Пожалуй, единственной обязанностью аристократки, не связанной с ее непосредственным окружением, была благотворительность. Традиция благотворительности уходилa корнями в глубину веков и представлялa собой некое соединение христианской любви к ближнему, долга перед королем или императором и личной инициативы. С древних времен обязанностью супруги феодала-землевладельца была забота о бедных и слабых на принадлежащих им землях.
Как правило, знатные землевладельцы старались не допускать обнищания своих подданных. Тут играло роль не только чувство ответственности по отношению к менее защищенным, но и понимание того, что озлобленные и доведенные до крайней нищеты низы очень опасны, а воровство, разбои на дорогах, насилие, неповиновение и мятежи никому не нужны.
Благотворительность аристократок в прежние времена была географически ограничена владениями их мужей. Помогали тем, кого знали лично (или хотя бы в лицо), кто работал на них, кто проживал в окрестных деревнях, кому считали себя обязанными. Социальная помощь принимала разные формы. Частные пенсионные кассы, спонсирование школ и больниц, оплата земских врачей, суповые кухни. Конечно, все эти точечные меры были каплей в море, и они не могли победить бедность.
Распределение обязанностей было четко расписано: муж-аристократ выделял средства на социальные проекты, а жена занималась распределением этих средств. Милосердие и сострадание у знатной женщины были возведены в ранг добродетели.
В суповых кухнях был популярен «румфордский суп» – суп на основе перловки и гороха, дешевый и питательный. Обычно раздача супа устраивалась в боковом крыле дворца или загородного поместья, где были расставлены столы и скамейки. Хозяйка собственноручно разливала суп, ей должны были помогать все взрослые женщины семьи.
После революции 1848 года аристократы в габсбургской империи были официально освобождены от обязанности заниматься благотворительностью. Эта задача была передана в ведение коммун и муниципальных учреждений, но аристократы остались верными своим вековым традициям.
Во второй половине XIX века благотворительность приняла новые формы. Раньше аристократка занималась «незаметной» благотворительностью – раздавала бедным своей округи горячую пищу, одежду, лекарства. Теперь же благотворительные проекты вышли за пределы границ семейных поместий – стали проводиться благотворительные балы, базары, аукционы. И благотворительность стала не только обязанностью, но и удовольствием. У благородных дам появилась лишняя возможность выехать в свет, показать свои наряды, развлечься. Благотворительность стала более «гламурной» и помпезной.
Аристократки соревновались друг с другом, чей аукцион или бал будет лучше организован, чья идея окажется более оригинальной, чье благотворительное мероприятие соберет больше пожертвований.
Между тем, чтобы собрать значительные суммы пожертвований, недостаточно было оставаться в своем узком аристократическом кругу. Ради такой цели аристократкам приходилось идти на «жертвы» и временно поступаться своими принципами – привлекать жен банкиров, фабрикантов, состоятельных предпринимателей, словом, членов «второго общества», на которых «первое общество» обычно смотрело свысока. А тех не приходилось долго упрашивать. У них не было более сильного желания, чем быть принятыми и приглашенными «первым обществом”. Ради этого они были готовы на любые траты.
Для этой цели аристократки в виде исключения открывали двери своих домов перед женами «финансовых баронов», которые не только с энтузиазмом участвовали в организации благотворительных базаров и балов, но и с радостью открывали свои тугие кошельки, то есть кошельки своих мужей. Как только необходимая сумма была собрана, контакты между женщинами «первого» и «второго» общества обычно прекращались до следующего благотворительного мероприятия, когда снова возникала необходимость в финансовых средствах. На другие аристократические мероприятия “второе общество” (за редким исключением) не приглашалось.
При императоре Франце Иосифе благотворительность в среде аристократов приняла особенно крупные масштабы. Недели не проходило, чтобы не устраивались какие-то благотворительные базары, пикники, чаепития, теннисные турниры, балы, концерты, вечеринки, где весь сбор/выручка/выигрыш отдавались нуждающимся.
