Когда скачет крылатый конь Фэй-хуан, ему не до жаб, сидящих на дороге. Эта китайская предтеча русской «лес рубят – щепки летят» настолько же превосходит ее по многоуровневости смысла, насколько и по древности. Один из «подкладочных» смыслов – стремящийся к полету не должен сковывать себя мудростью тех, кто научился лишь прыгать. Другой содержательный этаж – устремленный ввысь не должен тащить за собой тех, кому комфортнее внизу. Сила – в многообразии, а обретать новое, теряя старое, так же глупо, как признавать небо и отрицать землю, видеть запад и не смотреть на восток. Так рассуждал один из величайших эзотериков в истории человечества Чжуан Чжоу, еще задолго до нашей эры. Его трактат «Чжуан-цзы» – либо самое художественное произведение из всех философских, либо самое философское из всех художественных, но, как бы то ни было, именно за рациональные выводы из мистического опыта китайские императоры включили даосизм в мировоззренческую триаду, обеспечившую непреходящее величие китайской цивилизации – равносторонний идеологический треугольник из конфуцианства, даосизма и буддизма. Теперь к нему добавилась социалистическая грань, и в результате китайцы через пару лет займут место лидера мировой экономики.
Как на этом фоне воспринимать распад Советского Союза или гайдаровскую шокотерапию, которая вызвала коллапс российской экономики, нанеся ей ущерб, сопоставимый с разрушениями Второй мировой войны? Как?! Но политический и экономический обвал сопровождался не менее масштабными и катастрофичными разрушениями в духовно-идеологическом базисе российского общества. В советские годы Россия была не только военно-политической сверхдержавой, но и одним из концептуальных флагманов человечества. Не так уж и важно – в масштабе мирового сообщества, – насколько были правы и насколько заблуждались теоретики и практики советского социализма; определяющее значение имеет тот факт, что, отвечая на идеологический и социально-политический, экономически-управленческий вызовы социализма, здоровые силы западного сообщества качественно усовершенствовали капиталистическую модель. Вот это, кстати, Карл Маркс и не предвидел – способности рыночной демократии к адаптации в условиях мирного соревнования с молодым и незрелым социализмом. Опять же не случайно, что демонтаж достижений системы социального партнерства в Западной и Центральной Европе начался практически немедленно после исчезновения социализма в Европе Восточной.
Россиянам, разумеется, злорадствовать по этому поводу не стоит. На обозримое будущее для обычного человека с улицы Вена для жизни останется лучшим местом, чем Москва. А в плане качества идейно-духовных установок россияне оказались на таких же задворках мирового сообщества, как и, к примеру, в горнолыжном спорте.
Положение, тем не менее, отнюдь не беспросветно-мрачное. Деградация искусства в России, выполняющего для культурной жизни нации функции небосвода, в отдельных его сферах, как, например, в кинематографе, литературе, театре, остановилась, если не прекратилась, а в других сферах никогда не была доминирующей тенденцией. Так, в живописи, даже в самое трагическое время в российской истории, первую половину 90-х годов прошлого века, развитие шло по восходящей.
Российские художники, как губка, впитывали все зарубежные достижения изобразительного искусства, не потеряв при этом достоинств отечественной школы – солидности в технике, реализма, искренности в экспрессии, инновативной самобытности.
Когда Россия разваливалась с арбузным треском, а к середине 90-х годов советский, югославский, чехословацкий, австро-венгерский сценарии стали из возможной реальности реальной возможностью (как не вспомнить музилевского «Человека без свойств»), музеи, подобно монастырям в эпоху татаро-монгольского ига, оставались очагами высокой культуры, хранили и сохранили ее. Это и есть истинное чудо, что в эпоху гиперворовства, названного приватизацией, удалось сохранить собрания российских музеев. Уверен, что когда-нибудь этот подвиг подвижнического служения российских музейщиков будет по достоинству, т.е. по высшему разряду, оценен и государством, и церковью, и обществом.
Во всяком случае, для причисления хранителей музеев – какое точное слово! – к лику святых оснований больше, чем в случае с Николаем II, ввергнувшим страну в кошмар Первой мировой войны, чуждой национальным интересам, и обусловленные ею хаос, дезинтеграцию и братоубийственную резню; даже не нашедшего мужества после провала русско-японской кампании и знамения в виде первой русской революции ни передать власть более достойному, ни умереть императором, как следовало бы русскому царю и как поступил Павел I.
