Весна 1946 года. Моя воинская служба продолжалась в составе небольшого подразделения, располагавшегося в то время на северном склоне Рудных гор в городке со звучным названием Lufthochkurort Augustusburg. Кривые узкие улочки и средневековый замок на скале придавали месту сказочный вид.
В центре располагался крохотный кинотеатр, где в основном крутили старые немецкие фильмы без нацистской начинки. Казалось бы, вот ходи и смотри эти фильмы, если желаешь — приобщайся к немецкой культуре, учись хорошо понимать разговорный язык наших новых немецких друзей. Но политруки придерживались иной точки зрения. Они рассматривали посещение кинотеатра как весьма зловредное мероприятие, которое может разрушить коммунистическую мораль наших воинов. Вот пойдет боец, посмотрит буржуазный фильм и сам потянется к этой жизни. Кроме того, он ведь не только на экран будет смотреть, а может и глаз положить на какую-нибудь особь женского пола, и тут уж полного растления воина-победителя не избежать. Пришлось вступить в неравный бой с блюстителем нравственности. Первый удар был нанесен по самому слабому месту в рассуждениях политрука. Кто была жена нашего великого ученого Ломоносова? Елизавета-Христиана Цильх, немка по национальности. Растлением своего мужа она занималась? Нет! История этого факта не зафиксировала. Наоборот, она научилась варить очень хорошие русские щи, которые нравились даже Екатерине II. Бедный политрук оказался совершенно не готовым дальше продолжать начатую мною баталию и позорно ретировался с поля брани, обвинив меня в «преступном искажении биографических данных из жизни нашего великого ученого». Но тем не менее компромисс между враждующими сторонами был достигнут: я стал смотреть все интересующие меня фильмы, а политрук не замечать этой вольности.
Очень скоро фильмы с участием великого итальянского тенора Беньямино Джильи и актрисы Ольги Чеховой сделались для меня наиболее привлекательными. Ольга Чехова поражала меня обилием разнохарактерных ролей. Вот она Золушка, доит настоящую корову и разгуливает по крестьянскому двору среди кудахчущих кур еще в немом фильме. В другой, также немой картине она превращается в очаровательную молодую рыбачку. Но вот наступает эра звукового кино, и она уже обольстительная звезда варьете. Здесь она, улыбающаяся, появляется в объятиях огромного питона, который, как потом выяснилось, едва по-настоящему не задушил актрису. Оказалось, что первоначально предназначенная для съемок рептилия пожелала предстать перед публикой в новом костюме. Смена кожи у змей занимает много времени — нарушаются запланированные сроки съемки фильма. Поиски дублера по циркам Европы не дали положительных результатов: рептилии нужных размеров есть, но они, как назло, все «дамы», а дрессировщики хорошо знают, что дружественные отношения между питоном и человеком могут возникнуть только при разнополых вариантах. Для спасения фильма от краха Ольге пришлось работать в паре с огромной питонихой. Холоднокровная и коварная змеюга быстро разобралась в возникшей ситуации и чуть не превратила свою партнершу в полуфабрикат для приготовления отбивных котлет.
Шло время. Количество просмотренных мною фильмов с участием Ольги Чеховой росло, и я все больше и больше стал интересоваться судьбой этой актрисы. Уж не родственница ли она Антона Павловича Чехова? Ведь фамилия эта в России встречается не так уж часто.
По понедельникам кинотеатр не работал, и я в эти дни, как великий гроссмейстер, играл в одном из кабачков в шахматы одновременно со всеми любителями этой игры в городке, правда, в отличие от Остапа Бендера, лишь на одной доске. Обычно происходило это следующим образом: я делал ход, противная же сторона коллективно обсуждала ответные действия. Если я проигрывал партию, то в качестве утешительного приза довольствовался, в зависимости от количества участников игры, пятью-семью наперстками шнапса. Если выигрывал, то все ограничивалось кружкой пива и приливом национальной гордости. Утром следующего дня почти всех жителей городка интересовал один и тот же вопрос: кто и как вчера выиграл в кабачке? К числу наиболее активных игроков принадлежал киномеханик, по внешности очень похожий на Эйнштейна. Ему-то я однажды и задал интересующий меня вопрос. «Э, Алекс! Она была любимой женщиной Фюрера! Только вот как она к нему в постель залезла, сам ума не приложу!» — ответил он. Меня этот ответ сильно озадачил.