Например, во время проведения «праздника защиты детей», организованного княгиней Кински в Вене, было перекрыто движение вдоль всей улицы Рингштрассе, пропускались только экипажи участников. В многочисленных киосках продавались колбаски, сладости, выпечка. На импровизированных сценах разыгрывались театральные представления, где выступали приглашенные певцы и актеры. Молодые контессы ходили в толпе с жестяными кружками и собирали пожертвования. Весь сбор от продажи, а также собранные пожертвования пошли на нужды детских домов, школ, больниц.
Особенно популярными были благотворительные тематические балы в домах аристократов. Заранее объявлялось, что бал посвящен какой-то определенной теме. Это могла быть историческая эпоха ( средневековье, античность, «галантный» 18 век и др), литературные герои, народный стиль и так далее. Все гости должны были прийти в соответствующих костюмах, а также заплатить за вход и за предлагаемые по завышенным ценам напитки и закуску. Все собранные средства шли на благотворительные цели. А у аристократок был лишний повод показаться на людях, поразвлечься и блеснуть нарядами.
Поистине легендарными были благотворительные мероприятия княгини Паулины Меттерних, они представляли собой настоящие театрализованные шоу, и княгиня часто сама играла в них главные роли. Некоторые считали ее поведение неподобающим для аристократки, другие завидовали ее популярности и влиянию. Но именно благодаря ее неординарной и очень активной натуре посетители толпами шли на организованные ею увлекательные мероприятия.
Она была чемпионкой, причем с большим отрывом от остальных, среди аристократов по сбору пожертвований, средства от которых шли не только на нужды бедных, но и на поддержку молодых талантов, которым она благоволила. Княгиня Паулина без устали писала своим красивым витиеватым почерком «письма-прошения» (как она их называла) с просьбой пожертвовать такую-то сумму и рассылала их всем известным ей богачам. Никто не осмеливался отказать ей, так как она была весьма влиятельна и задавала тон в венском обществе. Ее секрет заключался в том, что она, как говорила ее подруга, «поймала на крючок самый большой кошелек империи – кошелек семьи Ротшильдов». Дружба с Ротшильдами несла обоюдную выгоду: княгиня Меттерних с мужем помогали Ротшильдам добиться признания в закрытом для них аристократическом обществе, а те, в свою очередь, оказывали финансовую поддержку их социальным проектам. Кстати, Ротшильды спонсировали не только их благотворительные проекты.
Вообще-то, семья Меттерних неплохо нажилась на тщеславии Ротшильдов: еще в начале XIX века дед Паулины, знаменитый канцлер Меттерних, посодействовал Ротшильдам в получении от императора титула баронов. Между тем приблизить их ко двору и к аристократам смогли только Паулина и ее муж Рихард в 80-е годы XIX века.
Известен забавный случай, который произошел с княгиней Меттерних. Один состоятельный банкир из Штирии в ответ гонцу с «письмом-прошением» от княгини Паулины ответил, что денег для солдатского госпиталя ему совсем не жалко, только при условии, что княгиня лично явится к нему и попросит. В этом случае, как писал банкир, ему будет не жалко и пяти, и десяти тысяч гульденов. Через несколько дней, поздно вечером, его, уже уснувшего, разбудил взволнованный камердинер. Такое бесцеремонное поведение слуги страшно разгневало банкира, вырванного из сладких объятий Морфея. Но услышав, что прибыла какая-то княгиня и буквально рвется срочно с ним поговорить, он вскочил с кровати и стал сам натягивать брюки, не дожидаясь помощи слуги. И пришлось ему пожертвовать обещанную сумму в пользу госпиталя, потому что княгиня Меттерних явилась к нему лично, преодолев пару сотен километров по горам и каменистым дорогам.
Не могу умолчать еще об одной удивительной истории, связанной с княгиней Паулиной. Нет, это даже не история, а легенда, обросшая самыми невероятными слухами, поэтому уже не узнать, где правда, а где выдумка. Якобы дело было так. В 1892 году между княгиней Меттерних и графиней Килмансегг состоялась дуэль на шпагах. Одной из секунданток была баронесса Любински, врач по образованию (что было редкостью в те времена у женщин вообще, а тем более из высшего света). Победила княгиня Меттерних, ее соперница была легко ранена. Поводом для дуэли послужило якобы разногласие женщин по поводу декораций на сцене театра.
