Нестеренко Евгений Евгеньевич – Народный артист СССР (с 1976 г.), лауреат Ленинской премии (1982 г.), Герой Социалистического Труда (1988 г.), академик Академии творчества (Москва), почетный профессор Венгерской государственной музыкальной Академии им. Ф. Листа (с 1984 г.), член Президиума Правления Советского Фонда Культуры (1986 – 1991 гг.), почетный член Президиума Академии Творчества (с 1992 г.), обладатель почетного звания Каммерзенгер, (Австрия,1992 г.).
Выступал на лучших сценах мира: ТЛа СкалаУ (Милан, Италия), Штаатсопер (Вена, Австрия), ТМетрополитен-операУ (Нью-Йорк, США), ТКовент-ГарденУ (Лондон, Великобритания), ТКолонУ (Буэнос-Айрес, Аргентина), Венгерской национальной оперы, Немецкой оперы в Берлине, Мадридского театра ТСарсуэлаУ, Барселонского ТЛисеуУ, Парижской Опера Комик, Финской национальной оперы, Королевской оперы Стокгольма, Арена ди Верона, а также опер Гамбурга и Мюнхена (Германия), Сан-Франциско (США), Цюриха (Швейцария), Марселя, Ниццы (Франция) и многих других.
В его репертуаре более 50 ведущих партий (все на языке оригинала), в их числе главные партии в операх М. И. Глинки (Иван Сусанин, Руслан), М. П. Мусоргского (Борис, Досифей, Иван Хованский), П. И. Чайковского (Гремин, Король Рене, Кочубей), А. П. Бородина (Князь Игорь, Кончак), А. С. Даргомыжского (Мельник), Д. Верди (Филипп II, Аттила, Фиеско, Рамфис), Ш. Гуно (Мефистофель), А. Бойто (Мефистофель), Дж. Россини (Моисей, Базилио), Г. Доницетти (Дон Паскуале, Дулькамара) и других.
Исполнитель сольных концертных программ вокальных произведений русских и зарубежных композиторов; русских народных песен, романсов, арий из опер, ораторий, кантат и других произведений для голоса с оркестром, церковных песнопений и др.
В 1967 г. ему были присуждены Вторая премия и серебряная медаль на Международном конкурсе молодых оперных певцов (София, Болгария), в 1970 г. – Первая премия и золотая медаль на IV Международном конкурсе им. П. И. Чайковского (Москва, СССР). За выдающуюся интерпретацию русской музыки награжден медалью ТЗолотой ВиоттиУ как Тодин из величайших Борисов всех временУ (г. Верчелли, Италия, 1981 г.); призом ТЗолотой дискУ за запись оперы ТИван СусанинУ (Япония, 1982 г.); международным призом ТЗолотой ОрфейУ Французской национальной Академии грамзаписи за запись оперы Белы Бартока ТЗамок герцога Синяя бородаУ (1984 г.); призом ТЗолотой дискУ всесоюзной фирмы грамзаписи ТМелодияУ за пластинку ТПесни и романсыУ М. П. Мусоргского (1985 г.); призом имени Джованни Дзенателло (г. Верона, Италия, 1985 г.); призом имени Вильгельма Фуртвенглера Ткак один из величайших басов нашего столетияУ (г. Баден-Баден, Германия, 1992 г.); Шаляпинской премией Академии Творчества (Москва, 1992 г.), а также многими другими почетными званиями и наградами.
Записал около 70 пластинок и дисков в отечественных и зарубежных студиях грамзаписи, в том числе 20 опер (полностью), арий, романсов, народных песен. Неоднократно участвовал в музыкальных фестивалях в Мюнхене, Савонлинне, Брегенце, Висбадене, Зальцбурге, Вероне, Дрездене, Праге, Оранже и других.
Работал со всеми крупнейшими дирижерами современности.
Является автором свыше 200 печатных трудов.
Я подумала, что к такой маститой, всемирно известной личности и подступиться будет невозможно. Позвонила – трубку взял сам Евгений Евгеньевич. Его голос звучал очень дружелюбно, и, несмотря на занятость, Нестеренко сразу согласился дать интервью журналу. В общении он оказался мягким, незаносчивым, мне показалось даже, – немного застенчивым человеком. Журнал наш он раньше читал и, зная его специфику, подготовился к интервью так, чтобы облегчить нашу задачу.
– Кто-нибудь в вашей семье был профессиональным певцом или музыкантом?
