Это интервью с 15-летней девушкой, не начинающей писательницей, а человеком, который сочиняет практически с пеленок, нам прислали из Верхней Австрии.
Возле Линца живет очень талантливый русскоговорящий ребенок. Это Юлия Лоза. На родине ее рассказы и стихи пользуются большой популярностью. У нее очень интересная и трудная судьба. Из дочери владельца фабрики в Харьковской области она превратилась в беженку, жила в крохотной комнате среди людей других исповеданий, находилась в сильнейшей депрессии, но не сломалась. Она выучила немецкий язык, поступила в гимназию и все время пишет рассказы. У нее даже есть корректор – профессиональный литературовед. Ее рассказы печатают в газетах и журналах, и начинающие артисты-дикторы их озвучивают.
– Юлия, расскажите, как появляются Ваши рассказы.
– В моем воображении зарождается новый мир, и я начинаю в нем жить, дружить с его героями, сопереживать им и чувствовать, как они. И одновременно я являюсь кукловодом этого мира. Я его немного корректирую, но изначально он начинает жить во мне.
– У Вас очень много добрых и философских рассказов. Как Вам удается так неординарно мыслить?
– Я считаю, что миром должно править добро. Сейчас очень жестокая жизнь, кажется, что мир сошел с ума. Я хочу писать и учить людей добру. Ведь читая, люди начинают задумываться о жизни и ее смысле, делаются гораздо культурнее. Философия в моих рассказах – это своего рода рассуждения о людях, их ценностях и целях. Она – наука о жизни со всеми ее радостями, горестями, странностями.
– Вы мечтаете стать знаменитой писательницей?
– Я мечтаю принести добро и пользу в этот мир. Конечно, мечтаю, чтобы много людей читали мои произведения. И еще мечтаю, чтобы родители гордились мной.
– Вам нравится Австрия?
– Мне было очень сложно сменить страну. Дома остались друзья, лицей, бабушка с дедушкой. Наш переезд был вынужденным, это случилось совершенно неожиданно для меня. Я пребывала в состоянии шока. Поэтому первое время я Австрию вообще не воспринимала. К тому же так случилось, что наша семья жила по соседству с 30 мусульманскими мужчинами. Мы испытывали дискомфорт. У меня развилась жуткая депрессия. Были люди, которые не стесняясь пророчили мне будущее поломойки. С большим трудом, благодаря активности моей мамы, я попала в обычную сельскую школу. А сейчас, слава Богу, спустя семь месяцев я уже учусь в высшей гимназии и прошла начальную обзорную практику в госпитале по специальности хирург и анестезиолог – я мечтаю стать отличным пластическим хирургом. У меня появились друзья, которые помогают мне здесь адаптироваться. И мы переехали в новый уютный дом – нас приютила австрийская семья, которая стала нам родной. Именно с этого времени я начала любить Австрию. Особенно после того, как побывала в Вене и увидела величие этого города.
– У Вас есть какая-нибудь особенная цель в жизни?
– Есть такое выражение: «Чем выше цель, тем ярче она светит и тем легче держать к ней путь». Цель должна быть высокой, чтобы было ради чего жить. Я мечтаю издать сборник своих произведений. Я мечтаю писать до самой старости и прошу Бога, чтобы давал мне вдохновение. Также я хочу отлично освоить литературный немецкий язык для того, чтобы радовать своими произведениями немецкоговорящих читателей. В недалеком будущем я мечтаю написать большое произведение фантастического жанра.
– Вы берете образы своих персонажей из жизни? Могут ли узнать себя в Ваших рассказах те, кто послужил прототипами Ваших героев.
– Я описываю не конкретных людей, а собирательные эмоциональные образы, не события, а тенденции.
– Ваши произведения отличает поэтичность и лиричность. Это – дар от рождения или благоприобретение?
– Я увлекаюсь поэзией, мои родители – талантливые художники, бабушка и дедушка были артистами театра. Бабушка и папа писали прекрасные стихи. Я думаю, что получила чудесное духовное наследство. И что еще немаловажно – когда хлебнешь горя, по особому начинаешь ценить элементарные доброту, верность, дружбу. Это все, безусловно, влияет на стиль моих произведений.
– Что Вы любите читать?
– Я люблю читать разнообразную литературу. Нельзя зацикливаться только на одном жанре, иначе будешь очень скучным писателем. Мне нравится классика и зарубежная, и русская: Стивен Кинг, Джон Толкин, Рэй Брэдбери, Эдгар По, Стивен Кинг, Говард Лавкрафт, Антон Чехов, Федор Достоевский, Михаил Булгаков.
– Любите ли Вы путешествовать?
– Да, очень люблю, но только со своими родителями. Мне тяжело путешествовать со сверстниками. Я чувствую некоторую «зажатость». Мне очень нравится по вечерам бывать одной – расслабляться, читать, писать рассказы. Когда рядом кто-то посторонний, пусть и мои друзья, мне сложно.
А вообще я мечтаю побывать в Париже, Лондоне и Риме. У меня впереди вся жизнь!
Алина Бородина
Два доллара за объятия
Ей нравится заниматься благотворительностью, ей нравится кататься на велосипеде по парку со своим другом Фредом, нравится крошить хлеб и наблюдать за тем, как на крошки слетаются птицы. Она счастлива, когда прохожие возвращают ей улыбку.
А еще она любит обнимать людей…
Палатка заметна издалека, – в ярко-красную полоску, – и около неe частенько собираются длинные очереди. Все стоят за дармовым счастьем: за объятия люди отдают всего-навсего два доллара (и настроение становится даже лучше, чем после утренней чашечки кофе). Френк и Джули тоже обнимают людей, улыбаются им, желают приятного дня, отдают все вырученные деньги на пожертвования. Но ощущения, которые они испытывают, как ей кажется, немного отличаются от еe собственных…
Возможно, они не ощущают всей полноты и важности?
