«Вена, Вена, ты одна – город моих грез!» Хоть и верно говаривал Будда: «палец, указывающий на луну, не есть сама луна», но эта прекрасная песня Р. Щециньского, истинного венца, написавшего ее уже почти сто лет назад, в 1914 году, сама слилась с Веной, стала ее частью. За 10 лет жизни в Вене и 25 годков приездов сюда я не раз задумывался над тем, что же составляет это непревзойденное очарование австрийской столицы? Ведь легко перечислить множество городов, превосходящих Вену в самых разных отношениях! Впрочем, совсем как с людьми: совершенно незатруднительно привести уйму вполне объективных, конкретных критериев женской красоты и привлекательности, но решительно невозможно объяснить, что же генерирует любовь именно к этой женщине…
После данного поклона агностицизма хотел бы все же обозначить контуры ответа: может быть, ни в каком другом городе мира, духовный и архитектурный ландшафты так не сливаются в единое и прекрасное целое, как в Вене.
Назову в качестве примера лестничный каскад и фонтан Штрудльхоф, шедевр югендстиля, одно из самых романтических мест в Вене и, возможно, мое самое любимое. Господи, ну где же еще из пешеходного перехода, связывающего разноуровневые тракты, сделают памятник архитектуры с анатомически размеренными ступенями, на которых, по выражению Хаймито фон Додерера, «походка начинает говорить»…
Штрудльхоф назван не в честь легендарного венского яблочного штруделя. Впрочем, лечил я здесь свою грусть и вкуснейшим маковым, а в Мюнхене – замечательным абрикосовым, в Москве же – бесподобным вишневым штруделем, хотя всяческих похвал заслуживает и грушевый! Одним словом, вполне достойный ответ русским пирогам. Но фонтан Штрудльхоф, сооруженный по проекту Й. Т. Йегера и открытый в ноябре 1910 года, посвящен выдающемуся австрийскому художнику и архитектору XVI – XVII вв. Петеру Штруделю, основателю Венской академии изящных искусств, первой в Центральной Европе, который здесь жил и творил.
Сложилось так, что культового статуса каскад у венцев не завоевал, а снискал себе широкую известность только после литературного хита Х. фон Додерера «Каскад Штрудльхоф, или Мельцер и глубина лет», вышедшего в свет в 1951 году. Вот Додерер этот фонтан любил по-настоящему, видимо, чувствуя присущую ему особую ауру. Это место кажется живым.
Впервые я увидел его поздней осенью 1983 года. И с того ноября полюбилось мне там бывать. Или точнее, наведываться в поисках отдохновения. А еще там хорошо думается. И пишется. Конечно, не все стихи моего венского цикла написаны здесь. Но некоторые. И это далеко не случайно. Ведь на фонтане начертаны гениальные строки, глубоко поразившие меня: «Viel ist hin gesunken uns zur Trauer, Und das Schone zeigt die kleinste Dauer». Стихотворение Х. фон Додерера, посвященное каскаду Штрудльхоф, я переводил более 25 лет. Его заключительная строка, уже процитированная, моментально врезалась мне в память, но с небольшим отличием от оригинала: «Und das Schonste zeigt die kleinste Dauer». В этих двух буковках кроется глубинное различие в русской и австрийской ментальностях!
Более 10 лет я переводил финал лучшего из написанных Додерером стихотворений в разных вариациях, но по существу так: «Многое увяло к нашей печали, И чем прекрасней, тем скорей». И был несчастен, ибо видел слишком серьезное отступление от оригинала, но ничего не мог с собой поделать… Затем, в 2004 году нашел вариант «…А красоте отпущен самый краткий срок». Сначала возрадовался, а потом, побывав у фонтана, опять закручинился, ибо не было в этой концовке правды моего мироощущения – и атмосферы фонтана Штрудльхоф. Наконец, в апреле 2010 года вновь его навестил, и стишок выкристаллизовался. В той чистоте и правдивости умонастроения, которым проникнуто это место и его поэтическое видение
Х. фон Додерера, ставшее нетускнеющим стихотворным видением.