Хранители российских музеев достойны того, чтобы в их честь воздвигли церковь, в которой, кстати, можно было бы и выставлять на временных экспозициях иконы, вошедшие в музейные коллекции. Может быть, эти иконы и не соберут многотысячные очереди типа тех, которые выстраиваются сейчас у Храма Христа Спасителя, где демонстрируется левая кисть Марии Магдалены, но для повышения уровня духовности в культурной жизни россиян такой показ икон имел бы значение, каковое трудно переоценить. Ведь сегодня практически никто в России не имеет возможности увидеть в аутентичной атмосфере все шедевры иконописи, рассредоточенные по столь многочисленным музеям огромной страны, объездить которые одной жизни будет маловато. С другой стороны, иконы совсем не обязательно должны находиться в храме, чтобы выполнять свое предназначение источника духовной энергии и канала связи с высшими измерениями бытия – особенно в многонациональной стране и мультикультурном обществе.
Напомним, что Эрмитаж, например, ежегодно посещает более 2,5 миллионов человек, из которых порядка 500 тысяч – иностранцы; и хотя все они слышали об иконах, не факт, что все ходят в церковь и их видели. Поэтому было бы тяжелейшей ошибкой пытаться изъять иконы из музейных собраний. Напротив, было бы прекрасно, если бы иконы из церквей, естественно, на короткое время, выставлялись в музеях.
Для российских музеев с их славной историей эта честь не будет чрезмерно высокой. Впечатляющим подтверждением тому является главное событие года в музейной жизни России – празднование 150-летия Третьяковской галереи.
Уже одна выставка из запасников в Новом Манеже поразила настолько, что и четырех свиданий с галерейными ТзолушкамиУ было мало. Но как без угрызений совести – перед читателем – писать об этих потаенных шедеврах, зная, что последняя подобная выставка была организована едва ли не 50 лет тому назадЙ Дожидаться 200-летнего юбилея «Третьяковки» все же, думается, слишком муторно и для совсем юных читателей «НВЖ», даже принимая во внимание то обстоятельство, что ожидаемая средняя продолжительность жизни девочки, рожденной в Германии и Австрии в 2004 году, составит более 103-х лет, а мальчика – всяко 98,7 года. Тем не менее как для России, так и для Австрии, по сути для всех великих культурных стран, равно актуально стоит задача эстетической самореализации именно музейных запасников. Давно пришло время создать и в Москве, и в Вене выставочные залы, специализированные на экспонировании на ротационной основе произведений, хранящихся в запасниках. Такие произведения должны были бы составлять и сердцевину выставочных обменов, поскольку (почти) каждый интересующийся живописью может без особого труда ознакомиться с шедеврами постоянной экспозиции любого музея, посетив его, а вот в запасники московских музеев москвичу попасть труднее, чем в Альбертину.
Следующий «хайлайт» выставочного салюта в честь «Третьяковки» – экспозиция из парижского музея д’Орсэ, специально составленная из шедевров французских мастеров по случаю юбилея главной галереи русских художников. Пожалуй, наиболее впечатляющей была картина Клода Моне «Ледоход на Сене», где величайший из мастеров пейзажного импрессионизма сравнил хрупко-тающую красоту снежных цветов весенних льдинок с поцелуйной нежностью кувшинок.
Нерукотворная красота живых цветов, не предназначенных для рук и комнатных ваз, вроде бы и общеизвестна как своего рода творческий манифест и trademark Моне, но сокровенный смысл этого послания короля французских импрессионистов до сих пор не расшифрован, как и код картин Да Винчи, и намеренная недосказанность «Камасутры».
Что ж, прокатиться из Вены в Париж, чтобы полюбоваться на расцветающие картины Моне, а утром следующего дня вновь пройтись по Дунайскому парку – это ли не высшая роскошь, без вкушения которой эстет с мимозною душой, снимающий уголок в сердце каждого жителя австрийской столицы, не может признать свою жизнь вполне удавшейся.