– Никто и никогда. От отца я слышал, что мой дед, который умер во время войны, пел в церковном хоре. Отец мой был военным, прошел всю войну, защищал Москву, был на Курской дуге и под Сталинградом, прошел пол-Европы. Он был очень музыкальным человеком – дома часто пел, аккомпанируя себе на гитаре, самостоятельно научился играть на рояле. На скрипке его учил играть пленный австриец в Самарканде после Первой мировой войны. Отец рассказывал, что моя мама (она умерла, когда мне было всего девять месяцев) знала множество песен и очень любила петь. Но профессионалами они, конечно, не были.
– Вас с детства учили музыке?
– Я часто вспоминаю историю бравого солдата Швейка, который шел в противоположную сторону, но в конце концов приходил, куда нужно. Так получилось и у меня. Я получал уроки фортепьяно, но бросил – не любил играть гаммы. Правда, сам потом разучивал разные произведения.
– В вашей школе наверняка были уроки пения. Вы там, по-видимому, блистали?
– Один раз в неделю у нас действительно проводились такие уроки, и в нашей мужской школе были ребята, которые очень хорошо пели. Мне же с моим низким голосом было трудно петь вместе со всеми.
– Ну а когда же у вас ТпрорезалсяУ голос?
– Мы перехали жить из Москвы в Челябинск, и там в пионерском лагере я запел альтом и вот с тех пор, сколько я себя помню, все пою.
– Вы уже тогда решили стать певцом?
– Как раз наоборот, я был уверен, что после мутации мой голос пропадет, и не задумывался о серьезной певческой карьере.
– У вас были и другие пристрастия?
– У меня было много самых разных увлечений. Я учился на отлично по всем предметам, окончил школу с золотой медалью. Особенно преуспевал в русском языке, литературе и математике. Кстати, после института мне предлагали место в аспирантуре по высшей математике.
– Какого института?
– Я сначала хотел поступать в Московский университет, но, когда узнал о том, что в Ленинградском инженерно-строительном институте есть военно-морской факультет, где студенты носят флотскую форму, решил стать инженером флота.
– И у вас даже никакого предчувствия не было, что на самом-то деле вы станете певцом?
– Вы знаете, было предчувствие. Когда я приехал в Ленинград, я это уже знал: смотрел на консерваторию и думал, что буду там учиться, проходил мимо Кировского театра и знал, что буду там петь.
– Но тем не менее, продолжали учиться в своем техническом вузе, в котором, к тому же, впоследствии и факультет военных моряков аннулировали. Ну хоть в самодеятельности вы участвовали, в концертах пели?
– Конечно. У нас в институте был очень сильный коллектив художественной самодеятельности, из которого вышли профессиональные композиторы, певцы, писатели. Помню, когда я учился на первом курсе, на нашем факультете организовали хор, но командир роты меня туда почему-то не направил. А у меня к тому времени возникло острое желание петь, и хотелось с кем-нибудь посоветоваться о моих вокальных данных. Мой однокурсник, в прошлом военный музыкант, привел меня к руководителю хора и попросил его послушать мое пение. Я тогда очень увлекался творчеством Федора Шаляпина и знал многие произведения из его репертуара. Я исполнил песню Варяжского гостя из ТСадкоУ и русскую народную песню УЕсть на Волге утесУ. Руководитель хора удивленно на меня посмотрел и спросил: ТА почему, собственно, вы здесь учитесь? Вы должны учиться не здесь, а в консерваторииУ. Таким образом я попал в программу концерта с ТВаряжским гостемУ и заслужил овации зала.
– А когда вы все-таки начали серьезно учиться пению?
– Я начал брать частные уроки у Марии Михайловны Матвеевой, которая была педагогом класса сольного пения при хоре Ленинградского университета. Дважды в неделю я ходил к ней домой, и командование специально выписывало мне увольнительные. Марья Михайловна брала с меня небольшую плату, а потом, когда я демобилизовался и больше не находился на полном государственном обеспечении, учила меня бесплатно. Матвеева показала меня великой русской певице Софье Петровне Преображенской, и та посоветовала мне поступать в консерваторию в класс Василия Михайловича Луканина, которому я всем и обязан.
– Значит, вы все-таки бросили свой строительный институт?
– Нет, я его окончил, защитил диплом, но к этому времени я уже отучился один год на вечернем отделении консерватории. Говорят же: ТМир не без добрых людей!У Мне все время попадались добрые люди. Узнали, что я учусь в консерватории, и распределили на работу в Ленинграде. Когда освободилось место на дневном отделении и я попросил, чтобы меня уволили с работы, мне дали возможность уйти из моего строительного треста, где я работал прорабом.
– Вы же должны были три года после института проработать в том месте, куда вас распределили. Что вам помогло?
– Может быть, письмо из консерватории, где было написано что-то вроде: ТНестеренко обещает стать ценным оперным кадромУ.
