Почему же возник этот, ничем не подтвержденный, домысел? Кто его автор? Чтобы понять это, необходимо раскрыть некоторые тайны двора государыни-императрицы Елизаветы Петровны. «Дипломатическая революция» поставила Бестужева в очень сложное положение. Английский посол, имевший большое влияние на русский двор, полностью потерял расположение императрицы и больше не мог служить канцлеру надежной опорой. Другой бывший союзник Бестужева, австрийский посол, обходил его стороной, как обходят больного чумой или оспой. Прибывший в Петербург французский посол тут же сблизился со своим австрийским коллегой, и на всех официальных мероприятиях они появлялись вместе. Конечно же, в запасниках у канцлера хранился ворох компромата на этих новоиспеченных политиканов, который в былые времена достаточно было представить императрице, чтобы выслать щеголей в 24 часа из Петербурга. Но молодой «книжник» Иван Шувалов вместе с Воронцовым закрыли Бестужеву доступ к императрице, и весь компромат превратился в никому не нужный хлам. Между тем, Бестужев прекрасно понимал, что царствование Елизаветы подходит к концу и после ее смерти, несомненно, возникнут «династические неурядицы». Следовало правильно сориентироваться в надвигающихся событиях, дабы не оказаться выброшенным из политической жизни России. Если события развивались бы законным путем, то к власти должен был прийти Петр III. Сразу же после восшествия на престол он предполагал отправить законную жену в монастырь и жениться на своей фаворитке Елизавете Воронцовой. Иван Шувалов и его брат Петр по желанию императрицы намеревались посадить на трон малолетнего Павла, а его родителей отправить доживать свой век в их отечества. Маститого дипломата Бестужева не устраивали оба варианта, фактически отстранявшие его от власти.
По вполне понятным причинам не устраивали они и Екатерину. Перспектива оказаться не у дел сблизила их. Было решено, что мудрый старец займется составлением документа, по которому Петру III отводилась роль современной английской королевы, фактически же власть переходила в руки Екатерины. А чтобы она по своей неопытности не наделала ошибок в государственных делах, при ней создавался некий «мудрый комитет», где главенствующая роль отводилась Бестужеву. Умелая рука канцлера быстро превратила эту задумку в некий документ, который стал терпеливо ждать своего востребования, томясь в потайной шкатулке составителя. Однако скоро о его существовании узнали Шуваловы и стали искать случая, чтобы свести счеты с канцлером, а заодно и с Екатериной, дабы они не путали им карты в начавшейся (с очень высокими ставками!) игре, И случай не заставил себя долго ждать. «Самовольное» отступление за Неман Апраксина, вопреки рескриптам императрицы, повелевавшим ему оставаться на зиму в Восточной Пруссии, являлось как раз тем, чего и ожидали Шуваловы. Оставалось только к этому непослушанию Апраксина» прилепить» Бестужева и Екатерину, и «групповой заговор против императрицы» был готов.
18 октября 1757 года в Петербург был вызван отстраненный от должности главнокомандующего Апраксин, который, вопреки надеждам Шуваловых, на всех допросах категорически отрицал причастность Екатерины и Бестужева к несанкционированному императрицей отходу войск за Неман. В итоге фельдмаршала сурово наказали, отправив в ссылку, где он примерно через год скончался.
Затем очередь дошла и до самого Бестужева, и до его «подельницы» Екатерины. 14 февраля 1758 года канцлер был внезапно арестован, а в его доме проведен обыск. Шуваловы надеялись найти ту самую шкатулку с очень важным для них документом. И шкатулку действительно нашли, но, увы, ничего предосудительного в ней не оказалось. Чуя неладное, Бестужев сжег компрометирующий его и Екатерину документ. Уже находясь под арестом, канцлер допустил маленькую, но непростительную оплошность: с верным человеком он передал Екатерине записочку примерно следующего содержания:
«У Вас не должно быть никакого повода для беспокойства!» Это послание попало в руки Шуваловых, которые не преминули использовать его в своих интересах. Во-первых, оно подтверждало наличие какой-то связи Бестужева с Великой княгиней, а, во-вторых, было очевидно, что оно касалось чего-то такого, что имело конфиденциальный характер.
