В римских каменоломнях, что расположены в австрийском Санкт-Маргаретен, есть две сцены, два зрительных зала. Один – почти на 5 тысяч человек, а другой ровно в половину меньше, но он вмещает столько же народу, как Венская опера.
Ежегодно здесь устраиваются фестивали оперного искусства, а один раз в четыре года разыгрываются большие мистерии. Ныне как раз такой год.
В то время как большая сцена поджидала «Страстей Христа», на малой уже разыгралась премьера «Дон Жуана» Моцарта.
Организатор фестиваля – частный фонд Эстерхази. Его руководитель Штефан Оттрубай (Stefan Ottrubay) приветствовал гостей вместе с генеральным директором фестиваля Вольфгангом Вернером (Wolfgang Werner) и модератором Кристофом Вагнер-Тренквитцем (Christoph Wagner-Trenkwitz).
Пространные речи закончились в тот момент, когда над римскими каменоломнями навис сумрак ночи и тысячи комаров приступили к своему “кровавому” делу. На входе зрителям раздавали веера с эмблемой ORF – австрийской телевизионной компании. Теперь стало ясно, что нужны они были не для спасения от жары (которой, к слову, и в помине не было), а для того, чтобы отгонять назойливых насекомых. Впрочем, к концу первого акта комары исчезли. Виной ли тому веера или им просто не понравился спектакль, – этого мы не узнаем никогда.
Оркестра не было видно, он был надежно укрыт от зрителя, и лишь на экране в конце зала можно было разглядеть дирижера Йоханнеса Вильднера (Johannes Wildner). Возникал вопрос, а не шло ли все представление под фонограмму. Партию Дон-Жуана исполнял Йозеф Вагнер (Josef Wagner), Лепорелло – Торстен Грюмбель (Thorsten Grümbel), образ Донны Анны воплощала Манди Фридрих (Mandy Fredrich). Но лучшим голосом вечера оказался голос Анны Вировланской (Anna Virovlansy), певшей Зелину.
Спектакль закончился поздно ночью, восхитив зрителей парящим над сценой аистом.
Режиссер Тило Райнхард (Thilo Reinhardts) решил придать спектаклю новое и, на его взгляд, оригинальное “звучание”. Он изобразил Дон Жуана и его слугу Лепорелло в образе зомби. От классического «Дон Жуана» осталось мало. Даже текст, написанный в свое время другом Моцарта Лоренцо да Понте, казалось, был изменен на особый манер. Во всяком случае перевод, который высвечивался на двух табло слева и справа от сцены, был до такой степени упрощен и укорочен, что у образованного зрителя это опять же порождало кучу новых вопросов.
Тот Дон Жуан, которого знают все, сам влюблялся, он был жертвой собственных страстей и собственного непостоянства. Он был вконец заигравшимся ребенком, не сознающим той боли, которую он причиняет другим. Короче, он не был примитивным пошляком.
Здесь же на сцене разыгрывались вульгарные оргии, в которых Дон Жуан был грубым, неотесанным развратником. Одетый в распахнутую белую рубаху с кровавым пятном на боку, в шелковые штаны винного цвета, он был окружен гаремом из то ли пьяных, то ли накурившихся распутных девок в нарядах невест. В центре некоторых сцен оказывается публичный дом.
Безусловно, кому-то это понравится, кто-то назовет спектакль очень современным и так далее…
Действительно замечательными были декорации художника Пауля Цоллера (Paul Zoller). Изломанные фасады дворцов, изображенные в удивительной, нереальной перспективе, казались отражением в кривом зеркале. Перемещаясь по сцене, они создавали новые эффектные пространства-помещения. Площадь в середине сцены неизменно оставалась открытой. Через нее проходил огромный барочный стол. Он таял где-то у задника сцены, и тоже был искажен. По ходу действия стол время от времени служил кроватью.
Когда в финальной сцене огромного размера коляска увезла Дон Жуана в адское пламя, зритель наконец удовлетворенно вздохнул. И вознаградил исполнителей овациями.
Диана Видра
Фото автора и Андреаса Тишлера