Далее события развивались так. После возвращения на родину я поступил на учебу в институт и, окончив первый курс, по льготной студенческой путевке отправился в Крым. Вся Ялта, за исключением Ливадии, лежала в развалинах. О былой красоте города напоминали лишь торчавшие то тут, то там фрагменты кованых решеток и лепнина ведущих в никуда арочных проемов. Неужели и чеховский музей постигла та же учесть? Для прояснения ситуации я зашагал по круто поднимавшейся вверх, ухабистой дороге. Кругом стояли первозданная тишина и покой. Туристический бум в то время еще почти полностью отсутствовал. Вскоре за очередным поворотом дороги, которая сильно напоминала дно высохшего бурного весеннего ручья, вдруг возник небольшой двухэтажный домик. Сначала я воспринял его как мираж. Но вот проснулся пес, спавший в тени около входной двери в здание, и, тявкнув на меня два раза, завилял хвостом, что в переводе на человеческой язык значило примерно следующее: «Ты уж, пожалуйста, извини меня за тявканье. Я и так вижу, что ты хороший, порядочный человек. Но должность у меня такая собачья. Если не буду тявкать на всех, то могут перевести на другую работу». После такого монолога пес смачно зевнул, потянулся и снова возвратился на прежнее место досматривать свои собачьи сны. Возникший было мираж внезапно исчез. Я стоял у входа в чудом уцелевший музей, внутренность которого встретила меня приятной прохладой и безлюдностью. Единственным живым существом в здании была престарелая смотрительница музея, нарушавшая тихим посапыванием его тишину. Осмотрев экспонаты, я вышел на улицу и увидел сидящего на небольшой скамеечке неказистого мужичка, у которого вместо правой ноги торчал из штанов деревянный протез. Был он слегка навеселе и очевидно искал собеседника, чтобы поговорить «за жизнь». Поскольку других живых существ, кроме спящей собаки, поблизости не было, то выбор пал на меня.
— Послушай, парень, табачком ты не богат?
Я вытащил из кармана помятую пачку «Беломора» и протянул ее просителю.
— А можно я еще одну возьму? — поинтересовался тот, запихивая первую папиросу за ухо.
— Можно, если расскажешь, каким образом так хорошо сохранился музей в военное лихолетье.
— Тси..! — Прикрывая почти закрытый рот вертикально поднятым пальцем. — Это большая тайна, и о ней говорить мне не велено! Но тебе, как хорошему человеку, я расскажу. Только никому больше про это не рассказывай!
— Могила!
— Ну слушай! Сразу, как только наши ушли из города, к музею подъехала военная машина с эсэсовцами, и немецкий офицер в ладно пошитой шинели на чистом русском языке объявил Марии Павловне (Чеховой, сестре А. П. Чехова — прим. ред.), что его солдаты будут охранять музей по указанию фюрера. Так приказало ему вышестоящее начальство. Если у Марии Павловны возникнут какие-либо трудности, то пусть она обращается к нему, и он будет прилагать все свои силы, чтобы устранить их.
После этой брехни мне очень захотелось отобрать папиросы у своего собеседника.
Но как странно устроен наш мозг. Казалось бы, что эти обе небылицы должны были выветриться из головы уже на следующий день, ан нет! Они почему-то продолжали лежать в каком-то пыльном чуланчике моего головного мозга.
С тех пор прошло почти полвека, а «Ольгин» вопрос все продолжал будоражить мое сознание своей незавершенностью — все советские источники массовой информации упорно обходили эту тему стороной.