Шуваловы понимали, что эта записочка могла бы встревожить императрицу, но отнюдь не побудить ее к решительным мерам. В итоге при докладе Елизавете записка была использована лишь как фон, а суть разговора сведена к тому, что в Европе приписывают Бестужеву больше силы и значения, чем самой императрице. Это сильно ударило по самолюбию Елизаветы, и участь канцлера была решена. «За злопакостные деяния» суд приговорил его к смертной казни, но государыня, при восшествии на престол поклявшаяся никогда не применять эту меру наказания, заменила ее ссылкой осужденного в одну из его деревень.
Великой же актрисе Екатерине удалось выйти из этой передряги практически без всяких последствий. Она растрогала Елизавету обильными слезами, коленопреклонением и просьбой отправить ее на родину без ребенка, так как она-де уверена в том, что добрая и благочестивая императрица о нем позаботится. Все выглядело так правдоподобно и естественно, что растопило лед в сердце императрицы, и она чуть было по-бабьи не разрыдалась вместе с невесткой.
Проникнув в петербургские тайны, далее обратим взор на поля сражений. Итак, Мария Терезия, окончательно убедившись в отсутствии полководческих способностей у Карла, назначила главнокомандующим маршала Дауна, который взял двух способных помощников, выходцев из Шотландии — Лаци и Лаудона. Таким образом, все руководство австрийской армией было отдано в руки иностранцев, к тому же еще и протестантов . Можно себе представить, какую бурю протестов со стороны доморощенных генералов-католиков довелось выдержать Марии Терезии. Но оппозиции пришлось замолчать, когда вскоре австрийская армия под руководством этой тройки «новичков» в пух и прах разбила Фридриха вблизи Хохкирха. Сам Фридрих чуть не попал в плен; утверждают, что он бежал в ночной рубашке.
Елизавета Петровна взамен Апраксина также назначила главнокомандующим иностранца (англичанина) — Фермора — и повелела ему, не дожидаясь лета, возобновить боевые действия в Восточной Пруссии. 3 января 1758 года русские войска вступили в Тельзит, а 10 января подошли к Кенигсбергу. В тот же день к Фермеру прибыла делегация горожан с просьбой, сохранив существующие привилегии, принять их под покровительство русской императрицы. С верным человеком во главе войско победителя под колокольный звон и пушечный салют торжественно вступило в город; население было приведено к присяге, а Фермер назначен генерал-губернатором Прусского королевства.
Кстати, философ Иммануил Кант тогда также принял присягу и на три года сделался российским подданным. Когда он обратился к императрице Елизавете с прошением разрешить ему занять вакантное место профессора Кенигсбергского университета, оно попало в руки Шувалова, который, по-видимому, плохо понимал творения ученого. Канту было в просьбе отказано, и ему пришлось работать помощником библиотекаря в городской библиотеке. В его обязанности входило не только знать, что написано в книгах, но и не допускать их хищения. Правда, последнее облегчалось тем, что переплеты всех ценных изданий были прикованы цепями к кирпичным стенам хранилища.
Весть о победах русских вызвала у Марии Терезии двойственное чувство: с одной стороны, ее радовало, что они тоже поколотили пруссаков, с другой же стороны, она испытывала тревогу, вызванную усилением России и расширением ее владений на запад.
Чтобы поставить на место свою «дражайшую сестру», Мария Терезия повелела отправить депешу Эстерхази, австрийскому послу в Петербурге, дав ему указания потребовать, чтобы все дальнейшие действия на прусских землях осуществлялись от ее имени.
