Как мы писали в предыдущем номере, Рингштрассе – символ города на Дунае празднует свой 150ый день рождения. Мы уже напечатали впечатления известного российского писателя Владимира Сорокина, которого Венский совет по туризму попросил написать литературный очерк. В этом номере публикуется эссе другого русскоязычного автора – Владимира Вертлиба.
Невероятно, 384 погибших! Когда мне было восемь лет, учительница в начальной школе в Вене рассказала мне и моим одноклассникам историю пожара в Рингтеатре 8 декабря 1881 года. Ринг – одна из самых фешенебельных улиц Вены, на которой было расположено здание театра, в те времена была еще совсем «юной». Ареал, в котором возник этот театр и окружающие его улицы, образующие сегодня архитектурный ансамбль, а раньше находились гласис (оборонительная эспланада) и городская стена, снесенная за двадцать лет до происшествия, был в те времена еще не полностью застроен. Благодаря этой катастрофе Ринг сразу приобрел печальную известность.
В тот несчастливый вечер в Рингтеатре, открывшемся в 1874 году, давали оперу Жака Оффенбаха «Сказки Гофмана». Незадолго до начала представления при зажигании газового освещения произошел взрыв. Огонь быстро распространился по всему зданию. Запасное освещение из масляных ламп не сработало. Все двери запасных выходов открывались внутрь, что значительно замедлило, а кое-где сделало невозможным бегство зрителей. «Те, кого не задавили в толчее, погибли в пламени», – со смаком рассказывала учительница. «Их обугленные останки удалось вытащить из развалин только на следующее утро». За подробным изложением событий последовала воспитательская мораль: «Итак, дети, будьте осторожны и не играйте с огнем!»
С тех пор много лет венский Ринг был связан в моем представлении в первую очередь с тем большим пожаром, и вообще с огнем. Позже я узнал, что полиция в вечер катастрофы совершенно превратно оценила ситуацию, окружила здание и отсылала спешащих на помощь спасателей прочь со словами «Все спасено!» (Читайте №1/2015 Нового Венского журнала. – Прим. ред.)
Сегодня на том месте, где когда-то находился театр, помещается венское управление земельной полиции – довольно типичная для Австрии ирония истории. Пожар в Рингтеатре не имел серьезных последствий для значения Вены в качестве театральной и оперной столицы.
Бургтеатр и здание городской оперы также находятся на Ринге. Наш оперный театр, – как меня учили в школьные годы, – самый лучший на свете, а наш драматический театр – первый, как минимум, среди немецкоязычных стран. И хотя уже в то время эти утверждения можно было подвергнуть сомнению, трудно отрицать, что Рингу с самого его основания и поныне присуще нечто амбивалентное, сомнительное, что в истории и атмосфере именно этой улицы с ее зданиями и зазорами между ними распознается некоторая двусмысленность австрийской истории и атмосферы, что она отражает типичные стороны страны и одновременно создает к ним некий контрапункт.
Во-первых, Ринг это даже не ринг (кольцо – нем.), а «подкова», так как улица, лежащая вдоль Дунайского канала и замыкающая кольцо, называется Набережной Франца Иосифа и не соответствует остальному Рингу ни в архитектурном отношении, ни по своей атмосфере. Здесь речь не о ней, однако сама эта неточность, недосказанность, приблизительность, и за счет этого тем большая выразительность, – удивительно венская черта. И венский Ринг – никакой не ринг, но все-таки ринг. Аналогично устроено и венское метро, пять линий которого обозначены как U1, U2, U3, U4 и U6, в то время как строительство линии U5 даже не запланировано. Тем не менее, никому не приходит в голову изменить эту вводящую в заблуждение нумерацию. Можно подумать, что пятерка в этой стране считается несчастливым числом, что точно также не имеет никакого отношения к действительности, как представление, что та часть Ринга, которая называется Штубенринг (горничное кольцо – нем.), имеет отношение к горницам или горничным.
Без всякого сомнения, венский Ринг относится к самым прекрасным бульварам Европы. Вдоль него и в его непосредственном окружении находятся важнейшие политические, культурные и экономические центры страны: парламент, Музей истории искусств и биржа – лишь некоторые из них. Роскошные неоготические строения, такие как городская ратуша, стоят рядом со зданиями, стилизующими античную архитектуру, барокко или ренессанс или являющими черты самых разных стилей. Здесь ничто не согласуется одно с другим, и, тем не менее, все вместе составляет единое целое. Эклектические представления об эстетике, характеризующие конец XIX столетия, были связаны с мнением, что история человечества является постоянным развитием в лучшую сторону. Ностальгия по «старым добрым временам», идущая рука об руку с долгой эпохой мирного времени, технического и экономического прогресса и еще не поколебленной верой в достижения современной цивилизации, получила наглядное выражение в фасадах дворцов, храмов, музеев, вокзалов, министерств и других репрезентативных зданий. Возврат к прошлому происходил в идеализированной форме, причем исторической аутентичности придавалось не слишком большое значение. Целью было не рабское копирование прошлого, а скорее утоление тоски современного человека и демонстрация исторического подтекста его существования. А то, что при этом объединялось, казалось бы, необъединимое, вполне логично, так как исторический подтекст всегда представляет собой некий ассоциативный конгломерат, в котором разные эпохи трансформируются в одно новое целое.