И вот в 1998 году в России появились мемуары этой таинственной Ольги Чеховой («Мои часы идут иначе», Москва, Вагриус, 1998 год — прим. ред.), в которых рассказывалось, что она родилась в семье инженера-путейца, обрусевшего немца Книппера 26 апреля 1897 года на Кавказе, где в то время под руководством ее отца осуществлялся какой-то железнодорожный проект. Кроме Ольги в семье было еще два ребенка: ее старшая сестра Ада и младший брат Лев, который по замыслу отца должен был унаследовать его профессию. Но судьба открыла в нем музыкальные наклонности, и он в советские времена стал популярным композитором-песенником. Его песня «Полюшко-поле» долгие годы распевалась наравне с народными по всей необъятной стране. Отец Ольги был родным братом знаменитой актрисы Художественного театра Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой, жены Антона Павловича Чехова. Следовательно, Ольга приходилась племянницей и великому русскому писателю. В 1913 году отец Ольги получил повышение по службе, и семья Книпперов переехала в Петербург. На лето 1914 года семнадцатилетняя Ольга отправилась погостить к тете Оле в Москву, которая открыла своей племяннице беспрепятственный доступ к закулисной жизни Художественного театра. Двумя годами раньше в Первую студию этого же театра Станиславским был принят сын старшего брата Антона Павловича Чехова — Михаил. Ко времени появления Ольги в театре он уже успешно сыграл несколько крупных ролей, обратив тем самым на себя внимание театральной общественности. Ольга к этому времени превратилась в стройную девушку с очень привлекательным личиком. А дальше все произошло как в старом романе. В сердцах молодых людей загорелся божественный огонь любви, и они тайно от родителей обвенчались в каком-то селе недалеко от Москвы. А затем в быт молодой семьи неуклюже вторглась свекровь, да и сам Михаил не желал изменять своего образа жизни и продолжал водить в дом смазливых девиц, не делая даже попыток скрыть свои неблаговидные поступки от молодой супруги. Все это, конечно, не способствовало укреплению семейных уз, и через три года брак при обоюдном согласии сторон распался, хотя будущая актриса пожелала сохранить фамилию бывшего мужа.
Пережив лихолетье революции и гражданской войны в Москве, Ольга, при содействии своей тети Ольги Леонардовны, добилась разрешения на выезд в Германию сроком на полтора месяца. Регулярное железнодорожное сообщение между Россией и Западной Европой в то время еще налажено не было, и поезда ходили от случая к случаю, перевозя в основном военнопленных. Для того чтобы оказаться в вагоне одного из таких поездов, Ольге пришлось сыграть роль возлюбленной пленного мадьярского офицера. Эта роль была так блестяще исполнена, что бедный венгр ни минуты не сомневался в искренности ее чувств и мечтал о том, как появится в родной деревне в сопровождении русской красавицы. Но, увы, в Варшаве ему пришлось расстаться с грезами — дама сердца бесследно исчезла.
Перед отъездом все ее богатство состояло из очень модных бутафорских туфель на картонной подошве и дорогого перстня, подаренного ей Ольгой Леонардовной. Чтобы уберечь эту драгоценность от грабителей, которых развелось в то время великое множество, она прятала его под языком.
В Берлине, как нельзя кстати, случай свел ее с директором одной из киностудий. Прекрасные внешние данные, некоторые навыки сценического искусства, полученные во время посещения Художественного театра в Москве, побудили его пригласить ранее никем не замеченное молодое дарование на съемку очередной киноленты. И он не ошибся в своем выборе. Уже после первого фильма актриса получила ряд весьма лестных предложений.
Конечно, этому успеху способствовало прежде всего то, что Ольга правильно оценила новые технические возможности кинематографа. Кинокамеры из огромных, неподвижных мастодонтов превратились в компактные, легко перемещаемые по съемочной площадке устройства. Благодаря этому новшеству возникла возможность «наезжать» на актера и получать крупные планы. Таким образом кинематограф, в отличие от театра, мог донести любой жест и мимику актера до самого последнего ряда кинозала. Иначе говоря, к этому времени кинематограф вырос из своих коротких детских штанишек и уже робко стучался в дверь храма большого искусства. Но большинство тогдашних театральных деятелей не слышали или не хотели слышать этого стука, полагая, что «живые картинки» являются лишь демонстрацией последних достижений науки и техники; поэтому подавляющее большинство талантливых театральных актеров считало для себя появление на съемочных площадках весьма непристойном делом. Приглашение же на съемку игровых фильмов третьестепенных актеров не только не ускоряло приобщение кинематографа к миру большого искусства, но даже препятствовало этому. Чрезмерное злоупотребление этими актерами мимикой и жестами давало здравомыслящей публики повод убедиться, что все их творения пригодны лишь для балаганных представлений на ярмарках в глубокой провинции. Нечто подобное думала о кино и Ольга Чехова, живя в России. Но, переехав в Германию, она заметила этот технический прогресс и, убедившись в большом будущем кинематографа, крепко связала с ним свою судьбу. Пожалуй, это и явилось основным секретом ее быстрого продвижения к популярности и славе.
