, что делать дальше. Это город, откуда вышла наша семья. В 1613 году Михаил Романов приехал в Москву именно из Костромы и стал царем России. Даже если прошло несколько сотен лет, исторически это наш город. Со мной была целая делегация из Москвы. Мы посетили разные места и, в частности, интернат для глухих детей. И я подумал: да, это то, что надо.
Побывали у архиепископа. Там же, в Костроме, я венчался, в Благовещенском соборе, из которого Михаил Романов отправился в Москву. Немцы его не разбомбили, сохранилась и икона Божьей Матери. Жена моя Дороти до этого приняла христианство и записана в церковной книге как Феодора Алексеевна (отец ее был Эрихом). На венчании присутствовало два человека из Москвы. Церемония заняла час, а потом был специально организованный торжественный ужин.
Вернувшись в Данию, я стал думать, как наш фонд может получать деньги. Сначала было трудно. Датчане – хорошие люди, но политика у них немножко странная: там так много демократии, что позволено все. С помощью российского посольства, а мы с ним подружились, мы провели благотворительный вечер – собрали какие-то вещи по домам, на фабриках. Все это продали, и таким образом появилось немного денег. Это было начало. Я решил установить контакт с членами семьи Романовых в разных странах. Они почти все, как и я, на пенсии, некоторые, более молодые, не говорят по-русски и никогда не были в России. Но у всех есть друзья, которые интересуются Россией. Они могли бы помочь. Я написал письмо членам семьи с просьбой поговорить с друзьями. Но люди никогда не дадут ни копейки, если не будут уверены, что эти деньги не пойдут или в мой карман, или Петрову, или Иванову. Нужна была конкретика. Я работал в банке и знаю: когда мне дают деньги на благотворительную работу, я должен за них отчитываться. Каждый год я пишу отчеты, там целый перечень городов, где я побывал с благотворительными целями. Я пишу, от кого я получил деньги, что на них приобрел и кому это передал. Я делаю фото и ставлю их на сайт в Интернете. Один раз в год меня проверяют. Я выступаю гарантом – сам езжу и лично передаю из рук в руки то, что куплено на собранные фондом деньги. Люди, которые жертвуют деньги, иногда даже меня не знают. Они видят на сайте фотографии и читают мои отчеты.
– Значит, просто незнакомые люди читают ваш сайт и переводят деньги?
– У меня был один случай. Я получил письмо из Калифорнии. Человек написал, что видел мой сайт, прочитал, что я собираюсь ехать в Иркутск, и посылает чек в 1000 долларов. Никогда его не видел, не знал, кто он и чем занимается. Но я ответил благодарственным письмом на английском языке на бумаге с гербом Романовых, чтобы он мог показать его в налоговую инспекцию. И еще американцы любят похвастаться письмом от известной личности – Буша, Картера или Романова; они собирают такие вещи. Через несколько дней я получил от этого человека еще одно письмо, где было написано, что он историк, что никогда не бывал в России, но знает о каком-то музее в Иркутске и просит меня туда зайти. И посылает еще один чек на 1000 долларов. После поездки я поставил на сайт отчет и фотографии о посещении Иркутска. А этому человеку снова написал и послал брошюрку. Я всегда так делаю – а вдруг он захочет помочь еще раз. И он послал деньги еще раз, но уже 1500 долларов. Я потом узнал, что он импортирует вино из Бордо и интересуется минералогией. Как ни странно, два года тому назад меня пригласили в Петербург, чтобы вручить мне международную награду за мою работу; происходило это все в Минералогическом институте Петербурга. Мне передали дискету о минералах, и я послал ее в Калифорнию. Надеюсь, что этот человек еще раз о нас вспомнит.
Есть другой спонсор в штате Оклахома. Он пишет мне письма и каждый раз вкладывает в конверт 2 доллара. Очень трогательно, и мне все равно, два это доллара или тысяча, – я ему отвечаю, посылаю квитанцию и благодарю за деньги. Хотя и получается, что мои почтовые расходы превышают ту сумму, которую он присылает.
Это как копилка: деньги приходят мало-помалу, и когда набирается некая сумма, мы можем отправлять что-то в СНГ. Так полагается по нашему уставу, другим странам я как председатель фонда помогать не могу.
– Кому именно помогает ваш фонд?
– Мы помогаем плохо слышащим детям слуховыми аппаратами. Их я получаю почти за полцены, поскольку для фирмы это как рекламная акция. Со слуховыми аппаратами работать легче всего – в Москве, в Петербурге, в Киеве есть представительства компании, которые присылают в центральный офис индивидуальный запрос на каждого больного. Тут уж не обманешь. Я не говорю, что все обманывают, но деньги не мои, и неважно какая это страна – всегда есть риск обмана. А так получается очень практично – не надо брать деньги из Дании и можно приехать ненадолго, чтобы вручить подарки.
– Вы много ездите по России?
– Я путешествую по всей стране. Когда человек работает, у него нет времени на благотворительные дела, а когда выходит на пенсию, времени свободного очень много. Я в России бывал чаще, чем вся моя семья вместе взятая. Кто из семьи был в Иркутске? Кто был в Екатеринбурге? Но я путешествовать люблю, задача моя нетрудная, а когда дети или их родители благодарят, жизнь меняется. Мне просто повезло, что моя личная драма подтолкнула меня к тому, что я начал делать что-то позитивное. Так я, начав приносить пользу, сам вышел из кризиса.
Еще мы помогаем ветеранам. Я чувствую, что я могу что-то сделать в моральном плане, а если могу помочь и материально, то это еще лучше. Трудно видеть людей, которые умирают. Но не надо думать об этом. Колоссальный плюс в том, что я говорю по-русски. Мне не нужен переводчик, происходит прямой контакт, когда я смотрю в глаза старого ветерана, и он мне напрямую рассказывает, как он, например, воевал в Сталинграде.
Ветеранам так важно знать, что ими кто-то интересуется. Помню, когда мы были в Узбекистане, там была одна ветеранка, маленькая такая женщина, и она быстро-быстро что-то говорила, а я ничего не понимал. Я встал почти на колени, чтобы разобрать ее слова, а она, оказывается, говорила по-узбекски. Но это было не важно. Я взял ее руки в свои, она почти что плакала, я тоже почти что плакал – это были сильнейшие эмоции!
– А о политике кто-нибудь с вами пытается разговаривать?
– Как-то в Зеленограде я тоже встречался с ветеранами (их было человек сто). Все благодарили фонд за поддержку и помощь, и тут, еле-еле опираясь на палку, поднимается ветеран и говорит: ТБольшое вам спасибо за помощь; я много сделал для Родины, но я хочу вам сказать, что уже целый год не получаю пенсию, а наш президент Ельцин ничего не делает. Что вы скажете об этом?У
И вот что я ответил: ТСпасибо за слова благодарности, но как председатель Фонда Романовых в России я занимаюсь гуманитарной работой. С этой деятельностью не надо путать политикуУ.
– Как получилось, что, родившись во Франции и всю жизнь находясь вдали от России, вы так хорошо говорите по-русски?
– У нас была учительница, которая учила еще моего отца в России. Наша семья – на сто процентов русская, мои родители говорили между собой и с детьми только по-русски.
Беседовала Ирина Мучкина