Однако венский Ринг и его окружение являются и сценой событий новейшей австрийской истории: например, провозглашение Первой республики в ноябре 1918 года; пожар во Дворце правосудия в июле 1927 года (не прямо на Ринге, но очень близко от него); роспуск парламента в марте 1933 года, проложивший путь к диктатуре; речь Гитлера на Площади героев в марте 1938 года; подписание декларации независимости Австрии в апреле 1945 года (в ратуше – вблизи Ринга); многочисленные марши, парады, демонстрации, включая так называемое «море огней» в январе 1993 года (самую крупную демонстрацию Второй республики), когда сотни тысяч людей шли со свечами и факелами через венский «старый город» и вдоль по Рингу, чтобы выразить свой протест против «народной инициативы против иностранцев», санкционированной «Свободной партией Австрии», против австрийской политики по отношению к беженцам и австрийского правого радикализма; а также мощная волна протестов против «черно-голубого» правительства в начале 2000 года, когда множество людей решило отвергнуть участие в правительстве правопопулистской «Свободной партии Австрии». Нигде в Австрии не прослеживается австрийская история, как в хорошем, так и в дурном, так непосредственно, так наглядно, как на Ринге. Печать истории, манифестирующаяся в архитектурных памятниках монархического периода, призванная, собственно говоря, служить современному государству величественным фундаментом символической концентрации и непреходящей мощи власти, превратилась с концом монархии в горько-иронический парафраз ее падения и катастроф XX века. Красное знамя перед статуей греческой богини Афины Паллады, стоящей перед неоклассическим зданием парламента, выглядит также смехотворно, как и знамя со свастикой на неоготической ратуше.
И упомянутый вначале пожар в Рингтеатре можно также рассматривать как знамение, как катастрофу, о символическом смысле которой можно дискутировать, если воспринимать весь ряд событий в метафизическом масштабе.
В одном Ринг отличается от сравнимых по роскоши фешенебельных улиц Европы, таких как, например, Курфюрстендамм в Берлине, Елисейские поля в Париже или Невский проспект в Санкт-Петербурге, – на Ринге занимаются политикой, ходят в музеи, в театры, в оперу или в университет, сюда приходят работать, а не встречаться с друзьями и фланировать по променаду. По Рингу проезжают на машине или на трамвае, но не гуляют. Здесь принимают участие в демонстрациях, но не испытывают мгновений созерцательной сопричастности. Здесь есть еще несколько прекрасных кафе с богатой традицией, таких как кафе Прюкель, кафе Ландтманн или кафе Шварценберг, а также некоторые магазины и пассажи, однако в общем прогулочные достоинства Ринга не идут ни в какое сравнение с тем, что предлагается публике внутри кольца или на улицах, находящихся снаружи него.
Кажется, будто город повернулся спиной к своей важнейшей улице: может быть, здесь слишком много истории, слишком много было разрушено прекрасного и величественного из прошлых времен; слишком много амбивалентности. Или слишком много воспоминаний. Тем многозначительнее звучит тот небольшой диалог из фильма Роберта Шинделя «Уроженец», в котором протагонист (переживший Холокост и превозмогший свое отвращение вернуться в Вену из изгнания, чтобы участвовать в процессе по делу нацистских военных преступников) с восторгом перечисляет своей юной спутнице, где он уже успел побывать за утро: у Бургтеатра, у ратуши, у парламента, у Оперного театра… На что она говорит: «Да, естественно, ведь они все расположены на Ринге». А он (после десятков лет добровольного изгнания): «Это вы считаете естественным?»
Владимир Вертлиб
Источник: «1865, 2015. 150-летие
венской улицы Рингштрассе.
Тринадцать наблюдений».
Владимир Вертлиб
родился в 1966 году в Ленинграде (сегодняшнем СанктПетербурге), в 1971 году он вместе со своей семьей эмигрировал в Израиль, а в 1981 году переехал в Австрию и изучал в Вене социальную экономическую теорию. С 1993 года он является свободным писателем, награжденным множеством призов, в том числе премией Адельберта фон Шамиссо и премией Антона Вильдганса.
Читайте материал НВЖ в №10/2010.