Если честно, у меня существуют большие сомнения, что все было именно так и что княгиня Паулина, едва похоронив среднюю дочку, вздумала в свои 56 лет сражаться на шпагах. Даже принимая во внимание ее эксцентричность, трудно в это поверить.
Очень популярными в среде аристократов в XIX веке были так называемые «живые картины» (tableaux vivant) – ныне практически забытый жанр сценического искусства. Это составленные из живых людей сцены, изображающие какие-то картины или сюжеты из истории или литературы. За закрытым занавесом одетые в костюмы участники занимали свои места, принимали заранее заученные позы, и занавес открывался. В зале раздавались восторженные восклицания и аплодисменты. Примерно на минуту участники «картины» замирали, позволяя любоваться собой, затем занавес закрывался, и группа сменялась другой.
«Живые картины» были верхом расточительности. Чтобы покрасоваться всего одну минуту перед зрителями, шились дорогие наряды, которые из-за своей экстравагантности больше никогда не надевались. Затем вся группа ехала в фотоателье, чтобы запечатлеть этот момент для семейных альбомов.
Некогда необычайно популярный жанр «живых картин» практически исчез после изобретения радио и кино. Отголоски этого жанра сейчас можно встретить на пешеходных улицах городов, когда уличные актеры в костюмах «застывают» в определенных позах перед туристами.
Часто целый благотворительный вечер был посвящен таким «живым картинам». Плата за вход на вечер и являлась пожертвованием.
Рассматривая многочисленные фото в старых семейных альбомах аристократов, невольно задаешься вопросом: а насколько имели смысл эти мероприятия под маской благотворительности? Ведь стоимость костюмов и платьев, заказанных специально для этого вечера или бала, во много раз превышала пожертвование. Не честнее ли было отдать всю сумму на нужды бедных? Возможно, но многим аристократкам было важно лишний раз блеснуть.
К началу XIX века в Австро-Венгрии образовался целый «благотворительный бизнес», и считалось дурным тоном отклонить приглашение на такого рода мероприятие и «не поделиться с бедными». Многих это раздражало. Принц Рудольф Лихтенштейн, который вовсе не был скуп и часто жертвовал на различные цели, называл это «благотворительным шантажом». Когда он приехал на благотворительный ужин в отеле «Бристоль»», то заметил, что тот же самый ужин, за который в обычном ресторане платят 4 гульдена, здесь стоит 10 гульденов. И все только для того, чтобы графиня, организовавшая этот ужин, имела повод в очередной раз прослыть милосердной благодетельницей бедных, хотя честнее было бы отдать эти 10 гульденов напрямую какому-нибудь приюту.
На благотворительные мероприятия приглашались журналисты «Салонного листка» – бульварного издания, которое публиковало главным образом репортажи из жизни «сливок общества». Издание рассказывало своим читателям о состоявшемся благотворительном мероприятии, о том, какие известные особы на нем присутствовали, какие костюмы и платья были на них. Каждая аристократка жаждала быть упомянутой в газете, ну а самой заветной мечтой было увидеть свое фото и прочесть описание своего наряда как самого модного или экстравагантного на вечере. Далеко не самой последней целью таких мероприятий было желание выделиться среди других.
Благотворительные мероприятия были чуть ли не единственными случаями, где женщины-аристократки сталкивались с мужчинами-неаристократами – финансистами, банкирами, художниками, поэтами. Ими овладевали смешанные чувства – любопытство и страх, как бы не перейти границу дозволенного и не скомпрометировать себя. И чем «необычнее» и скандальнее был мужчина, тем осторожнее надо было себя вести. Как, например, в случае, когда княгиня Меттерних пригласила к себе исполнителя народных венских куплетов, и от текстов его песен замужние дамы попадали в обморок, а молодые контессы даже не поняли смысла.
Однако не всем аристократам была по душе эта расточительность. Некоторые аристократки, особенно из числа влиятельных, могли себе позволить критиковать и осудить эту «балаганную» благотворительность и при этом не забывать о бедных. Княгиня Мари Гогенлое-Шиллингсфюрст, хозяйка самого интеллектуального салона Вены, не устраивала у себя благотворительных балов и базаров и сама никогда их не посещала. Зато она открыла в своем венском дворце суповую кухню, где каждый день несколько сотен детей и больных из бедных семей близлежащего второго района получали горячее питание.