Из Москвы же нужно лететь, да еще и с визой намучаешьсяЙ Но зато и за то компенсацией москвичам, и сторицей, стала выставка «Музеи России поздравляют Третьяковскую галерею», где шедевры из 31 музея страны, от иконы «Богоматерь Владимирская» Андрея Рублева до французской «Нищей» Ильи Репина, от «Лилий» Исаака Левитана до «Старого замка в Крыму» Аристарха Вентулова, предстали мазками метакартины русского изобразительного искусства, не охватываемой, а лишь угадываемой мысленным взором, завороженным ее величественным мерцанием.
Какой парадокс, что во всем мире высшим признанием пользуются русские классические музыка и танец, и совершенно, за исключением икон и нескольких художников XX века, неизвестно наше изобразительное искусство! Впрочем, об этой несправедливости еще более 100 лет назад писал Достоевский.
Остается надеяться, что исправить ее смогут новые меценаты, которые продолжат благородное дело Павла и Сергея Третьяковых. Видимо, также и этой цели служила весьма информативная выставка в Инженерном корпусе «Третьяковки», рассказавшая благодарным потомкам об основателях галереи. Будет ли чем, сопоставимо хорошим, вспомнить нынешних российских магнатов – вопрос, который пока остается открытым.
Наглядным пособием хорошего вкуса для коллекционера любого масштаба стали выставки рисунка и акварели, французской и русской живописи из собрания братьев Третьяковых, развернутые в главном здании галереи.
Нельзя не упомянуть интересную и показательную экспозицию, посвященную искусству ХХ века и современному, которая украшает новое здание «Третьяковки», гармонично дополняя выставки в Центральном доме художника, этом своего рода чистилище российской живописи и культуры наших дней.
Разумеется, музейная жизнь России отнюдь не исчерпывается юбилеем Третьяковской галереи. Эрмитаж и Пушкинский музей, вместе со всем просвещенным миром, празднуют год Рембрандта высококаратными выставками. Русский музей в Санкт-Петербурге к саммиту «восьмерки» преподнес подарок в виде крупнейшей после 1988 года выставки, посвященной Павлу Филонову. Если Австрия по праву гордится своей «великой тройкой» художников ХХ века мирового масштаба – Климтом, Кокошкой и Шиле, то Россия выдвинула в прошлом веке сразу несколько, выражаясь хоккейным языком, равноценных троек гигантов изобразительного искусства, из которых первой, даже и в общепланетарном сопоставлении, можно назвать триаду (в алфавитном порядке) Кандинский – Малевич – Филонов.
Кандинский и Малевич не нуждаются в особом представлении в Австрии, а вот Филонов, этот Павел Блаженный русского и мирового авангарда, пока менее известен. Экспозиция в Русском музее, посвященная Филонову, сразу же вызвала множество жарких споров, небесполезных для просвещения общества, но абсурдных по существу главного контроверсивного вопроса – кто же ТвеличееУ, Филонов или Малевич? Как представляется, гениев можно (и нужно) сопоставлять, но нельзя мерить, неважно каким, аршином, ибо они неизмеримы во внутренней бесконечности мира своих творений.
Как раз по этой причине и картины самого Филонова, который по творческой нетерпимости и пассионарности не уступал ни Торквемаде, ни Савонароле, но не сжигал ни своих противников, ни их работ, хотя сформулировал свое кредо с классической ясностью: «я абсолютно отрицаю все доктрины», никак не затеняют другие выдающиеся полотна разных направлений и эпох живописи, будь то работы отца русского реалистического пейзажа Саврасова (третья и самая полная из всех его персональных выставок стала суперхитом Инженерного корпуса «Третьяковки» в ее юбилейном году) или объекты визуальной магии на выставке кинетистов в Эрмитаже. Это живописное шоу-действие лидеров движения из разных стран можно смело назвать сборной мира по визуальной гимнастике. Чтобы понять волшебство кинетизма, специализирующегося как раз на эстетизации оптических иллюзий, жителю Вены достаточно сходить в Леопольдмузеум, где есть несколько феноменальных представителей этого направления из Венгрии.