В августе 1758 года русские войска вторглись в Бранденбург, и Фридрих, немедленно покинув Силезию, с основными силами отправился форсированным маршем на защиту своих главных владений. Он переправился через Одер, отрезав корпус Румянцева от основных частей, и атаковал русские порядки. Однако, зная о появлении пруссаков (на них наткнулись казаки, рыская в окрестностях города в поисках добычи), фермер расположил свои войска на выгодной позиции у деревни Цорндорф и достойно встретил атаку Фридриха. Потом подтянул резервы, нанес сильный контрудар и стал преследовать противника, в панике покидавшего поле битвы. Казалось бы, уже можно было отправлять в Петербург победную реляцию, но тут русские солдаты натолкнулись на непреодолимое препятствие в виде винных бочек в обозе Фридриха. Откушавшие «королевского зелья» солдаты быстро захмелели и были истреблены воспользовавшимися этим обстоятельством пруссаками. В сражении, которое продолжалось до наступления темноты, русские потеряли 20 тысяч солдат и 100 пушек, а пруссаки — 12 тысяч солдат и 28 орудий. Фермор с остатками войска, увозя с собой раненых и больных, направился в Ландсберг для соединения с корпусом Румянцева. Преследовать отступающего противника у Фридриха не было сил. В отчете о сражении, посланном в Петербург, о попойке ничего не сообщалось. В ответ было получено длинное послание, выражающее крайнее неудовольствие действиями фермера, хотя его не отдали под суд, как Апраксина, — для этого в Петербурге еще не созрела необходимая интрига.
Надо отметить, что обе воюющие стороны были недовольны результатами кампаний. Фридриху не только не удалось присоединить к Пруссии Богемию и Саксонию, но он еще и потерял Восточную Пруссию и вынужден был вести кровопролитную войну за овладение Силезией. Английские субсидии не могли покрыть все военные издержки, прусская валюта обесценилась, на полях сражений погибло почти все мужское население страны, солдаты были голодны и истощены. Расчеты союзников на сокрушение мощи Пруссии за одну военную кампанию также не оправдались, между ними возникло недопонимание и недовольство действиями друг друга.
Новая военная кампания началась в апреле 1759 года. Елизавета, недовольная медлительностью Фермера, назначила нового главнокомандующего — Петра Семеновича Салтыкова. Ничего выдающегося на военном поприще он не совершил и был просто предобрым, обходительным и очень ласковым человеком. Прибыв в Кенигсберг, он удивил жителей своим видом: старичок седенький, маленький, простенький, белом ландмилицейском мундире, без всяких украшений и пышностей, ходил по улицам города и не имел за обой более двух или трех человек сопровождения. За свою простоту Салтыков сразу же полюбился солдатам но трудно было представить что он сможет учинить что-нибудь серьезное против прусского короля.
12 июля русские были атакованы прусским корпусов под командованием генерала Веделя. Бой длился до темноты, но русские войска не дрогнули и продолжали удерживать занимаемые позиции, а потом и вынудили пруссаков отступить.
21 июля австрийские союзники уведомили Салтыкова о том, что Фридрих, узнав о поражении Веделя, движется навстречу русским частям. Салтыков заранее занял выгодную позицию у Кунерсдорфа и с помощью выдвинутых из резерва австрийских полков обратил пруссаков в бегство. Из депеши Фридриха министру иностранных дел: «Наши потери очень значительны, от армии в 48 тысяч человек не осталось и 3 тысяч. Все бежит, и у меня нет власти над войском. Жестокое несчастье! Я его не переживу. Последствия битвы будут хуже, чем сама битва. У меня нет больше средств, и, правду сказать, считаю все потерянным. Я не переживу погибели моего Отечества. Прощайте навсегда!»
Война была перенесена теперь на прусскую территорию, что вынудило королевское семейство и правительство бежать из Берлина в Шпандау. Но тенденция не добивать Фридриха, а держать его и его армию в резерве для будущего, исходила не от русских генералов. Когда австрийские союзники упрекнули Салтыкова в медлительности после битвы при Кунерсдорфе, он ответил: «У меня нет приказа уничтожить короля Пруссии.»
продолжение
Профессор А. Зиничев