Княгиня Ида Фюрстенберг, очень влиятельная женщина, тоже критиковала благотворительную «показуху». Она редко бывала в Вене, а заботилась о детях окрестных деревень в своем поместье.
Насколько благотворительность аристократов действительно помогала бороться с бедностью, трудно ответить, так как отсутствуют какие-либо финансовые документы. Навряд ли пожертвования отдельных людей могли изменить тяжелое положение миллионов бедняков в империи. Здесь нужны были структурные и законодательные изменения на государственном уровне.
Для многих аристократок благотворительные мероприятия были не более, чем новое веяние моды, и главным приоритетом было не благо детишек из неимущих семей, а собственные тщеславные интересы.
И все же в отдельных случаях реальная помощь и размеры аристократических пожертвований были ощутимы. Благодаря пожертвованиям, собранным княгиней Паулиной Меттерних в Вене в 1872 году, была открыта поликлиника, где неимущие могли лечиться бесплатно. Противотурберкулезный санаторий в Алланде под Веной, где могли лечиться рабочие, тоже был открыт в 90-е годы XX века на средства состоятельных людей.
Княгиня Паулина и семья Ротшильдов также финансировали онкологические исследования.
Когда в 1892 году в 34-летнем возрасте от рака груди умерла Беттина Ротшильд, оставив семерых малолетних детей, безутешный вдовец, барон Альберт Ротшильд , пожертовал на онкологические исследования один миллион гульденов. По тем временам это была огромная сумма! Для сравнения, строительство приюта в те времена обходилось примерно в 50 тысяч гульденов, жалованье фрейлины императрицы составляло 5 тыс. гульденов в год, а жалованье обергофмейстера (самая высокая должность при дворе) – около 10 тысяч гульденов в год. Человек с состоянием в 300 тысяч гульденов считался очень богатым.
На средства барона Натаниеля Ротшильда, брата Альберта, в Вене в 1900 году был открыта психиатрическая клиника Розенхюгель, которая сейчас называется клиникой имени барона Ротшильда.
Семья Ротшильдов, не особенно строго следовавшая иудейским традициям предков и получившая в начале XIX века баронский титул, по старинной традиции по-прежнему руководствовалась «цдакой» – одной из главных заповедей иудаизма, в соответствии с которой необходимо отдавать часть своих доходов в пользу бедных.
Некоторые аристократы не собирали пожертвования, а сами из собственных средств финансировали социальные проекты. Князь Винцент Ауэрсперг, например, переоборудовал одно крыло своего имения Жлебы в больницу, где лечились малоимущие их окрестных деревень.
Вопрос в том, насколько аристократки, живущие в своем закрытом мирке, были осведомлены о масштабах социальной несправедливости в империи с 55-миллионным населением. Знали ли они, сколько подростков, почти детей, начинали работать на кирпичных фабриках Вены во вредных для здоровья условиях? Знали ли они, что такое заниматься тяжелой физической работой по 12–14 часов в день? Знали ли они, что стоимость их бального платья, которое надевалось всего один раз, равнялась годовому заработку рабочего? Между тем одно все же можно сказать в их защиту. С началом индустриализации мало кто из аристократов так же эксплуатировал своих работников, как это делали владельцы заводов и фабрик. Увеличение прибыли путем максимальной нагрузки на пролетариат противоречило христианскому принципу любви к ближнему, которым руководствовались аристократы. И хотя они рассматривали социальное неравенство как нечто вполне естественное, большинство чувствовало моральную ответственность за работающих у них людей. Рабочие места в аристократических поместьях и на предприятиях, например, на конных заводах, пользовались огромным спросом, и попасть туда было весьма непросто (оттуда почти никто не увольнялся). Не из-за жалованья (оно было самым обычным), а из-за социальной поддержки, особенно в старости.
Неслучайно идеи рабочих движений, профсоюзов и левых партий не находили никакого понимания у персонала аристократов, зато они находили массу приверженцев на заводах и фабриках. И именно оттуда начался позже «сдвиг» в сторону социальных реформ.
Наталья Скубилова