Выдающийся австрийский писатель был человеком с характером еще более сложным, чем его судьба. Он прошел две мировых войны, а окончательное решение стать писателем принял 12 июля 1916 года, в день, когда попал в русский плен, в котором провел четыре года – и первые его рассказы, «Сибирская ясность», были написаны в России. Восхищался Рильке и Достоевским, равнялся на него, и померялся с Федором Михайловичем силами в романе «Демоны». Успех пришел к Додереру, когда ему было уже основательно за 50.
О сложностях характера этого замечательного мастера слова свидетельствует признание, которое он доверил только своему дневнику: «Когда я спрашиваю себя, чего на самом деле себе желаю и чего хочу по настоящему, то должен был бы ответить так – много денег, чтобы в череде тяжелейших сексуальных эксцессов, бессмысленных попоек и соответствующего насилия окончательно пойти на дно. Но я выбрал значительно более рискованное приключение – добродетели». Как бы то ни было, в этой авантюре он добился большего успеха, чем, к примеру, Поль Верлен, и на вершине славы, уже более десяти лет будучи признанным мэтром австрийской литературы, Додерер с чисто венским флером мог констатировать: «Мое истинное произведение, говоря совершенно серьезно, состоит не в стихах или прозе, но в преодолении собственной дурости». Великолепный анализ, не теряющий актуальности и для многих из нас сегодня.
На склоне лет этот человек, остроумный и тонкий, всю жизнь мечтавший стать писателем и ставший им, пробросил, что писатель – «ничто, полное ничтожество и совершенно ничего не стоит. Это господин неопределенного возраста, который порой попадается на лестничной клетке». Что ж, иногда можно увидеть его тень на ступеньках фонтана Штрудльхоф. Возможно, это лишь кажется, но ведь недаром говорят о венских чарах.
После данного поклона агностицизма хотел бы все же обозначить контуры ответа: может быть, ни в каком другом городе мира, духовный и архитектурный ландшафты так не сливаются в единое и прекрасное целое, как в Вене.
Назову в качестве примера лестничный каскад и фонтан Штрудльхоф, шедевр югендстиля, одно из самых романтических мест в Вене и, возможно, мое самое любимое. Господи, ну где же еще из пешеходного перехода, связывающего разноуровневые тракты, сделают памятник архитектуры с анатомически размеренными ступенями, на которых, по выражению Хаймито фон Додерера, «походка начинает говорить»…
Штрудльхоф назван не в честь легендарного венского яблочного штруделя. Впрочем, лечил я здесь свою грусть и вкуснейшим маковым, а в Мюнхене – замечательным абрикосовым, в Москве же – бесподобным вишневым штруделем, хотя всяческих похвал заслуживает и грушевый! Одним словом, вполне достойный ответ русским пирогам. Но фонтан Штрудльхоф, сооруженный по проекту Й. Т. Йегера и открытый в ноябре 1910 года, посвящен выдающемуся австрийскому художнику и архитектору XVI – XVII вв. Петеру Штруделю, основателю Венской академии изящных искусств, первой в Центральной Европе, который здесь жил и творил.
Сложилось так, что культового статуса каскад у венцев не завоевал, а снискал себе широкую известность только после литературного хита Х. фон Додерера «Каскад Штрудльхоф, или Мельцер и глубина лет», вышедшего в свет в 1951 году. Вот Додерер этот фонтан любил по-настоящему, видимо, чувствуя присущую ему особую ауру. Это место кажется живым.