Среди других выдающихся выставочных событий, по своему значению выходящих за рамки художественной жизни России, следует назвать выставку работ Хогарта, Стравинского и Хокни в Эрмитажном театре, посвященную лучшей опере своего жанра на английском языке. Кстати, хороший вопрос на эрудицию. Правильный ответ – ну конечно же, «Похождения повесы» Игоря Стравинского! Впрочем, поскольку эта выставка уже закончилась, жителю Вены остается утешиться, посетив Фольксопер, где «The rakes progress» поставлен создателем московской Геликон-оперы Игорем Бертманом. И хорошо. Хотя большее впечатление производит все же версия Бориса Покровского в Московском камерном музыкальном театре, все еще сохраняющем репутацию лучшей камерной оперы мира (заметим, венская Каммеропер – не худшая, а просто хорошая).
Глядя на картины кинетистов, кажется, что цвет – живой и движется. Но были и художники, воспринимавшие цвет живым и звучным. Скрябин писал красочную музыку, а Чюрленис – музыкальные картины: сонаты, фуги, прелюдииЙ Звук и свет имеют волновую природу и, при всех различиях, подчиняются общим закономерностям, еще не полностью познанным человеком. Волны несут энергию без переноса вещества. Картины и есть вечные двигатели, без нарушения законов термодинамики служащие неиссякаемым источником энергии. Это не метафора – картины действительно являются своеобразными трансформаторами и аккумуляторами психической энергии, и эта их функция имеет никак не меньшее значение, чем передача специфически закодированной в них информации, лишь верхушкой айсберга которой являются сюжетные смыслы и идеологические «послания».
Россия является гарантом энергобезопасности Европы не только в поставках топлива для евросоюзной теплоэнергетики: более тонкие формы энергии также генерируются на огромных пространствах этой страны, загадочной и для самих ее обитателей, непросвеченной даже очевидцем незримого, каким был и остается в своих картинах Павел Филонов. Совместные инвестиции российских и немецких компаний в освоение новых месторождений газа являются хорошим примером и, хочется верить, плацдармом для не меньшей активности в разработке интеллектуального потенциала России, в которой богатство творческих мозгов не уступает залежам углеводородов.
Ресурс художественных дарований России кажется неисчерпаемым. В Санкт-Петербурге в октябре, на выставке, посвященной влиянию Пикассо на современное искусство, центральное место займут работы Николая Якимчука, уже названного «русским Миро». В новом московском авангарде можно отметить Екатерину Миль, известную по сотворчеству с одним из основоположников еще советского блюза Сергеем Вороновым, и художницу, взявшую себе броский псевдоним Александра III с недвусмысленным намеком на то, что в отечественной истории при двух царях-тезках у российской живописи еще не было ни одной императрицы.
Эйнштейн от химии, создатель периодической системы и изобретатель водки, один из величайших естествоиспытателей в истории человечества Менделеев говорил, что топить нефтью – то же самое, что топить ассигнациями. Хочется верить, что при капитализации человеческого капитала в России ли, в Австрии, в других странах удастся избежать хищничества и близорукости, которые при развитии добывающей промышленности привели к разрушению биосферы. Вообще-то говоря, другие люди и культуры тоже являются частью окружающей среды. Как бы не вышло, что развитие арт-индустрии приведет к загрязнению ноосферы, интеллектуальным засухам, эмоциональным перегревам, моральным потопамЙ
Очень хотелось бы закончить на оптимистической ноте или, согласно предмету статьи, на светлом мазке. Но как? Ведь евросоюзная Европа еще в большей степени, чем Россия, увязла в той ситуации, которая описана в одной из самых известных притч Чжуана Чжоу: «Легкомысленный Чжу был учеником Полезного Урода, учился убивать драконов. Хотя в его семье было много золота, он потратил все запасы и за три года овладел этим мастерством. Однако Чжу так и не смог его применить». Цели и целостные установки евросоюзной бюрократии в политике, экономике и социальной сфере столь же химеричны в эпоху глобализации, как драконы в Древнем Китае. Россия, утратившая собственную систему ценностей, следует в фарватере лукавых либеральных прожектеров из Брюсселя, а раз так, то впервые со времени окончания социалистического эксперимента получила возможность следовать наполеоновской максиме: «Только дураки учатся на собственных ошибках. Я предпочитаю учиться на ошибках других».
