Как Александр Митта варит суп из крупно порубленных идей других режиссеров
“У Вас, как и всех, Митта, есть ахиллесова пята.
Вам богом было суждено пятою вляпаться в кино!”
– В. Гафт
На Неделю российского кино в Вену приехала группа известных кинематографистов – выбор собеседников был большой. Я подумала, что интересно было бы поговорить “за жизнь” с режиссером Светланой Дружининой, женщиной далеко не молодой, но успешной; увы, она морочила мне голову несколько дней: то обед, то экскурсия, то прием, то Опера… Надоело!
В гостинице я столкнулась с Алексеем Петренко, с которым знакома давно и когда-то уже брала у него интервью для “Нового Венского журнала”. В свое время я приятельствовала с его покойной супругой Галиной Кожуховой, и, честно сказать, мне было как-то неловко общаться с ним и с его новой женой.
Оставался Александр Митта, и, хоть я знала, что с ним уже побеседовали представители другого издания, я, все-таки, ему позвонила. Александр Наумович пытался отнекиваться, но мне удалось его уговорить (как – секрет фирмы). Короче, вечером мы встретились с ним в гостинице, и, увидев его, я пожалела, что потревожила уставшего пожилого человека. Но потом мы разговорились, и мне показалось, что поболтать было интересно не только мне, но и ему самому.
– Вот вы говорите “возраст”. А вы могли бы бросить свое занятие?
– Нет, конечно. Сразу же исчез бы смысл жизни. Я сейчас практически закончил большую работу – в понедельник, когда приеду, будет печататься первая копия художественной картины “Шагал–Малевич”. Обычно говорят: “Эта работа отняла у меня два года жизни”. Эта работа подарила мне два года жизни! Осмысленных, напряженных, радостных, с постоянными перепадами – от отчаяния к надежде, от успеха к поражению. Пока делаешь картину, все еще можно исправить. Когда я смонтировал и посмотрел первый вариант, мне захотелось залезть в ванну и вскрыть себе вены!
– Шутка такая?!
– Да нет, когда жизнь – в диапазоне между почти поражением и маленькой победой, которая ставит перед тобой новые задачи, в ней есть какой-то смысл, какая-то энергия. Живешь, не замечая ни возраста, ни проблем. А когда от тебя ничего не зависит, то сразу же наступает усталость.
– Вы окончили Архитектурный институт, наверное, и на Вену смотрели глазами профессионала?
– Смотрел вокруг глазами архитектора, видел законченный стиль начала века. Хороший город!
– Ваша жена – художник?
– Серьезный художник. Она всю жизнь этим делом занимается и имеет большие заслуги: 30 лет держала в руках детскую литературу, книги для самых маленьких. Она придумала целую форму объемных книг, первые книги-игрушки, которые обогащают мир ребенка; придумала их огромное количество – более 100 книг и почти 800 работ. Помогала мне жить очень сильно.
– Сколько лет вы прожили вместе?
– Много, 54 года.
– И сын ваш, тоже художник, в маму пошел?
– Да, но, правда, он еще и снял два серьезных документальных фильма про современное российское искусство.
– Внуки есть?
– Внуки хорошие, веселые: девочка и мальчик. Девочка рисует. В 11 лет у нее рука железная, это что-то на генетическом уровне.
– Ваша “девичья” фамилия – Рабинович. Вы не переживали из-за такой говорящей фамилии.
– Нет. Она сопровождает меня всю жизнь.
– Но вы же ее сменили. Ваша фамилия означает чуть ли не носилки для покойника.
– Да, это древнееврейское слово. Так назывались носилки, на которых хоронили евреев.
– Ну и фамилию вы себе выбрали!
– Ничего страшного нет. Людей надо хоронить, а многократный гроб – это удобно.
– А вы испытывали какие-то неприятные чувства, когда в СССР к евреям было определенное отношение?
– Я относился к этому спокойно.
– Вас поздравил с восьмидесятилетием президент Владимир Путин.
– Они все меня поздравляли – и Путин, и Медведев. И всякие прочие.
– Недавно президент провел встречу с интеллигенцией. Вы ходили туда?
– Нет, я социально инертный человек. Я занимаюсь своим делом. У меня есть собственный мир, за который я себя чувствую ответственным. А заниматься подобными вещами – у меня нет ни сил, ни энергии. Режиссура – это физически очень тяжелая работа. Особенно когда тебе девятый десяток. За день набегаешься километров десять, а то и двадцать, и на другие занятия уже реально сил не хватает.
– А вы строгий?
– Нет, я не строгий, я, скорее, дотошный. Когда-то один из режиссеров французской «новой волны», обращающий внимание на все мелочи, на вопрос, почему он такой “ущербный”, ответил: “ Я не ущербный, я маниакальный. Это качество характерно для режиссеров.
– Кстати, характерно и для Овнов. Я это хорошо знаю, ведь мы с вами одного знака зодиака.
– Может быть, это и есть моя баранья маниакальность. На самом деле, все очень просто. Если у тебя в голове есть некое воображение, если ты чего-то точно хочешь, ты собираешь картины этого мира из множества деталей, и каждая деталь должна быть выполнена тщательно. Тогда они наконец слипаются, и получается целый мир. Если ты хочешь создать мир, то важно всё – и слова, и движения, и тогда надо быть маниакальным. Но это счастье.
– У вас режиссерское образование тоже есть?