– А когда были прорабом, продолжали учиться в консерватории?
– Я вставал в 6 часов, ехал из Нового Петергофа, где тогда жил, на пригородном поезде, в 7 часов уже был на объекте и оставался на стройке – мороз–не мороз – до 7–8 часов вечера (у прораба рабочий день – ненормированный), а потом приезжал в консерваторию и успевал захватить последние уроки. Профессор говорил мне: ТКакой у вас здоровый цвет лица, Женечка!У
– Наверное, потом, когда вы могли заниматься только учебой, было очень здорово.
– Так учился я всего один год – это был третий курс, а когда меня пригласили в штат Малого оперного театра, я опять совмещал учебу с работой. В 1965 году ТспелУ диплом, и комиссия была у меня прямо на спектакле. Потом я еще два года посещал класс моего профессора – прорабатывал с ним часть своего оперного репертуара. А в 1967 году, когда он заболел, я принял его класс в консерватории. Мне было тогда 29 лет, и некоторые мои студенты были всего на 2–3 года моложе.
– Вы продолжали свою оперную карьеру?
– Да, только к этому времени я перешел в театр им. Кирова. Там для баса были возможности освоения более широкого репертуара: ТИван СусанинУ, ТБорис ГодуновУ, ТХованщинаУ, ТСадкоУ. Конечно, покинуть Малый театр было нелегко, но я должен был это сделать из-за того, что там ко мне сохранилось отношение как к студенту, которым я туда пришел. В Кировский же я был приглашен уже как лауреат конкурсов.
– А когда вы попали в Москву?
– Через три года я был приглашен Большим театром и осенью буду отмечать 30-летие своего дебюта. Тогда в Кировском меня отговаривали и даже, чтобы задержать, использовали бюрократические препоны – я должен был отработать там еще сезон параллельно с Большим театром.
– Вы до сих пор солист Большого театра?
– Да, но в последние 4–5 лет пою там немного – приезжаю 1–2 раза в году на неделю–другую и исполняю свой репертуар. Большой – самый близкий и самый родной театр, где совершилось много самых значительных событий в моей жизни. В нем царит особая атмосфера, в нем прекрасная публика, которую я очень люблю и которая до сих пор любит меня.
– А у вас австрийское звание тоже есть – Каммерзенгер. Что это означает? В переводе – это просто камерный певец.
– Это значит Тпридворный певецУ, как солист театра его Императорского величества в России. В Австрии это звание присуждает Министерство культуры.
– Вы давно в Австрии?
– Приезжал сюда достаточно часто, начиная с 1975 года. В первый раз я пел в государственной опере 12 апреля 1975 года. С тех пор выступал в Вене много раз.
– По этому поводу хочу привести любопытную цитату из ТЗрячего послаУ Виктора Астахова: ТВ Вене возле шикарного отеля стоял шикарный ТМерседесУ. Советник нашего посольства с гордостью сказал: УНестеренко на гастролях в Вене. Сутками ТМерседесУ у подъезда стоит, а живет он в номере, где Шаляпин Федор Иванович останавливался, там отдельный зал для репетиций есть, рояль сохранился, еще тот, который при Шаляпине был. Живая пальма в гостиной номера растет. Во как! Знай наших!У
Судя по перечню мест, где вы выступали, путешествовать вам приходилось много.
– Да, больше половины года я проводил в заграничных гастролях и еще 1,5–2 месяца выступал в других городах России.
– Вы же не только работали в Большом театре, но еще и преподавали.
– С 1977 по 1993 я заведовал кафедрой сольного пения Московской консерватории.
– Не слишком ли большая нагрузка на одного человека? Мне показалось, что у вас в жизни часто происходит наслоение одного на другое. Это не тяжело?
– У меня в жизни всегда было прекрасное ощущение свободы – когда я учился на инженера и потом работал в строительном тресте, у меня была перспектива стать певцом, работая в театре, мог уйти в консерваторию или давать концерты, когда пел, мог менять места гастролей…
– И как ваша жена это терпит! Кстати, расскажите о ней.
– Я познакомился с Катей больше сорока лет назад в институте, как раз в самодеятельности, и женаты мы уже 37 лет. Я не могу представить себя без нее: все хорошее было с ней, при ней, с ее помощью, а в неудачах мы были вместе и опирались друг на друга.
– Она сопровождала вас в гастролях?
– Она работала, и ездить со мной часто ей было сложно. С 1977 года она стала преподавать в технологическом институте, и в этом смысле стало легче. Теперь же я уже много лет без нее не отправляюсь никуда.
