Взгляд из сегодня во вчера и завтра
Два события – проводы в последний путь «последнего Габсбурга» и дебаты о допустимости генетических исследований эмбрионов из пробирки – побудили австрийцев и их евросовременников взглянуть политисторично на себя сегодняшних.
Европы наследный Принц
На «Вилле Австрия» в баварском Предальпье – Пёккинге на Штарнбергер Зее, в 11-е лето XXI столетья в возрасте 98 лет «мирно усоп» Отто фон Габсбург – воплощенный отзвук совсем иных эпох. Эпохи, представителем которых был двоюродный правнук Франца-Иосифа и старший сын последнего кайзера Австро-Венгрии, давно стали историей. Он, отпрыск Дома Габсбургов-Лотарингских, которому поклонялись когорты монархистов и фанатов дворянства, был человеком Мира, подобно ископаемому пережившим всё то, что он собой олицетворял, – за исключением объединенной Европы. Это был блестящий «раскольник» наследия мощнейшей, в течение столетий, династии евроконтинента.
По окончании проигранной Первой мировой, после заката империи и жизни с отцом в изгнании, Отто был «приговорен» стать полиглотом: австрийские законы запрещали членам августейшей фамилии пребывать в стране и прибывать в страну, пока они официально не откажутся от каких бы то ни было притязаний на власть – на трон, недвижимость-владения. Отто Габсбург как трононаследник оказался готов к такому отказу только в 1961 году, что и позволило ему наконец вернуться в утраченную «империю». До той поры он являлся обладателем паспорта, выданного австрийским консульством в Мюнхене, с проштемпелеванной отметкой: действителен для всех государств земли – кроме Австрийской Республики.
Учившийся политико-социальным наукам в Бельгии, Отто бесконечно разъезжал по свету – в евространы, в США… Он считал итогом своего личного влияния на Вашингтон, что во время Второй мировой войны Австрия минимально, по сравнению с Германией, пострадала от бомбардировок союзников.
Тем, что он, в отличие от его сына Карла, до конца своих дней носил приставку «фон», Отто фон Габсбург обязан непростительному в глазах некоторых австрийцев и ярых монархистов шагу: он стал гражданином ФРГ, страны, в которой – в отличие от Австрии – дворянская атрибутика в гражданских именах не отменялась. Несколько десятилетий Габсбург заседал в Европарламенте. В баварской CSU он «чувствовал себя как дома», впрочем, не позволяя ограничивать себя рамками этой партии. Однажды, когда CSU вновь выступила против двойного гражданства для иммигрантов, Отто фон Габсбург задумчиво сказал: «Я тоже против двойного гражданства. – И добавил: Это слишком мало». Сам Габсбург обладал австрийским, венгерским, хорватским и германским. И именно гражданство Германии он взял скрепя сердце – только из-за возможности для себя (с 1979 года) в качестве немца войти в состав Европарламента. По воспоминаниям его соратника, CSU-парламентария в ЕС Маркуса Фербера, Габсбург мог венгерских гостей приветствовать на венгерском, иногда в Парламенте он высказывался на латыни, как бы указуя на общие европейские корни. Он не признавал ни партийных, ни государственных границ, вступая в разговор в интересах общего европейского дела хоть с Зелеными, хоть с коммунистами. А англичанам он позволял обращение к себе по имени – «Отто».
Однажды, вспоминает пресс-секретарь Габсбурга Бернд Поссельт, его спросили, не сожалеет ли он о том, что не является австрийским кайзером. «Нет, – ответил Габсбург, – теперь я могу осла назвать ослом, а был бы я кайзером – должен был бы называть осла высокоблагородием». И лишь когда дебаты в Европарламенте заходили в тупик и депутаты нервно покидали зал заседаний, Отто фон Габсбург с легким стоном и сдержанной иронией ронял: «Пожалуй, на старости лет я еще и стану монархистом…»
Неутомимый борец за объединение и объединенную Европу, он говорил: «Я не монархист, я – легитимист!». Возможно (как бы странно это ни звучало), он думал при этом о чем-то наподобие империи Карла Великого, – предполагают публицисты титульных страниц июля, посвященных усопшему Габсбургу.
Отто Габсбург, воспитывавшийся будучи ребенком как «Его апостольское Величество», т.е. католический Властелин, оставил после себя 7 детей, 22 внука и 2 правнука. Прах его найдет покой в знаменитой усыпальнице Капуцинергруфт в сердце Вены. Сердце же Последнего Габсбурга, согласно габсбургской традиции, будет погребено отдельно: в венгерском Pannonhalma-Монастыре.