Если в евросоюзной политике продолжится демонтаж социального государства при росте военно-политических амбиций, то Старый Свет угаснет быстро и надолго, погрузившись во мглу очередного средневековья, сквозь которую Россия по самому дну прошла за 10 с небольшим лет. С огромными потерями, большими, чем за аналогичный постреволюционный период. На самом деле еще не миновала, только подняла голову и вдохнула.
Но именно о России, хотя, конечно, не только о ней, еще давным-давно сказано: «Если бы небо превратило мою левую руку в яйцо, то надо стараться, чтобы оно стало петухом». Искусство помогает пробудить сознание от дремы, и хочется верить, что внутренний голос не ошибается – новая заря уже близко, и грядет рассвет хорошего дня.
Олег Зиборов
Как на этом фоне воспринимать распад Советского Союза или гайдаровскую шокотерапию, которая вызвала коллапс российской экономики, нанеся ей ущерб, сопоставимый с разрушениями Второй мировой войны? Как?! Но политический и экономический обвал сопровождался не менее масштабными и катастрофичными разрушениями в духовно-идеологическом базисе российского общества. В советские годы Россия была не только военно-политической сверхдержавой, но и одним из концептуальных флагманов человечества. Не так уж и важно – в масштабе мирового сообщества, – насколько были правы и насколько заблуждались теоретики и практики советского социализма; определяющее значение имеет тот факт, что, отвечая на идеологический и социально-политический, экономически-управленческий вызовы социализма, здоровые силы западного сообщества качественно усовершенствовали капиталистическую модель. Вот это, кстати, Карл Маркс и не предвидел – способности рыночной демократии к адаптации в условиях мирного соревнования с молодым и незрелым социализмом. Опять же не случайно, что демонтаж достижений системы социального партнерства в Западной и Центральной Европе начался практически немедленно после исчезновения социализма в Европе Восточной.
Россиянам, разумеется, злорадствовать по этому поводу не стоит. На обозримое будущее для обычного человека с улицы Вена для жизни останется лучшим местом, чем Москва. А в плане качества идейно-духовных установок россияне оказались на таких же задворках мирового сообщества, как и, к примеру, в горнолыжном спорте.
Положение, тем не менее, отнюдь не беспросветно-мрачное. Деградация искусства в России, выполняющего для культурной жизни нации функции небосвода, в отдельных его сферах, как, например, в кинематографе, литературе, театре, остановилась, если не прекратилась, а в других сферах никогда не была доминирующей тенденцией. Так, в живописи, даже в самое трагическое время в российской истории, первую половину 90-х годов прошлого века, развитие шло по восходящей.
Российские художники, как губка, впитывали все зарубежные достижения изобразительного искусства, не потеряв при этом достоинств отечественной школы – солидности в технике, реализма, искренности в экспрессии, инновативной самобытности.
Когда Россия разваливалась с арбузным треском, а к середине 90-х годов советский, югославский, чехословацкий, австро-венгерский сценарии стали из возможной реальности реальной возможностью (как не вспомнить музилевского «Человека без свойств»), музеи, подобно монастырям в эпоху татаро-монгольского ига, оставались очагами высокой культуры, хранили и сохранили ее. Это и есть истинное чудо, что в эпоху гиперворовства, названного приватизацией, удалось сохранить собрания российских музеев. Уверен, что когда-нибудь этот подвиг подвижнического служения российских музейщиков будет по достоинству, т.е. по высшему разряду, оценен и государством, и церковью, и обществом.
Во всяком случае, для причисления хранителей музеев – какое точное слово! – к лику святых оснований больше, чем в случае с Николаем II, ввергнувшим страну в кошмар Первой мировой войны, чуждой национальным интересам, и обусловленные ею хаос, дезинтеграцию и братоубийственную резню; даже не нашедшего мужества после провала русско-японской кампании и знамения в виде первой русской революции ни передать власть более достойному, ни умереть императором, как следовало бы русскому царю и как поступил Павел I.