– А чем занимается ваш сын?
– Он с детства проявлял способности к рисованию – унаследовал их по Катиной линии. (Я, правда, тоже любил рисовать.) У нас сохранились кусочки обоев с его детскими рисунками. Он закончил Художественный институт имени Сурикова, потом аспирантуру в Академии художеств, два года учился в Вене у профессора Вольфганга Хуттера. Максим – талантливый художник, у него было много выставок: в Австрии, Германии, Швейцарии, Словакии, Чехии. Сейчас он совершил непостижимый технический рывок – самостоятельно изучил компьютер и стал одним из лучших компьютерных художников в Москве.
– А внук уже проявил какие-нибудь способности?
– Пока не знаю какие таланты у него откроются (ему 5, 5 лет), но он живет в творческой атмосфере – мама его тоже художник – и присматривается.
– Какие языки вы знаете?
– Английский учил в школе и в институте, поэтому был какой-то запас слов и правил, а разговорный язык пришел на гастролях. В консерватории нам преподавали итальянский, и учительница, милая, восхищавшаяся нашими голосами, была с нами очень либеральна и не научила нас большему, чем произношение и правила чтения. Итальянский я выучил в Ла Скала. Кстати, когда я стал зав. кафедрой в консерватории, очень серьезно относился к обучению студентов итальянскому языку. Немецкий язык изучаю самостоятельно – говорю, но порой стесняюсь своих студентов-австрийцев и перехожу на другие языки. Вообще моя память перегружена ариями, оперными партиями, многие из которых я пою не только на русском, но и на иностранных языках. Я, например, был первым иностранцем, который пел по-венгерски в опере ТЗамок герцога Синяя БородаУ на будапештской сцене.
– На скольких языках вы пели?
– На 12, включая японский, финский, эстонский…
– Как вы обычно учите эти произведения?
– Слушаю записи, изучаю правила произношения и грамматики, обязательно прошу носителя языка меня проконтролировать.
– Наверное, ваш музыкальный слух способствует правильному воспроизведению иностранной речи?
– Музыкальная одаренность и способность к изучению иностранных языков совершенно не связаны. Моя жена, хоть и не музыкант, говорит на 6 языках. Тем не менее, я считаю, что певцы должны обладать гибкостью и хорошим потенциалом языковой чуткости. Правда, я совсем не за то, чтобы все и всегда петь на языке оригинала.
– С какого времени вы преподаете в Вене?
– В 1993 году я покинул Московскую консерваторию и начал преподавать в Венской консерватории. Отдав 25 лет русской музыкальной школе, я подумал, что имею моральное право принести ее и за границу. Я стал, пожалуй, первым русским штатным профессором в иностранной консерватории и работаю здесь постоянно.
– Кто у вас учится?
– Студенты из разных стран – три австрийца, одна девочка из Колумбии, две девочки из России, еще один бас из Словакии.
– Так много учеников?
– На Западе такой методики, какая была в СССР, не существует, у педагогов очень большая нагрузка, хотя уроков у каждого отдельного студента немного. Я их даю в среднем в два раза больше, чем положено. Я очень благодарен бывшему директору консерватории профессору Герхарду Траку, который пригласил меня сюда на работу – здесь необыкновенно интересно, другой репертуар, другие традиции – я очень увлечен. В общей сложности я преподаю уже 32 года и все собираюсь оставить это занятие, но никак не могу.
– А как вы относитесь к Австрии?
– Я ее люблю, ведь музыка, которая здесь родилась, была всегда во мне, и душа стремилась в эту страну. Когда я приехал сюда в первый раз на гастроли в Штаатсопер в 1975 году, я успел обежать все музеи Вены. Позднее ходил еще и еще, получал все больше впечатлений, и моя влюбленность в эту страну росла. Я и в Зальцбурге много раз бывал – пел там на фестивале в ТМоцарте и СальериУ и в других городах выступал. Я испытываю благодарность к стране, в которой я провел счастливые часы свой творческой деятельности.
– Вы и сейчас много гастролируете?
– Да, я довольно много выступаю. В Германии отметил свое шестидесятилетие – я этим горжусь – заглавной ролью Ивана Сусанина в опере ТЖизнь за царяУ, а во время репетиций еще успел выступить в Люксембурге в оратории ТПассио аэтернаУ известного австрийского композитора Курта Рапфа. В августе лечу в Корею с концертами, в октябре – в Хельсинки, а потом – в турне по Германии с оркестром Финской филармонии. В ноябре буду петь в Большом театре, хочу 1 ноября партией Бориса Годунова отметить свой дебют тридцатилетней давности. В феврале–марте – Париж, ТМоцарт и СальериУ…
– Вы не устаете от стольких переездов, от такой нагрузки?