Впервые я увидел его поздней осенью 1983 года. И с того ноября полюбилось мне там бывать. Или точнее, наведываться в поисках отдохновения. А еще там хорошо думается. И пишется. Конечно, не все стихи моего венского цикла написаны здесь. Но некоторые. И это далеко не случайно. Ведь на фонтане начертаны гениальные строки, глубоко поразившие меня: «Viel ist hin gesunken uns zur Trauer, Und das Schone zeigt die kleinste Dauer». Стихотворение Х. фон Додерера, посвященное каскаду Штрудльхоф, я переводил более 25 лет. Его заключительная строка, уже процитированная, моментально врезалась мне в память, но с небольшим отличием от оригинала: «Und das Schonste zeigt die kleinste Dauer». В этих двух буковках кроется глубинное различие в русской и австрийской ментальностях!
Более 10 лет я переводил финал лучшего из написанных Додерером стихотворений в разных вариациях, но по существу так: «Многое увяло к нашей печали, И чем прекрасней, тем скорей». И был несчастен, ибо видел слишком серьезное отступление от оригинала, но ничего не мог с собой поделать… Затем, в 2004 году нашел вариант «…А красоте отпущен самый краткий срок». Сначала возрадовался, а потом, побывав у фонтана, опять закручинился, ибо не было в этой концовке правды моего мироощущения – и атмосферы фонтана Штрудльхоф. Наконец, в апреле 2010 года вновь его навестил, и стишок выкристаллизовался. В той чистоте и правдивости умонастроения, которым проникнуто это место и его поэтическое видение
Х. фон Додерера, ставшее нетускнеющим стихотворным видением.
Выдающийся австрийский писатель был человеком с характером еще более сложным, чем его судьба. Он прошел две мировых войны, а окончательное решение стать писателем принял 12 июля 1916 года, в день, когда попал в русский плен, в котором провел четыре года – и первые его рассказы, «Сибирская ясность», были написаны в России. Восхищался Рильке и Достоевским, равнялся на него, и померялся с Федором Михайловичем силами в романе «Демоны». Успех пришел к Додереру, когда ему было уже основательно за 50.
О сложностях характера этого замечательного мастера слова свидетельствует признание, которое он доверил только своему дневнику: «Когда я спрашиваю себя, чего на самом деле себе желаю и чего хочу по настоящему, то должен был бы ответить так – много денег, чтобы в череде тяжелейших сексуальных эксцессов, бессмысленных попоек и соответствующего насилия окончательно пойти на дно. Но я выбрал значительно более рискованное приключение – добродетели». Как бы то ни было, в этой авантюре он добился большего успеха, чем, к примеру, Поль Верлен, и на вершине славы, уже более десяти лет будучи признанным мэтром австрийской литературы, Додерер с чисто венским флером мог констатировать: «Мое истинное произведение, говоря совершенно серьезно, состоит не в стихах или прозе, но в преодолении собственной дурости». Великолепный анализ, не теряющий актуальности и для многих из нас сегодня.
На склоне лет этот человек, остроумный и тонкий, всю жизнь мечтавший стать писателем и ставший им, пробросил, что писатель – «ничто, полное ничтожество и совершенно ничего не стоит. Это господин неопределенного возраста, который порой попадается на лестничной клетке». Что ж, иногда можно увидеть его тень на ступеньках фонтана Штрудльхоф. Возможно, это лишь кажется, но ведь недаром говорят о венских чарах.
Хаймито фон Додерер
Фонтану Штрудльхоф
Когда листья легли на ступени
Осенним дыханьем
Вздрогнет старинный фонтан
И вспомнит две тени,
Объятые лунным сияньем
А еще
Эхо легких шагов –
Как оно пряталось
В древней вазе,
Свернувшись клубком
На ложе мягкого мха
Средь разрывов двух войн.
К нашей печали
Цветы, и надежды, и весны
Увяли,
А красоте
Отпущен
Самый краткий срок –
Ты так хотел,
Мой Бог?!
Едва ли…
Но
Чем прекрасней,
Тем скорей
Наивные мечты
Осеннею листвой
На камни древние упали.
Олег Зиборов