Иногда ей кажется, что она может с завязанными глазами узнать всех городских жителей по объятиям. Потому что объятия каждого человека, как она считает, разные. Старик Джефферсон колется, ибо на нем излюбленный шерстяной свитер. От него пахнет псом, древесной стружкой и машинным маслом; объятия миссис Флауэрс мягкие, как пушинка, и от нее самой слабо пахнет сиренью, крыжовником, розами и свежеиспеченными пирогами; маленький Лоуренс Фишборн обнимает очень крепко и всегда искренне; священник Ральф часто сгибает колени, чтоб ее обнять (при своем высоком росте он смотрит всем на макушки) и от него всегда ощутимо пахнет ладаном.
Люди обнимают по-разному, на это влияет даже образ их жизни и среда обитания. Когда полосатая палатка останавливается у офисов напротив бара, они чаще всего пахнут бумагой, свежевыстиранной одеждой, виски или другими алкогольными напитками. Обнимают, чуть прижимаясь, чтоб не потерять свои бейджики или вдруг не помять галстук; завсегдатаи бара обнимают бесцеремонно и очень долго, наверное, ностальгируя и мысленно философствуя (а этого так хочется после третьей рюмки). Затем они очень долго и бессвязно болтают, желая хорошего дня (и вообще, чтоб вся жизнь была хорошая, счастливая и так далее).
Студенты городского университета робко поглядывают на полосатую палатку, когда та появляется около старого, как сам Мир, здания. Они ходят так и сяк, вокруг да около, группками из трех-четырех человек, посмотрев и тут же стыдливо отводя взгляды. Наконец самый смелый из них, надменно задрав подбородок, направляется за объятиями.
Увидев девушек в палатке, он робеет. Неловко кидает два доллара в наполненную до верху стеклянную баночку. Его сердце вылетает, когда кто-то из них обнимает его. Он бессвязно и обрывисто что-то бормочет, покраснев до самых ушей и вызывая тем самым добродушный смех со стороны девушек. Поправляя очки, проверяя, на месте ли бабочка, ероша волосы, он почти шепотом спрашивает, появится ли полосатая палатка здесь еще раз. Получив утвердительный ответ, студент уходит счастливый, чтоб похвалиться перед друзьями, какой он крутой смельчак.
У лавки, где продают пирожные и выпечку, палатка останавливается нечасто. Но в придачу к плате за объятия молодые люди всегда получают малиновые маффины, печенье с шоколадной крошкой или бисквиты.
Объятия торговцев выпечкой тоже характерные: теплые, наполненные искренней радостью, проникновенные. Иногда оставляющие следы сахарной пудры на одежде.
Когда палатка уезжает, они всегда машут ей вслед.
Торговцы сувенирного магазинчика обнимают плавно и осторожно, словно хрупкую фарфоровую статуэтку.
Возле здания суда можно по-настоящему переполниться чувствами. Адвокаты, выигравшие дело, подмигивают, улыбаются, по-привычке жмут руку, дружески хлопают по спине. Они любят, когда ты восхищаешься ими и добавляешь, что полностью и всегда был уверен в их успехе.
Адвокаты, проигравшие дело, обращают взгляд на палатку довольно редко. Многие проходят мимо, потупив взгляд, серые, мрачные, искривившие лицо в недовольной гримасе. И лишь некоторые – о чудо! – подходят, скупо бросают два доллара в прозрачную баночку и обнимают. Холодно и официально, чуть прикасаясь.
Оправданные, признанные невиновными люди всегда обнимают горячо, очень крепко и радостно. Они прямо светятся от счастья, не зная, куда себя девать. Подпрыгивают, обнимают, смеются, улыбаются всем и обнимают вновь (всех и каждого с подлинным счастьем, словно маленькие дети).
Она любит делать людей счастливыми, она любит узнавать через объятия, кто они и какое у них настроение. Почти всегда она переполняется яркими эмоциями, словно мешок со счастьем, но лишь приезжая в одно место испытывает странные чувства…
Полосатая палатка останавливается у городской больницы очень часто, потому что Джули знает – там люди испытывают потребность в объятиях больше всего. Кроме того, «объятия-терапия» им просто необходима. Доза тепла каждый день, которая, возможно, бросит краски на их серый мир.
Объятия для них стоят десятицентовик.
В глазах пациентов она не всегда встречает надежду: многие из них уже потухли словно старые придорожные фонари, со страхом глядящие в подступающую тьму. Джули старается обнимать крепче, но понимает, что это – лишь жалкая толика помощи. За улыбкой она прячет сокрушительную печаль и подступающие слезы.
Некоторые люди обнимают жадно и долго, потому что не знают, смогут ли застать полосатую палатку в следующий раз.
Их улыбки всегда искренние, неподдельные. Эта палатка расшевеливает их жизнь, что застыла словно болото, наполненная капельницами, таблетками и пузырьками лекарств (и слабыми-слабыми тлеющими углями надежды). От них разит стойким запахом больницы, въевшимся в одежды.
Джули понимает, что некоторые из них уже – всего лишь оболочка. Безвольная, соединенная с душой надрезанными нитями. Она с тоской обнимает их (возможно, в последний раз), понимая, что совсем скоро им предстоит уйти.
Надежда в их глазах уже совершенно погасла – они пусты, их фломастеры зачеркивают дни в календаре уверенными косыми линиями. Они знают, и другие знают, что они знают.
Они тоскливо смотрят на небо и думают, какой звездой станут.
Юлия Лоза