– Я устаю от самих переездов, смены времени и климата. А петь не устаю никогда. Мне кажется, что голос умрет после меня.
Интервью взяла Ирина Мучкина
Выступал на лучших сценах мира: ТЛа СкалаУ (Милан, Италия), Штаатсопер (Вена, Австрия), ТМетрополитен-операУ (Нью-Йорк, США), ТКовент-ГарденУ (Лондон, Великобритания), ТКолонУ (Буэнос-Айрес, Аргентина), Венгерской национальной оперы, Немецкой оперы в Берлине, Мадридского театра ТСарсуэлаУ, Барселонского ТЛисеуУ, Парижской Опера Комик, Финской национальной оперы, Королевской оперы Стокгольма, Арена ди Верона, а также опер Гамбурга и Мюнхена (Германия), Сан-Франциско (США), Цюриха (Швейцария), Марселя, Ниццы (Франция) и многих других.
В его репертуаре более 50 ведущих партий (все на языке оригинала), в их числе главные партии в операх М. И. Глинки (Иван Сусанин, Руслан), М. П. Мусоргского (Борис, Досифей, Иван Хованский), П. И. Чайковского (Гремин, Король Рене, Кочубей), А. П. Бородина (Князь Игорь, Кончак), А. С. Даргомыжского (Мельник), Д. Верди (Филипп II, Аттила, Фиеско, Рамфис), Ш. Гуно (Мефистофель), А. Бойто (Мефистофель), Дж. Россини (Моисей, Базилио), Г. Доницетти (Дон Паскуале, Дулькамара) и других.
Исполнитель сольных концертных программ вокальных произведений русских и зарубежных композиторов; русских народных песен, романсов, арий из опер, ораторий, кантат и других произведений для голоса с оркестром, церковных песнопений и др.
В 1967 г. ему были присуждены Вторая премия и серебряная медаль на Международном конкурсе молодых оперных певцов (София, Болгария), в 1970 г. – Первая премия и золотая медаль на IV Международном конкурсе им. П. И. Чайковского (Москва, СССР). За выдающуюся интерпретацию русской музыки награжден медалью ТЗолотой ВиоттиУ как Тодин из величайших Борисов всех временУ (г. Верчелли, Италия, 1981 г.); призом ТЗолотой дискУ за запись оперы ТИван СусанинУ (Япония, 1982 г.); международным призом ТЗолотой ОрфейУ Французской национальной Академии грамзаписи за запись оперы Белы Бартока ТЗамок герцога Синяя бородаУ (1984 г.); призом ТЗолотой дискУ всесоюзной фирмы грамзаписи ТМелодияУ за пластинку ТПесни и романсыУ М. П. Мусоргского (1985 г.); призом имени Джованни Дзенателло (г. Верона, Италия, 1985 г.); призом имени Вильгельма Фуртвенглера Ткак один из величайших басов нашего столетияУ (г. Баден-Баден, Германия, 1992 г.); Шаляпинской премией Академии Творчества (Москва, 1992 г.), а также многими другими почетными званиями и наградами.
Записал около 70 пластинок и дисков в отечественных и зарубежных студиях грамзаписи, в том числе 20 опер (полностью), арий, романсов, народных песен. Неоднократно участвовал в музыкальных фестивалях в Мюнхене, Савонлинне, Брегенце, Висбадене, Зальцбурге, Вероне, Дрездене, Праге, Оранже и других.
Работал со всеми крупнейшими дирижерами современности.
Является автором свыше 200 печатных трудов.
Я подумала, что к такой маститой, всемирно известной личности и подступиться будет невозможно. Позвонила – трубку взял сам Евгений Евгеньевич. Его голос звучал очень дружелюбно, и, несмотря на занятость, Нестеренко сразу согласился дать интервью журналу. В общении он оказался мягким, незаносчивым, мне показалось даже, – немного застенчивым человеком. Журнал наш он раньше читал и, зная его специфику, подготовился к интервью так, чтобы облегчить нашу задачу.
– Кто-нибудь в вашей семье был профессиональным певцом или музыкантом?
– Никто и никогда. От отца я слышал, что мой дед, который умер во время войны, пел в церковном хоре. Отец мой был военным, прошел всю войну, защищал Москву, был на Курской дуге и под Сталинградом, прошел пол-Европы. Он был очень музыкальным человеком – дома часто пел, аккомпанируя себе на гитаре, самостоятельно научился играть на рояле. На скрипке его учил играть пленный австриец в Самарканде после Первой мировой войны. Отец рассказывал, что моя мама (она умерла, когда мне было всего девять месяцев) знала множество песен и очень любила петь. Но профессионалами они, конечно, не были.
