В этой части серии об аристократках Австро-Венгрии речь пойдет о моральных ценностях и кодексе поведения.
«Аристократия представляла собой большую семью, закрытую для доступа посторонних. Большинство аристократов были между собой на «ты», потому что практически все, в той или иной степени, приходились друг другу родственниками. У них были общие интересы, общие воспоминания — о совместных «сежурах», балах, выездах на охоту…»
(Нора Фуггер, «Блеск эпохи кайзера»)
Ближние имена
Каждый, кто принадлежал к этому кругу, имел свой «Petit Nom» — краткую форму имени. Элеонора становилась «Лори», Карл — «Кари», Тереза — «Рези». Чтобы не путать нескольких женщин по имени Мария, одну звали «Мицци», другую «Маричи», третью «Медси», и так далее. Некоторые «Petit Nom» были не производными от настоящего имени, а домашними прозвищами. «Тепш», «Хайни», «Тутц», «Винчи», «Дада». В приватной атмосфере среди своих титулы и полные имена почти не использовались.
Кстати, традиция иметь «Petit Nom» была распространена у аристократии всей Европы. Детей английской королевы Виктории звали Вики, Берти, Ленхен и так далее. Жену Николая Второго родня звала «Алекс». В своем кругу аристократы использовали почти всегда «Petit Nom» и были друг с другом на «ты». Обращение аристократов к кому-то на «ты» было своего рода индикатором его принадлежности к «элите». Заветной мечтой «новых» аристократов в XIX веке было не только стать принятыми «старыми» аристократами, но и быть с ними на «ты».
Когда граф Вильчек назвал барона Натаниеля Ротшильда «Натти» и предложил перейти на «ты», тому сразу стояло ясно – «свершилось»! А ведь он был бароном в третьем поколении! Но ни его дед, ни отец не смогли пробить стену игнорирования со стороны «старых аристократов». Только поколение внуков Ротшильдов к концу XIX века смогло это сделать. Кроме Ротшильдов мало кому удалось проникнуть в закрытое «первое» общество.
Невидимые стены
Стена, окружающая мир аристократов, была непроницаема и трудно преодолима для посторонних. Проникнуть туда было практически невозможно. Присутствие постороннего причиняло неудобства, нарушало привычную доверительную атмосферу. Да и сам посторонний чувствовал себя не в своей тарелке, потому что непосвященному невозможно было запомнить все эти «прозвища», степень родства, словечки, условности, события прошлого, объединяющие всех присутствующих с детства. Когда граф Николас Ревертера был награжден орденом Золотого Руна, его сестра объявила с радостью: «Колли получил барашка!». Постороннему было не понять, что этот орден назывался у аристократов «барашком». Таких словечек и условностей было очень много.
Многие традиции были необъяснимы, в них трудно было найти логику. Но их заучивали с детства – «просто так принято».
Главным критерием принадлежности к миру аристократии был исключительно факт рождения. Финансовый успех, образование и головокружительная карьера сами по себе не давали пропуска в этот мир. В салоны аристократов не имели доступа, как мультимиллионеры, так и рядовые бюргеры. Даже самый неимущий аристократ безоговорочно принимался другими аристократами, как равный, ввиду общего происхождения и воспитания. «Новым» аристократам, недавно получившим титулы за государственную службу, чтобы быть принятыми, требовалось не менее двух-трех поколений.
Поведенческие каноны
Всех аристократов Австро-Венгрии объединял железный кодекс поведения, тремя основными столпами которых были безоговорочная верность императору, сохранение семейных ценностей и приверженность к католической церкви. Этот кодекс поведения был некой смесью множества ритуальных правил, высокой самодисциплины, взаимного социального контроля и основанного на христианских канонах отношения к ближнему.
Насколько каждый отдельно взятый аристократ придерживался этих правил, трудно сказать. Но во всяком случае, каждому с детства закладывались фундаментальные качества и жесткие требования, позволяющие сформировать «настоящего» аристократа. Воспитание детей я подробно описывала в первой главе о детстве аристократов (в номере 12 / 2013).
Основной жесткого воспитания, которому подвергались, как мальчики, так и девочки, было правило «всегда держаться в соответствии со своим высоким статусом». Это означало: уважать старших, ничем не запятнать честь семьи, не вести себя вызывающе, быть патриотом, иметь безупречные манеры, быть дисциплинированным, вежливым, аккуратным, одеваться стильно, со вкусом и неброско. Авторитет родителей был непререкаем. Всякое проявление бунтарства и непослушания считались баловством и чем-то недопустимым. «Вредные» черты старались «ломать» как можно раньше. Даже на проблемы переходного возраста скидка не делалась. (Давайте не будем забывать, что речь идет о XIX веке.)