– Я учился во ВГИКе. Там преподавали Михаил Ромм, Сергей Герасимов, Александр Довженко. На курсе вместе со мной учились Василий Шукшин и Андрей Тарковский, на курс младше – Отар Иоселиани, Георгий Шенгелия, Лариса Шепитько, курсом выше – Кира Муратова. Все они где-то раньше отучились, и к ним можно было относится не как к мальчикам и девочкам, которые только закончили школу, а как к людям, у которых можно было о чем-то спросить.
Раньше все, кто поступал на режиссерский факультет, должны были перед этим чему-то поучиться. Глупо, когда режиссер приходит сразу после школы. У режиссера должны быть жизненный опыт и объем накопленных идей. Что делает режиссер? Он генерирует идеи, а остальные их реализуют.
– А как вы оказались в Голливуде? Как долго вы там пробыли?
– Год.
– Целый год?
– Ну, я не просто там в гостях был. В фонде Спилберга мне предложили сделать фильм про еврейский концлагерь в Польше. Я там покрутился и понял, что это очень долгая история и для этой работы надо быть втрое моложе.
– А потом вы прожили шесть лет в Германии.
– Я там не жил, я там работал: приезжал – уезжал.
– Немецкий выучили?
– Нет, и это была одна из моих главных ошибок в жизни. У меня там были очень хорошие переводчики, и я, сознавая, что появился досуг, сидел и писал книжку на русском языке. Зато я написал книжку, которая в России уже 10 лет – бестселлер. Называется «Кино между адом и раем». Типа веселого учебника про кино для людей, которые хотят что-то сделать более серьезное, чем до прочтения этой книги.
– А вы могли бы жить в Германии постоянно?
– Мне предлагали, но тогда не было идеи для картины, а заниматься их сериалами было бы совсем глупо. В России я знаю все, я знаю все про каждого человека, который ко мне приходит: я могу точно сказать, в какой детский сад он ходил, какой у него акцент, что для него хорошо, а что плохо. А немцев я не понимаю. Уже потом, когда я оттуда уехал, я подумал, что сказку я бы мог там снять вполне. Для картины, которую я сейчас снял, про Шагала и Малевича, можно было бы деньги взять в Германии. Но я их и в России взял! Никаких проблем у меня не было. В России я получаю то немногое, что хочу, у меня очень маленькие требования в жизни.
– Вы ведь еще и преподаете?
– Если у меня есть три недели свободные, объявляю в интернете, что освободился, ко мне собирается народ из пяти стран, и я даю мастер-классы. Потом через полгода снова освободился, и опять приходят ученики. Учеников я могу себе позволить сколько угодно. Идей навалом. С деньгами плохо.
– Но ученики-то платят.
– А занимаются этим другие люди.
– Мне очень понравилось, как написано на вашем сайте: «Если у вас есть деньги, я могу помочь их вложить».
– Идеи есть у всех. Надо чтобы идея обрела форму. Когда у тебя есть идея, на самом деле, у тебя нет ничего, это просто намерение того, что ты хочешь сделать. Должна быть форма, в которую ты свои идеи можешь вложить. Идеи, знание жизни и опыт жизни – это то, что есть у каждого навалом. Проблема номер один, – это чтобы зритель не просто сидел, а волновался. Это важно, по крайней мере, для меня. Я постоянно “торчу” между экстримом и арт-хаусом. Например, идеи последнего фильма артхаусные: два художника сначала враждовали, а потом подружились. Кого это может интересовать?! Да никого, кроме меня. А когда ты понимаешь, как сделать, чтобы люди пришли и открыли рты от удивления, тогда-то можно снимать картину. Все, что я делаю, – это сцепление зрителя с моими мозгами, так чтобы это было минимальным компромиссом.
– Вчера, стоя рядом со мной в вестибюле гостиницы, вы спрашивали, работают ли венские магазины в воскресенье. Музеи надоели?
– Я очень люблю ходить в музеи. И в этом смысле резко отличаюсь от всех моих коллег. Единственный человек, который любил ходить по музеям, это был Андрей Тарковский. Мы с ним пересекались в музейных залах. Остальные режиссеры по музеям ходить не любят. Сегодня у меня счастливый день: я посмотрел подборку совершенно фантастических картин Брегеля в венском Mузее истории искусств. А знаете, ведь Брегеля можно посчитать первым художником-кинематографистом: он создавал огромные постановочные картины. В музее есть и другие совершенно дивные вещи: Тициан, более потрясающий, чем в Питере, Ван Дейк… И вообще там очень хорошая живопись. Конечно, если на одни весы положить все работы, а на другие – только зал Брегеля, то он перетянет. Если Бог даст, и я когда-нибудь еще попаду в Вену, то первое, что я сделаю, побегу в музей. Я очень люблю музеи.
– А жена?
– Жена – нет. Художники редко ходят по музеям. У них свой мир. Если художник любит ходить по музеям, то либо он хочет там изучить какой-то технический прием, либо у него кризис.
– А вы, режиссер, кино смотрите?
– Да, в этом смысле я маньяк. У меня все завалено фильмами, я смотрю их все, я провел полжизни, с большим удовольствием рассматривая чужое кино.
– Что-то перенимаете?
– Да, перенимаю, всё, что можно спереть, всё беру. Это Тарантино сказал, это не мои слова. Один кинокритик попенял ему, что он слишком много идей заимствует у других режиссеров, а тот ответил: “Заимствуют бездарности, а таланты воруют”. И это на самом деле не юмор. Если ты кипятишь воду для своего супа, то туда можно бросать крупно порубленные идеи всех режиссеров, но это будет твой суп, на твоих огне, темпераменте, энергии, замысле.
Беседовала Ирина Мучкина