– Вас с детства учили музыке?
– Я часто вспоминаю историю бравого солдата Швейка, который шел в противоположную сторону, но в конце концов приходил, куда нужно. Так получилось и у меня. Я получал уроки фортепьяно, но бросил – не любил играть гаммы. Правда, сам потом разучивал разные произведения.
– В вашей школе наверняка были уроки пения. Вы там, по-видимому, блистали?
– Один раз в неделю у нас действительно проводились такие уроки, и в нашей мужской школе были ребята, которые очень хорошо пели. Мне же с моим низким голосом было трудно петь вместе со всеми.
– Ну а когда же у вас ТпрорезалсяУ голос?
– Мы перехали жить из Москвы в Челябинск, и там в пионерском лагере я запел альтом и вот с тех пор, сколько я себя помню, все пою.
– Вы уже тогда решили стать певцом?
– Как раз наоборот, я был уверен, что после мутации мой голос пропадет, и не задумывался о серьезной певческой карьере.
– У вас были и другие пристрастия?
– У меня было много самых разных увлечений. Я учился на отлично по всем предметам, окончил школу с золотой медалью. Особенно преуспевал в русском языке, литературе и математике. Кстати, после института мне предлагали место в аспирантуре по высшей математике.
– Какого института?
– Я сначала хотел поступать в Московский университет, но, когда узнал о том, что в Ленинградском инженерно-строительном институте есть военно-морской факультет, где студенты носят флотскую форму, решил стать инженером флота.
– И у вас даже никакого предчувствия не было, что на самом-то деле вы станете певцом?
– Вы знаете, было предчувствие. Когда я приехал в Ленинград, я это уже знал: смотрел на консерваторию и думал, что буду там учиться, проходил мимо Кировского театра и знал, что буду там петь.
– Но тем не менее, продолжали учиться в своем техническом вузе, в котором, к тому же, впоследствии и факультет военных моряков аннулировали. Ну хоть в самодеятельности вы участвовали, в концертах пели?
– Конечно. У нас в институте был очень сильный коллектив художественной самодеятельности, из которого вышли профессиональные композиторы, певцы, писатели. Помню, когда я учился на первом курсе, на нашем факультете организовали хор, но командир роты меня туда почему-то не направил. А у меня к тому времени возникло острое желание петь, и хотелось с кем-нибудь посоветоваться о моих вокальных данных. Мой однокурсник, в прошлом военный музыкант, привел меня к руководителю хора и попросил его послушать мое пение. Я тогда очень увлекался творчеством Федора Шаляпина и знал многие произведения из его репертуара. Я исполнил песню Варяжского гостя из ТСадкоУ и русскую народную песню УЕсть на Волге утесУ. Руководитель хора удивленно на меня посмотрел и спросил: ТА почему, собственно, вы здесь учитесь? Вы должны учиться не здесь, а в консерваторииУ. Таким образом я попал в программу концерта с ТВаряжским гостемУ и заслужил овации зала.
– А когда вы все-таки начали серьезно учиться пению?
– Я начал брать частные уроки у Марии Михайловны Матвеевой, которая была педагогом класса сольного пения при хоре Ленинградского университета. Дважды в неделю я ходил к ней домой, и командование специально выписывало мне увольнительные. Марья Михайловна брала с меня небольшую плату, а потом, когда я демобилизовался и больше не находился на полном государственном обеспечении, учила меня бесплатно. Матвеева показала меня великой русской певице Софье Петровне Преображенской, и та посоветовала мне поступать в консерваторию в класс Василия Михайловича Луканина, которому я всем и обязан.
– Значит, вы все-таки бросили свой строительный институт?
– Нет, я его окончил, защитил диплом, но к этому времени я уже отучился один год на вечернем отделении консерватории. Говорят же: ТМир не без добрых людей!У Мне все время попадались добрые люди. Узнали, что я учусь в консерватории, и распределили на работу в Ленинграде. Когда освободилось место на дневном отделении и я попросил, чтобы меня уволили с работы, мне дали возможность уйти из моего строительного треста, где я работал прорабом.
– Вы же должны были три года после института проработать в том месте, куда вас распределили. Что вам помогло?
– Может быть, письмо из консерватории, где было написано что-то вроде: ТНестеренко обещает стать ценным оперным кадромУ.
– А когда были прорабом, продолжали учиться в консерватории?