Считалось недопустимым прилюдно давать кому-либо негативную характеристику, особенно людям, которым в жизни в чем-то не очень повезло. Например, намеренно хвалили какую-то некрасивую контессу: «У нее такие чудесные волосы!» или «А как она любит свою мать!»
Особенно важным считалось сохранение пресловутой contenance (выдержки, хладнокровия), «социальной маски», умения держать себя в руках, не давать воли ни негативным, ни положительным эмоциям. Ни ревность, ни печаль, ни волнение, ни влюбленность — окружающие не должны были ничего заметить. Считалось также неприличным надоедать другим долгим описанием своего самочувствия, ныть и сетовать на здоровье или удары судьбы, запускать себя. Все, что ниспошлет судьба, следовало сносить стойко и с достоинством. То есть нести свой крест.
Когда во время Второй мировой войны некоторые аристократы (например, сыновья погибшего в Сараево Франца Фердинанда) были депортированы нацистами в концлагерь, многих «сокамерников» поражало, с каким достоинством они сносили все лишения и унижения.
Или еще часто приводят пример о том, как гордо взошла на эшафот и спокойно положила голову на гильотину «ненавистная австрийка» Мария Антуанетта в октябре 1793 года. И как спустя буквально несколько недель после этого просто силой тащили на ту же гильотину мадам Дюбарри, — она, происходившая из бедной неаристократической семьи, рыдала, сопротивлялась и молила о пощаде. (Хотя мое личное мнение — с достоинством умеют умирать не только аристократы).
Важными качествами были естественность и непринужденность. Причем во всем: непринужденно разговаривать, непринужденно принимать гостей и также непринужденно выполнять свои обязанности в семье и обществе. В противоположном случае тебя награждали эпитетом «аффективный» («она ведет себя аффективно», то есть неестественно).
«Второе» общество пыталось во всем копировать привычки и образ жизни аристократов: тоже организовывало свои салоны, балы, переезжало на лето в свои летние резиденции, одевалось в тех же салонах мод. Но чаще всего это были именно искусственные попытки, а не естественное состояние души. Часто это копирование выглядело довольно комично и гротескно.
Не оступиться
Независимо от финансового положения семьи, в детях-аристократах с младых ногтей воспитывали чувство принадлежности к «элите». Это право давалось им по рождению, автоматически, его не надо было доказывать какими-то достижениями или знаниями. Но, если оступиться, это привилегированное положение можно было потерять. Каждый аристократ был постоянно под контролем себе равных. К мелким ошибкам относились критически, считая их «ненужными», «лишними», а виновника сочувственно называли «бедным» или «бедняжкой». Серьезные же проступки могли повлечь за собой «светскую смерть» (то есть для общества ты умер/ла). Вспомним княгиню Каролину Сайн-Виттгенштайн, которая в середине XIX века бросила мужа-князя и ушла к любовнику — композитору Ференцу Листу. Или из книжных героев – графиню Анну Каренину.
Ребенку с детства вбивалось в голову, что своим «недостойным» поведением он не только опозорит себя, но и бросит тень на других, носящих эту же фамилию, а также на память своих предков.
Плохие манеры и привычки назывались «портьерскими» (видимо, от слова «портье» – швейцар, привратник). Но при этом имелись в виду, конечно, люди, не принадлежащие к кругу аристократии, которые не знали, как «полагается» себя вести. Например, однозначно «портьерским» считалось:
* Прийти в гости в сопровождении неприглашенного спутника;
* Говорить на званом обеде о стоимости блюд и продуктов на столе;
* Принести хозяйке дома цветы. Это считалось совершенно неуместным, ведь у аристократов дома были оранжереи или даже сады/парки, и комнаты украшали свои собственные растения;
* Дать чаевые персоналу в аристократическом доме. Считалось, что жалованье у слуг достаточное, а чаевые унижают не только их, но и хозяев-аристократов. А вот чаевые в ресторанах и отелях были в порядке вещей.
Князь Лихтенштейн описывал в своем письме два случая, которые его поразили. Первый – конфликт между разными группировками в Рейхсрате (Парламенте), которые, по его мнению, означали близкий закат монархии. А второй: «Кари Шварценберг во время домашнего концерта, как ни в чем не бывало, положил ноги на стоящий перед ним стул!». Причем оба происшествия показались князю одинаково скандальными, что весьма символично.
Император (кайзер) был для аристократов воплощением и символом государственности, а монархия – чем-то незыблемым и не подвергаемым сомнению. В их кругу практически не было демократов и республиканцев. Аристократы чувствовали себя обязанными только своему императору, а не депутатам парламента или каким-либо партиям.