Хранители российских музеев достойны того, чтобы в их честь воздвигли церковь, в которой, кстати, можно было бы и выставлять на временных экспозициях иконы, вошедшие в музейные коллекции. Может быть, эти иконы и не соберут многотысячные очереди типа тех, которые выстраиваются сейчас у Храма Христа Спасителя, где демонстрируется левая кисть Марии Магдалены, но для повышения уровня духовности в культурной жизни россиян такой показ икон имел бы значение, каковое трудно переоценить. Ведь сегодня практически никто в России не имеет возможности увидеть в аутентичной атмосфере все шедевры иконописи, рассредоточенные по столь многочисленным музеям огромной страны, объездить которые одной жизни будет маловато. С другой стороны, иконы совсем не обязательно должны находиться в храме, чтобы выполнять свое предназначение источника духовной энергии и канала связи с высшими измерениями бытия – особенно в многонациональной стране и мультикультурном обществе.
Напомним, что Эрмитаж, например, ежегодно посещает более 2,5 миллионов человек, из которых порядка 500 тысяч – иностранцы; и хотя все они слышали об иконах, не факт, что все ходят в церковь и их видели. Поэтому было бы тяжелейшей ошибкой пытаться изъять иконы из музейных собраний. Напротив, было бы прекрасно, если бы иконы из церквей, естественно, на короткое время, выставлялись в музеях.
Для российских музеев с их славной историей эта честь не будет чрезмерно высокой. Впечатляющим подтверждением тому является главное событие года в музейной жизни России – празднование 150-летия Третьяковской галереи.
Уже одна выставка из запасников в Новом Манеже поразила настолько, что и четырех свиданий с галерейными ТзолушкамиУ было мало. Но как без угрызений совести – перед читателем – писать об этих потаенных шедеврах, зная, что последняя подобная выставка была организована едва ли не 50 лет тому назадЙ Дожидаться 200-летнего юбилея «Третьяковки» все же, думается, слишком муторно и для совсем юных читателей «НВЖ», даже принимая во внимание то обстоятельство, что ожидаемая средняя продолжительность жизни девочки, рожденной в Германии и Австрии в 2004 году, составит более 103-х лет, а мальчика – всяко 98,7 года. Тем не менее как для России, так и для Австрии, по сути для всех великих культурных стран, равно актуально стоит задача эстетической самореализации именно музейных запасников. Давно пришло время создать и в Москве, и в Вене выставочные залы, специализированные на экспонировании на ротационной основе произведений, хранящихся в запасниках. Такие произведения должны были бы составлять и сердцевину выставочных обменов, поскольку (почти) каждый интересующийся живописью может без особого труда ознакомиться с шедеврами постоянной экспозиции любого музея, посетив его, а вот в запасники московских музеев москвичу попасть труднее, чем в Альбертину.
Следующий «хайлайт» выставочного салюта в честь «Третьяковки» – экспозиция из парижского музея д’Орсэ, специально составленная из шедевров французских мастеров по случаю юбилея главной галереи русских художников. Пожалуй, наиболее впечатляющей была картина Клода Моне «Ледоход на Сене», где величайший из мастеров пейзажного импрессионизма сравнил хрупко-тающую красоту снежных цветов весенних льдинок с поцелуйной нежностью кувшинок.
Нерукотворная красота живых цветов, не предназначенных для рук и комнатных ваз, вроде бы и общеизвестна как своего рода творческий манифест и trademark Моне, но сокровенный смысл этого послания короля французских импрессионистов до сих пор не расшифрован, как и код картин Да Винчи, и намеренная недосказанность «Камасутры».
Что ж, прокатиться из Вены в Париж, чтобы полюбоваться на расцветающие картины Моне, а утром следующего дня вновь пройтись по Дунайскому парку – это ли не высшая роскошь, без вкушения которой эстет с мимозною душой, снимающий уголок в сердце каждого жителя австрийской столицы, не может признать свою жизнь вполне удавшейся.
Из Москвы же нужно лететь, да еще и с визой намучаешьсяЙ Но зато и за то компенсацией москвичам, и сторицей, стала выставка «Музеи России поздравляют Третьяковскую галерею», где шедевры из 31 музея страны, от иконы «Богоматерь Владимирская» Андрея Рублева до французской «Нищей» Ильи Репина, от «Лилий» Исаака Левитана до «Старого замка в Крыму» Аристарха Вентулова, предстали мазками метакартины русского изобразительного искусства, не охватываемой, а лишь угадываемой мысленным взором, завороженным ее величественным мерцанием.