– Я вставал в 6 часов, ехал из Нового Петергофа, где тогда жил, на пригородном поезде, в 7 часов уже был на объекте и оставался на стройке – мороз–не мороз – до 7–8 часов вечера (у прораба рабочий день – ненормированный), а потом приезжал в консерваторию и успевал захватить последние уроки. Профессор говорил мне: ТКакой у вас здоровый цвет лица, Женечка!У
– Наверное, потом, когда вы могли заниматься только учебой, было очень здорово.
– Так учился я всего один год – это был третий курс, а когда меня пригласили в штат Малого оперного театра, я опять совмещал учебу с работой. В 1965 году ТспелУ диплом, и комиссия была у меня прямо на спектакле. Потом я еще два года посещал класс моего профессора – прорабатывал с ним часть своего оперного репертуара. А в 1967 году, когда он заболел, я принял его класс в консерватории. Мне было тогда 29 лет, и некоторые мои студенты были всего на 2–3 года моложе.
– Вы продолжали свою оперную карьеру?
– Да, только к этому времени я перешел в театр им. Кирова. Там для баса были возможности освоения более широкого репертуара: ТИван СусанинУ, ТБорис ГодуновУ, ТХованщинаУ, ТСадкоУ. Конечно, покинуть Малый театр было нелегко, но я должен был это сделать из-за того, что там ко мне сохранилось отношение как к студенту, которым я туда пришел. В Кировский же я был приглашен уже как лауреат конкурсов.
– А когда вы попали в Москву?
– Через три года я был приглашен Большим театром и осенью буду отмечать 30-летие своего дебюта. Тогда в Кировском меня отговаривали и даже, чтобы задержать, использовали бюрократические препоны – я должен был отработать там еще сезон параллельно с Большим театром.
– Вы до сих пор солист Большого театра?
– Да, но в последние 4–5 лет пою там немного – приезжаю 1–2 раза в году на неделю–другую и исполняю свой репертуар. Большой – самый близкий и самый родной театр, где совершилось много самых значительных событий в моей жизни. В нем царит особая атмосфера, в нем прекрасная публика, которую я очень люблю и которая до сих пор любит меня.
– А у вас австрийское звание тоже есть – Каммерзенгер. Что это означает? В переводе – это просто камерный певец.
– Это значит Тпридворный певецУ, как солист театра его Императорского величества в России. В Австрии это звание присуждает Министерство культуры.
– Вы давно в Австрии?
– Приезжал сюда достаточно часто, начиная с 1975 года. В первый раз я пел в государственной опере 12 апреля 1975 года. С тех пор выступал в Вене много раз.
– По этому поводу хочу привести любопытную цитату из ТЗрячего послаУ Виктора Астахова: ТВ Вене возле шикарного отеля стоял шикарный ТМерседесУ. Советник нашего посольства с гордостью сказал: УНестеренко на гастролях в Вене. Сутками ТМерседесУ у подъезда стоит, а живет он в номере, где Шаляпин Федор Иванович останавливался, там отдельный зал для репетиций есть, рояль сохранился, еще тот, который при Шаляпине был. Живая пальма в гостиной номера растет. Во как! Знай наших!У
Судя по перечню мест, где вы выступали, путешествовать вам приходилось много.
– Да, больше половины года я проводил в заграничных гастролях и еще 1,5–2 месяца выступал в других городах России.
– Вы же не только работали в Большом театре, но еще и преподавали.
– С 1977 по 1993 я заведовал кафедрой сольного пения Московской консерватории.
– Не слишком ли большая нагрузка на одного человека? Мне показалось, что у вас в жизни часто происходит наслоение одного на другое. Это не тяжело?
– У меня в жизни всегда было прекрасное ощущение свободы – когда я учился на инженера и потом работал в строительном тресте, у меня была перспектива стать певцом, работая в театре, мог уйти в консерваторию или давать концерты, когда пел, мог менять места гастролей…
– И как ваша жена это терпит! Кстати, расскажите о ней.
– Я познакомился с Катей больше сорока лет назад в институте, как раз в самодеятельности, и женаты мы уже 37 лет. Я не могу представить себя без нее: все хорошее было с ней, при ней, с ее помощью, а в неудачах мы были вместе и опирались друг на друга.
– Она сопровождала вас в гастролях?
– Она работала, и ездить со мной часто ей было сложно. С 1977 года она стала преподавать в технологическом институте, и в этом смысле стало легче. Теперь же я уже много лет без нее не отправляюсь никуда.
– А чем занимается ваш сын?