Но хорошие манеры, как каждому понятно, это что-то поверхностное и сразу бросающееся в глаза. Требования были гораздо «глубже»: аристократ должен был быть порядочным, надежным, уметь держать слово. Бывали случаи, когда аристократы в XIX веке стрелялись из-за несдержанного слова, – так велик для них был позор. По поводу «данного слова» можно немного отойти от темы Австро-Венгрии и вспомнить немецкого графа Штауффенберга, расстрелянного из-за неудавшегося покушения на Гитлера в 1944 году. Так вот, в его тайную группу, готовившую покушение, входили только аристократы и потомки старинных прусских офицерских династий. И никто из заговорщиков не сообщил о готовящемся покушении. Все-таки данное слово обязывало хранить тайну заговора.
Семья — священна
Долг по отношению к семье и предпочтение интересов семьи личным амбициям воспитывались с детства. Неважно, чего хочешь ты лично, важно – как лучше будет для семьи. Потому что ты – связующее звено в длинной цепи поколений. И ты должен сохранить материальные и духовные ценности семьи и передать их потомкам как минимум в том же состоянии, в каком ты их принял. Часто не решались (даже если имели на это право) продать нерентабельную или убыточную недвижимость, потому что никто не хотел быть «первопроходцем», с которого в роду начинались бы реформы и новые веяния. Лучше сохранить все, как было в старые добрые времена.
Известен случай (и не один), когда старший сын в семье внезапно умирал, не оставив наследников. И семья требовала у младшего сына, с детства мечтавшего о духовном сане, отказаться от своих планов и стать главой семьи, что означало жениться и произвести на свет как можно больше детей. И само собой разумеется, сын выполнял свой долг перед семьей.
Понятие «семья» включало для аристократов не только узкий круг живущих вместе ближайших родственников, а всех, кто носит одинаковую фамилию. Традиции собираться всем кланом (обычно осенью) имели чрезвычайно важное значение. Навряд ли в каких-то других слоях населения родственные связи и память о предках имела такое же значение, как в кругах аристократов.
Каждый знал (и сейчас знает) наизусть имена своих предков и родственные связи до 10–12 колена. А чтобы ничего не забывалось, настольной книгой в аристократических семьях был (да и сейчас остается) альманах «Гота» — периодически издающийся генеалогический справочник «кто есть кто» в мире аристократии. Разные тома «Готы» имеют разные цвета, в зависимости от того, княжеские ли это роды, графские или баронские. «Гота» – это своего рода Библия для аристократов. И излюбленное занятие мамаш и тетушек до сих пор – листать «Готу». Скажем, сидят теплым летним вечером в саду женщины и обсуждают, кто с кем танцевал на балу (в кругу аристократов до сих пор проводятся закрытые приватные балы). Начинают перебирать присутствующих на балу и вспоминать, кто из какого рода. А если вдруг забыли, не приходится ли такая-то кузиной тетушки двоюродной бабушки такого-то, то сразу бегут в дом и берут «Готу». И сразу проясняют вопрос.
Как только узнают, что чей-то сын женится, то первый вопрос всегда: «А она из какого рода?» Очень забавен и непонятен для ушей неаристократов ответ в случае, если невеста неаристократка (что стало чаще встречаться в XX веке): «Она вообще неурожденная». Эту информацию я почерпнула в книге «Noblesse oblige» графини Кристины фон Брюль (о жизни аристократов в наше время, сама автор (1962 г.р.) кстати замужем за неаристократом).
И еще интересный факт насчет «Готы». В «Готу» не вносились те, кто не был аристократом по рождению. То есть приходилось крепко подумать, прежде чем связывать жизнь с неаристократом, ведь тогда супруг/а и дети/внуки в книгу не вносились. Также не вносились усыновленные. Там были генеалогии всех родов высшей аристократии стран Европы (кроме пары стран). То есть, если кого-то не было в «Готе», значит он и не аристократ. Так было вплоть до XX века. Как дела обстоят сейчас, не знаю. Для низшего и «нового» дворянства было (и есть) тоже какое-то подобие этого справочника.
Я недавно прочла в книге о современных аристократах такую фразу: «Нормальные люди ценят то, кто чего достиг в жизни, а аристократы больше думают о том, чего достигли их предки».
Практически все без исключения аристократы Австро-Венгрии были католиками. Кто-то был действительно верующим, кто-то делал вид, что верующий, но все воспитывали детей в католической вере.
Из-за своей консервативности и закостенелости аристократы часто подвергались критике. Они жили в каком-то своем, застывшем временном измерении, варились в «собственном соку», и не заметили, как подошла пора бурь и потрясений, изменившая их жизнь.
В последней, заключительной части, речь пойдет о падении монархии в Австро-Венгрии, об отмене титулов, о закате аристократии и об их жизни «после».
Наталья Скубилова