С приходом к власти Гитлера нацисты превращают ее в символ арийской женщины. За вклад в искусство кино и театра она получает почетное звание «Государственная актриса», которое сравнимо с нашим званием «Народная артистка СССР». Теперь редкий правительственный прием обходится без ее участия.
В последние дни боев в Берлине Чехова повела себя крайне странно. Если большинство немцев, запятнавших себя слишком тесными связями с нацистами, пытались скрыться в американской оккупационной зоне, надеясь тем самым избежать слишком суровой кары со стороны советской Фемиды, то она наоборот, добровольно отдала себя в руки военной разведки Красной Армии, которая, не мешкая, посадила ее в военный самолет и отправила прямо в Москву, где ей пришлось пребывать около двух месяцев в обществе очень «любезных и всесторонне образованных офицеров». После чего, она с миром, была отправлена вновь в Берлин. Здесь невольно напрашивается вопрос: «Почему „невозвращенка”, изменница Родины, сотрудничавшая с нацистами, не оказалась в Магадане или других отдаленных местах, в которых оказывались даже сельские учительницы, посмевшие преподавать в школах математику на оккупированных немцами территориях». Воспоминания были прочитаны, но истина, которую нам очень хотелось узнать, так и не пришла с их страниц.
Однако при появлении мемуаров в России почему-то расслабились компетентные органы и извлекли из своих необъятных недр дополнительную информацию по данному вопросу. В свою очередь либеральные веяния с Лубянки развязали языки тем немногим еще оставшимся в живых свидетелям, которые в той или иной степени были причастны к жизни и деятельности таинственной актрисы. Наибольший интерес представляет документ об участии этих органов в благоустройстве Ольги после ее возвращения в Берлин из Москвы. Ниже он приводится полностью.
Начальнику главного управления контрразведки СМЕРШ
Генерал-полковнику Абакумову В. С.
Согласно ваших указаний 30 июня 1945 года Ольга Константиновна Чехова, вместе со своей семьей и принадлежащим ей имуществом, была переселена из местечка Гросс-Глинике в Восточную часть Берлина. По вашему распоряжению произведена уборка и частичный ремонт квартиры, где поселилась Ольга Чехова. Отремонтированы две принадлежащие ей легковые автомашины. Снабжена продуктами питания в размере двухмесячных пайков. На всю семью выделены продовольственные карточки. Организовано снабжение молоком. Приобретен уголь для отопления квартиры. Вручено денег 5 тысяч марок. В доме выставлена охрана в составе 3 человек из личного состава строительного батальона. Чехова выражает большое удовольствие нашей заботой и вниманием к ней.
Начальник управления контрразведки СМЕРШ Группы Советских Оккупационных войск генерал-лейтенант Вадис А. М.
После переселения в эту квартиру, а потом и из Мюнхена, с ее нового местожительства, куда она уехала примерно через полтора года, Ольгой был написан ряд благодарственных писем Абакумову, в которых он фигурировал не иначе как «дорогой Виктор Семенович». Из этого донесения и ее писем следует, что во время визита в Москву одним из «милых симпатичных офицеров», с которыми ей так приятно было беседовать, был не кто иной, как сам Абакумов, который впоследствии стал руководителем КГБ и отличался своим особо крутым нравом. Со всей очевидностью можно утверждать, что «дорогой Виктор Семенович» проявлял заботу и внимание к актрисе не под влиянием ее чар, а по каким-то другим причинам. По одной версии она снабжала советскую разведку важными сведениями в части подготовки военных операций на Восточном фронте, а по другой — готовила покушение на Гитлера. Обе версии выглядят достаточно правдоподобно. Действительно, через кого легче всего получить самую важную и самую достоверную информацию? Через даму сердца фюрера! Как легче всего организовать на него покушение? Опять-таки через ту же даму! А о том, что Ольга была именно такой дамой и пользовалась особым расположением Гитлера, было хорошо известно как в верхах военного командования, так и у промышленников, которые часто использовали ее в качестве посредника при решении сложных вопросов. Представляют интерес и воспоминания члена семьи Ольги Леонардовны — Софьи Ивановны Баклановой.