Похороны главы Панъевропейского союза, «наследного Принца Европы» еще раз удовлетворили национальную австрийскую ностальгию по прошлому. Так было при похоронах его матери, императрицы Зиты, и так больше не будет никогда. Уход последнего наследника престола, носителя исторической ауры Дома Габсбургов, означает конец «Эрцхауса» как части политической действительности Австрии. Ибо в Австрии больше не мыслят в перспективе исторической: не обязательно быть монархистом, чтобы это «сокращение мышления» до четырех-пятилетнего легислатурного периода (сроков парламентского правления) считать одним из недостатков этой «лучшей из худших форм правления». Публицисты не скрывают своей скорби: глубокая ирония австрийской истории заключается в том, что смерть последнего Габсбурга бросает вызов республиканской узости духа эпохи сегодняшней. („Süddeutsche Zeitung“; „Die Presse“; „Der Standard“)
Nazi-призрак, или Противоречия этики
В ходе истории целые нации «прерывали беременности», умерщвляя «наследников» – низвергая с престолов, упраздняя монархии. Но никогда еще так остро не стоял вопрос о генофонде человечества, как в цивилизованном мире XXI века. Во многом поступившись семьей как социальным институтом, еще в веке XX-м вознеся на божничку маркетинговый принцип партнерства – перенеся его на все социальные сферы жизни, человек и в вопросах продления рода окончательно взял на себя божественную функцию: непорочно-пробирочного зачатия. Правда, в рамках выработанных цивилизованным человечеством демократических – о демосе и для демоса – законов, вплоть до эмбрионов. Тут-то и настиг его, человека сметливого-разумного, политико-этический шквал…
Обычно невозмутимые, австрийцы заметно возбудились от июльских дебатов в… германском бундестаге. Дебатировался Закон эмбриональной защиты (Embryonenschutzgesetz), который до последнего времени запрещал преимплантационную диагностику (PID). Суть этого рода диагностики – когда эмбрион, полученный при искусственном оплодотворении, перед имплантацией в тело будущей матери подвергается исследованию на генетический дефект. Ставшая «Темой дня» большинства немецкоязычных газет, эта проблема бурно обсуждалась прежде всего в аспекте «селекции». Барьер дискуссии пролегал по линии огня: закон против селекции – закон, ранящий человеческое достоинство.
«Довлеющий над австрийцами и немцами страх перед призраком нацизма, «Селекцией», приводит их к тому, что они неизлечимо впадают в этические противоречия», – суммирует колонка главного редактора независимой с 1848 года венской газеты. Банальная болтовня о том, что именно этим нациям надо бы «руки прочь» от всего, что попахивает селекцией, столь же неубедительна, как и страх перед «дизайнер-бэби», – вступает в спор со своим коллегой-журналистом из «Шпигеля» австриец Михаэль Фляйшхакер. Его не убеждает логика коллеги, мол, пара, которая после дизайн-квартиры, дизайн-авто и гардероба «от кутюр» теперь возжелает дизайнерскую вариацию ребенка. В глазах Фляйшхакера это скорее карикатура, случай единичный, и не стоит делать карикатуру мерилом всех вещей, а главное – возводить ее в масштаб законодательного регулирования:
– Если, связанная с ответственностью, свобода человека является неизменным ядром его достоинства, то как запрет, так и патерналистская «либерализация» преимплантационной диагностики будут грубейшим посягательством на человеческое достоинство – в гораздо большей степени, чем сама диагностика.
К обсуждению проблем генетической наследственности был приглашен один из ведущих австрийских специалистов-генетиков, 43-летний Маркус Хенгстшлегер. Он руководит с 2005 года Институтом медицинской генетики (Медицинский университет, Вена), кроме того является зам. председателя Комиссии по биоэтике при Бундесканцелярии. Важнейшее научное открытие ученого – стволовые клетки в околоплодной жидкости.
На вопрос, должна ли тема PID подниматься и в Австрии, Хенгстшлегер реагирует убежденно-кратко: «Да. Комиссия по биоэтике работает интенсивно, однако политика вообще не реагирует». И сетует, что в Австрии нет и намека на дискуссию, в то время как уже почти во всех странах Евросоюза преимплантационная диагностика разрешена, с определенными ограничениями, разумеется:
– После того как Италия разрешила PID, остается лишь Ирландия, но там существует по крайней мере последовательная (хотя я ее и не разделяю) позиция на этот счет. В Ирландии нет такого противоречия, как у нас: в Австрии эмбрион не настолько защищен – в некоторых случаях умерщвление плода (Fetozid) допускается и на 9-м месяце.
По мнению ученого, не только закон о генной технике, но и репродуктивный медицинский закон должны быть изменены. („Die Presse“)
Всё смешалось в Доме человека – порочное и непорочное, (а)политичное и (не)этичное, историчное и субъективно-личное, – таков тернистый путь всех цивилизаций, во все времена, у всех народов.
С политического на этический перевела
Галина Аполонская