Какой парадокс, что во всем мире высшим признанием пользуются русские классические музыка и танец, и совершенно, за исключением икон и нескольких художников XX века, неизвестно наше изобразительное искусство! Впрочем, об этой несправедливости еще более 100 лет назад писал Достоевский.
Остается надеяться, что исправить ее смогут новые меценаты, которые продолжат благородное дело Павла и Сергея Третьяковых. Видимо, также и этой цели служила весьма информативная выставка в Инженерном корпусе «Третьяковки», рассказавшая благодарным потомкам об основателях галереи. Будет ли чем, сопоставимо хорошим, вспомнить нынешних российских магнатов – вопрос, который пока остается открытым.
Наглядным пособием хорошего вкуса для коллекционера любого масштаба стали выставки рисунка и акварели, французской и русской живописи из собрания братьев Третьяковых, развернутые в главном здании галереи.
Нельзя не упомянуть интересную и показательную экспозицию, посвященную искусству ХХ века и современному, которая украшает новое здание «Третьяковки», гармонично дополняя выставки в Центральном доме художника, этом своего рода чистилище российской живописи и культуры наших дней.
Разумеется, музейная жизнь России отнюдь не исчерпывается юбилеем Третьяковской галереи. Эрмитаж и Пушкинский музей, вместе со всем просвещенным миром, празднуют год Рембрандта высококаратными выставками. Русский музей в Санкт-Петербурге к саммиту «восьмерки» преподнес подарок в виде крупнейшей после 1988 года выставки, посвященной Павлу Филонову. Если Австрия по праву гордится своей «великой тройкой» художников ХХ века мирового масштаба – Климтом, Кокошкой и Шиле, то Россия выдвинула в прошлом веке сразу несколько, выражаясь хоккейным языком, равноценных троек гигантов изобразительного искусства, из которых первой, даже и в общепланетарном сопоставлении, можно назвать триаду (в алфавитном порядке) Кандинский – Малевич – Филонов.
Кандинский и Малевич не нуждаются в особом представлении в Австрии, а вот Филонов, этот Павел Блаженный русского и мирового авангарда, пока менее известен. Экспозиция в Русском музее, посвященная Филонову, сразу же вызвала множество жарких споров, небесполезных для просвещения общества, но абсурдных по существу главного контроверсивного вопроса – кто же ТвеличееУ, Филонов или Малевич? Как представляется, гениев можно (и нужно) сопоставлять, но нельзя мерить, неважно каким, аршином, ибо они неизмеримы во внутренней бесконечности мира своих творений.
Как раз по этой причине и картины самого Филонова, который по творческой нетерпимости и пассионарности не уступал ни Торквемаде, ни Савонароле, но не сжигал ни своих противников, ни их работ, хотя сформулировал свое кредо с классической ясностью: «я абсолютно отрицаю все доктрины», никак не затеняют другие выдающиеся полотна разных направлений и эпох живописи, будь то работы отца русского реалистического пейзажа Саврасова (третья и самая полная из всех его персональных выставок стала суперхитом Инженерного корпуса «Третьяковки» в ее юбилейном году) или объекты визуальной магии на выставке кинетистов в Эрмитаже. Это живописное шоу-действие лидеров движения из разных стран можно смело назвать сборной мира по визуальной гимнастике. Чтобы понять волшебство кинетизма, специализирующегося как раз на эстетизации оптических иллюзий, жителю Вены достаточно сходить в Леопольдмузеум, где есть несколько феноменальных представителей этого направления из Венгрии.
Среди других выдающихся выставочных событий, по своему значению выходящих за рамки художественной жизни России, следует назвать выставку работ Хогарта, Стравинского и Хокни в Эрмитажном театре, посвященную лучшей опере своего жанра на английском языке. Кстати, хороший вопрос на эрудицию. Правильный ответ – ну конечно же, «Похождения повесы» Игоря Стравинского! Впрочем, поскольку эта выставка уже закончилась, жителю Вены остается утешиться, посетив Фольксопер, где «The rakes progress» поставлен создателем московской Геликон-оперы Игорем Бертманом. И хорошо. Хотя большее впечатление производит все же версия Бориса Покровского в Московском камерном музыкальном театре, все еще сохраняющем репутацию лучшей камерной оперы мира (заметим, венская Каммеропер – не худшая, а просто хорошая).