… В 1937 году Ольга Леонардовна возвращалась после гастролей Художественного театра в Париже и ей разрешили остановиться в Берлине, для того чтобы повидать племянницу. Сразу с вокзала любимая племянница повезла ее к себе. При осмотре квартиры более всего гостью поразила спальня Ольги. Огромная кровать под балдахином возвышалась в центре помещения. Широкая трехступенчатая мраморная лестница вела прямо к «ложу сладострастия». Над изголовьем кровати возвышалась скульптура Исиды, богини плодородия и женственности. На ее пьедестале искусной рукой были нарисованы египетские иероглифы. Расположенные на стенах картины, благодаря правильно выбранным размерам, хорошо имитировали окна. На одной из них было изображено морское побережье. На самом конце мыса, уходящего далеко в лазурные воды, высился огромный маяк. На другой — вид огромного города с высоченным обелиском на близлежащем перекрестке улиц. Увидев все это, Ольга Леонардовна сразу почувствовала себя на сцене среди декораций, имитировавших опочивальню Клеопатры. Правда, в отличие от грубой театральной бутафории, здесь все было настоящее, начиная с кровати, ковра на лестнице и восточного благовония, незримо витавшего в воздухе. Теперь оставалось только определить основных исполнителей самого спектакля. Клеопатра — это, конечно, хозяйка дома, а кто же партнер? Цезарь или Антоний? Это пока для гостьи оставалось загадкой, но ненадолго.
По случаю прибытия своей любимой тети племянница устроила домашний прием, на который были приглашены первые лица государства и звезды экрана. Сразу по прибытии высоких гостей Ольга Леонардовна была представлена Гитлеру, который тотчас стал делиться своими впечатлениями о спектаклях труппы МХАТ в Вене и весьма лестно отзываться о ее игре. Не трудно понять состояние знаменитой актрисы, неожиданно оказавшейся собеседницей «главаря» фашистов, тем более что ряд высказанных им суждений о театре был весьма интересным и вовсе нестандартным, что трудно было ожидать от «тупоголового ефрейтора», каковым его представляли советские средства массовой информации. После этой весьма продолжительной беседы, где, кстати, были затронуты вопросы, касавшиеся сценического образа Клеопатры, созданного Шекспиром, Ольга Леонардовна определила для себя и другого главного персонажа в затеянном ее племянницей необычном спектакле. Конечно, Цезарем или Антонием должен был быть фюрер. Почему бы ему не сыграть эту роль на склоне лет, о чем он мечтал еще в юные годы?
На другой день любимая тетя, несмотря на уговоры Олечки, спешно упаковала свои вещи и досрочно выехала в Москву, ожидая самых неприятных последствий случившегося. Народная артистка СССР — и вдруг пьет шампанское за одним столом с Гитлером! Такое в 1937 году не было дозволено никому! Но в данном случае пронесло. Компетентные органы почему-то не проявили должной бдительности и неприятный инцидент не вызвал негативных последствий.
…Сразу после освобождения Крыма от немцев Софья Бакланова поехала по просьбе Ольги Леонардовны в Ялту, чтобы навестить Марию Павловну и осведомиться о ее здоровье. До войны Мария Павловна была смотрительницей музея брата. Несмотря на сильное разрушение города, война обошла музей стороной. Оказалось, что сразу после оккупации Крыма немецкими войсками в музей пожаловал весьма вежливый офицер из какой-то зондеркоманды и объявил Марии Павловне, что он «имеет поручение от фюрера по просьбе госпожи Чеховой взять музей под охрану». Затем к Марии Павловне устремился регулярный поток писем и продовольственных посылок из Берлина. Но сильней всего удивило Бакланову не хорошая сохранность музея, а обилие фотографий, небрежно разбросанных по всем его помещениям, на которых племянница Ольги Леонардовны непринужденно позировала фотографу в окружении фашистской клики. Преклонный возраст Марии Павловны и безболезненные для нее смены правящих режимов в Крыму сделали свое дело. Она потеряла чувство «политической бдительности» и считала наличие в музее подобных фотографий совершенно обычным делом. Софье Ивановне пришлось проявить недюжинные дипломатические способности, прежде чем «прекрасные фотографии с любимой племянницей Олечкой» были убраны с глаз долой.