– Он с детства проявлял способности к рисованию – унаследовал их по Катиной линии. (Я, правда, тоже любил рисовать.) У нас сохранились кусочки обоев с его детскими рисунками. Он закончил Художественный институт имени Сурикова, потом аспирантуру в Академии художеств, два года учился в Вене у профессора Вольфганга Хуттера. Максим – талантливый художник, у него было много выставок: в Австрии, Германии, Швейцарии, Словакии, Чехии. Сейчас он совершил непостижимый технический рывок – самостоятельно изучил компьютер и стал одним из лучших компьютерных художников в Москве.
– А внук уже проявил какие-нибудь способности?
– Пока не знаю какие таланты у него откроются (ему 5, 5 лет), но он живет в творческой атмосфере – мама его тоже художник – и присматривается.
– Какие языки вы знаете?
– Английский учил в школе и в институте, поэтому был какой-то запас слов и правил, а разговорный язык пришел на гастролях. В консерватории нам преподавали итальянский, и учительница, милая, восхищавшаяся нашими голосами, была с нами очень либеральна и не научила нас большему, чем произношение и правила чтения. Итальянский я выучил в Ла Скала. Кстати, когда я стал зав. кафедрой в консерватории, очень серьезно относился к обучению студентов итальянскому языку. Немецкий язык изучаю самостоятельно – говорю, но порой стесняюсь своих студентов-австрийцев и перехожу на другие языки. Вообще моя память перегружена ариями, оперными партиями, многие из которых я пою не только на русском, но и на иностранных языках. Я, например, был первым иностранцем, который пел по-венгерски в опере ТЗамок герцога Синяя БородаУ на будапештской сцене.
– На скольких языках вы пели?
– На 12, включая японский, финский, эстонский…
– Как вы обычно учите эти произведения?
– Слушаю записи, изучаю правила произношения и грамматики, обязательно прошу носителя языка меня проконтролировать.
– Наверное, ваш музыкальный слух способствует правильному воспроизведению иностранной речи?
– Музыкальная одаренность и способность к изучению иностранных языков совершенно не связаны. Моя жена, хоть и не музыкант, говорит на 6 языках. Тем не менее, я считаю, что певцы должны обладать гибкостью и хорошим потенциалом языковой чуткости. Правда, я совсем не за то, чтобы все и всегда петь на языке оригинала.
– С какого времени вы преподаете в Вене?
– В 1993 году я покинул Московскую консерваторию и начал преподавать в Венской консерватории. Отдав 25 лет русской музыкальной школе, я подумал, что имею моральное право принести ее и за границу. Я стал, пожалуй, первым русским штатным профессором в иностранной консерватории и работаю здесь постоянно.
– Кто у вас учится?
– Студенты из разных стран – три австрийца, одна девочка из Колумбии, две девочки из России, еще один бас из Словакии.
– Так много учеников?
– На Западе такой методики, какая была в СССР, не существует, у педагогов очень большая нагрузка, хотя уроков у каждого отдельного студента немного. Я их даю в среднем в два раза больше, чем положено. Я очень благодарен бывшему директору консерватории профессору Герхарду Траку, который пригласил меня сюда на работу – здесь необыкновенно интересно, другой репертуар, другие традиции – я очень увлечен. В общей сложности я преподаю уже 32 года и все собираюсь оставить это занятие, но никак не могу.
– А как вы относитесь к Австрии?
– Я ее люблю, ведь музыка, которая здесь родилась, была всегда во мне, и душа стремилась в эту страну. Когда я приехал сюда в первый раз на гастроли в Штаатсопер в 1975 году, я успел обежать все музеи Вены. Позднее ходил еще и еще, получал все больше впечатлений, и моя влюбленность в эту страну росла. Я и в Зальцбурге много раз бывал – пел там на фестивале в ТМоцарте и СальериУ и в других городах выступал. Я испытываю благодарность к стране, в которой я провел счастливые часы свой творческой деятельности.
– Вы и сейчас много гастролируете?
– Да, я довольно много выступаю. В Германии отметил свое шестидесятилетие – я этим горжусь – заглавной ролью Ивана Сусанина в опере ТЖизнь за царяУ, а во время репетиций еще успел выступить в Люксембурге в оратории ТПассио аэтернаУ известного австрийского композитора Курта Рапфа. В августе лечу в Корею с концертами, в октябре – в Хельсинки, а потом – в турне по Германии с оркестром Финской филармонии. В ноябре буду петь в Большом театре, хочу 1 ноября партией Бориса Годунова отметить свой дебют тридцатилетней давности. В феврале–марте – Париж, ТМоцарт и СальериУ…
– Вы не устаете от стольких переездов, от такой нагрузки?
– Я устаю от самих переездов, смены времени и климата. А петь не устаю никогда. Мне кажется, что голос умрет после меня.
Интервью взяла Ирина Мучкина