Глядя на картины кинетистов, кажется, что цвет – живой и движется. Но были и художники, воспринимавшие цвет живым и звучным. Скрябин писал красочную музыку, а Чюрленис – музыкальные картины: сонаты, фуги, прелюдииЙ Звук и свет имеют волновую природу и, при всех различиях, подчиняются общим закономерностям, еще не полностью познанным человеком. Волны несут энергию без переноса вещества. Картины и есть вечные двигатели, без нарушения законов термодинамики служащие неиссякаемым источником энергии. Это не метафора – картины действительно являются своеобразными трансформаторами и аккумуляторами психической энергии, и эта их функция имеет никак не меньшее значение, чем передача специфически закодированной в них информации, лишь верхушкой айсберга которой являются сюжетные смыслы и идеологические «послания».
Россия является гарантом энергобезопасности Европы не только в поставках топлива для евросоюзной теплоэнергетики: более тонкие формы энергии также генерируются на огромных пространствах этой страны, загадочной и для самих ее обитателей, непросвеченной даже очевидцем незримого, каким был и остается в своих картинах Павел Филонов. Совместные инвестиции российских и немецких компаний в освоение новых месторождений газа являются хорошим примером и, хочется верить, плацдармом для не меньшей активности в разработке интеллектуального потенциала России, в которой богатство творческих мозгов не уступает залежам углеводородов.
Ресурс художественных дарований России кажется неисчерпаемым. В Санкт-Петербурге в октябре, на выставке, посвященной влиянию Пикассо на современное искусство, центральное место займут работы Николая Якимчука, уже названного «русским Миро». В новом московском авангарде можно отметить Екатерину Миль, известную по сотворчеству с одним из основоположников еще советского блюза Сергеем Вороновым, и художницу, взявшую себе броский псевдоним Александра III с недвусмысленным намеком на то, что в отечественной истории при двух царях-тезках у российской живописи еще не было ни одной императрицы.
Эйнштейн от химии, создатель периодической системы и изобретатель водки, один из величайших естествоиспытателей в истории человечества Менделеев говорил, что топить нефтью – то же самое, что топить ассигнациями. Хочется верить, что при капитализации человеческого капитала в России ли, в Австрии, в других странах удастся избежать хищничества и близорукости, которые при развитии добывающей промышленности привели к разрушению биосферы. Вообще-то говоря, другие люди и культуры тоже являются частью окружающей среды. Как бы не вышло, что развитие арт-индустрии приведет к загрязнению ноосферы, интеллектуальным засухам, эмоциональным перегревам, моральным потопамЙ
Очень хотелось бы закончить на оптимистической ноте или, согласно предмету статьи, на светлом мазке. Но как? Ведь евросоюзная Европа еще в большей степени, чем Россия, увязла в той ситуации, которая описана в одной из самых известных притч Чжуана Чжоу: «Легкомысленный Чжу был учеником Полезного Урода, учился убивать драконов. Хотя в его семье было много золота, он потратил все запасы и за три года овладел этим мастерством. Однако Чжу так и не смог его применить». Цели и целостные установки евросоюзной бюрократии в политике, экономике и социальной сфере столь же химеричны в эпоху глобализации, как драконы в Древнем Китае. Россия, утратившая собственную систему ценностей, следует в фарватере лукавых либеральных прожектеров из Брюсселя, а раз так, то впервые со времени окончания социалистического эксперимента получила возможность следовать наполеоновской максиме: «Только дураки учатся на собственных ошибках. Я предпочитаю учиться на ошибках других».
Если в евросоюзной политике продолжится демонтаж социального государства при росте военно-политических амбиций, то Старый Свет угаснет быстро и надолго, погрузившись во мглу очередного средневековья, сквозь которую Россия по самому дну прошла за 10 с небольшим лет. С огромными потерями, большими, чем за аналогичный постреволюционный период. На самом деле еще не миновала, только подняла голову и вдохнула.
Но именно о России, хотя, конечно, не только о ней, еще давным-давно сказано: «Если бы небо превратило мою левую руку в яйцо, то надо стараться, чтобы оно стало петухом». Искусство помогает пробудить сознание от дремы, и хочется верить, что внутренний голос не ошибается – новая заря уже близко, и грядет рассвет хорошего дня.
Олег Зиборов