Но не только приведенные факты свидетельствуют об особом виде взаимоотношений Ольги и Гитлера. Они явственно просматриваются и в самих мемуарах, где многие главари третьего рейха, и особенно Геббельс, подверглись довольно резкой критики со стороны автора, но в то же время отзыв о Гитлере выглядит вполне пристойно: «Робкий, неловкий, хотя держит себя с дамами с австрийской любезностью. Ничего „демонического”, завораживающего. Поразительно, почти непостижимо его превращение из разглагольствующего зануды в фанатичного подстрекателя, когда он оказывается перед массой. Тут он воспламеняет тысячи, а позднее и миллионы».
Правда, от Государственной актрисы ускользала еще одна причина зажигательности речей фюрера, для понимания которой необходимо окунуться в повседневную жизнь простого немца. Жилось ему, прямо скажем, не сладко, особенно тяжко обстояло дело с продовольствием; но вот наступили новогодние праздники 1940 года, и полки продовольственных магазинов вдруг оказались доверху заполненными самыми экзотическими товарами, о существовании которых немцы знали лишь понаслышке. И вся эта гастрономическая прелесть продавалась по неслыханно заниженным ценам! Разумеется, рядовой немец, наслаждаясь вкусом польского окорока, вовсе не причислял себя к шайке наглых грабителей. Это было бы очень неприятным делом. Гораздо проще было отдать свою дальнейшую судьбу в руки Гитлера. Пусть он и дальше занимается политикой. Лишь бы у немцев каждый день на столе появлялся новый кусок окорока. И вот этот окорок, или другой гастрономический изыск, и влиял самым непосредственным образом на зажигательность речей Гитлера.
Однако Государственная актриса не понимала, или не хотела понять, сложившуюся ситуацию и потому ничего плохого в фюрере не видела. Отчетливо слышится лишь актерская зависть по поводу прекрасного перевоплощения. И еще уместно посмотреть на одно фото, помещенное в мемуарах. На нем изображены Ольга вместе с Гитлером на одном из приемов в очень раскованных позах. Наверное, многие со мной согласятся, что перед нами не что иное, как «семейный портрет». Может быть, для грядущих поколений Лубянка выдаст на-гора еще какие-нибудь материалы, а мы пока лишь можем констатировать, что существовала такая женщина Ольга Чехова, которая была одинаково обласкана обоими диктаторскими режимами. Была ли она русской шпионкой? По-видимому, да. Это подтверждают появившиеся на свет несколько лет назад и мемуары очень высокопоставленного генерала с Лубянки — Павла Судоплатова, который без обиняков назвал Ольгу Чехову русской шпионкой. Скорее всего, она начала сотрудничать с русской разведкой сразу после разгрома немцев под Сталинградом, когда для многих трезвомыслящих политиков Германии стало очевидным, что война с Россией кончится полным крахом. Но к этому же времени Ольга победоносно завершила борьбу за полное обладание сердцем фюрера. Что оставалось делать в создавшейся ситуации склонной к авантюрам женщине, каковой несомненно являлась Ольга Чехова? Ничего другого, как начать новую авантюру. Поступившее из Москвы предложение участвовать в подготовке покушения на Гитлера было принято: ведь при удачном завершении этой авантюры она сразу превращалась из «пособницы гитлеровского режима» в национальную героиню. Но завершить намеченное не удалось. Покушение на фюрера, совершенное группой высокопоставленных военных, нарушило планы Москвы. Однако сам факт участия в заговоре позволил даме сердца фюрера вполне пристойно выйти из той далеко не простой ситуации, которая сложилась для нее в конце войны.
Профессор Александр Зиничев
