Весной 1761 года Екатерина благополучно разрешилась от бремени мальчиком, который вошел в историю как граф Бобринский и ничем не проявил себя за все время своего бренного существования. Отцом его был Григорий Орлов. Оправившись от родов, принцесса из нищего германского княжества Цербст, владения которого не превышали вотчину захудалого русского боярина, готова была начать борьбу за престол огромной Российской империи. Успех задуманного предприятия представлялся крайне сомнительным. Ведь в то время существовало по меньшей мере три законных претендента на русский трон: обитатель Петропавловской крепости император Иоанн Антуанович, супруг Екатерины Петр III и ее семилетний сын Павел. Кроме того, еще здравствовал тайный муж Елизаветы Алексей Разумовский – в свое время он был обвенчан с недавно усопшей императрицей, и у него на это имелись соответствующие документы. Нельзя было сбрасывать со счетов и их детей, о которых речь пойдет позже.
Что же могла противопоставить своим конкурентам Екатерина? Да практически ничего. Кровного родства у нее с династией Романовых не было, супруг ее коронованной особой не являлся, что давало повод видеть в нем не императора, а просто «шута горохового», случайно оказавшегося около трона. Но как и предполагала Екатерина, ее дорога к трону стала быстро расчищаться благодаря неразумным поступкам мужа. Весной, вместо поездки в Москву на коронование, Петр III решил провести коренные преобразования в армии. Главнокомандующим он назначил своего дядю, который стал неукоснительно вводить ненавистные для русских солдат прусские порядки. Теперь они целый день должны были находиться на плацу в прусской форме с косами и буклями на голове и отрабатывать всевозможные парадные маневры, включая строевой шаг. Почти одновременно был распущен и Кавалергардский полк, унтер-офицеры которого принимали самое непосредственное участие в перевороте, в свое время давшем возможность Елизавете занять царский престол. Помня их заслуги, императрица в каждую годовщину переворота приглашала их к своему царскому столу, угощала водкой и вела себя как «солдатская матушка», выслушивая все просьбы и жалобы. И вот теперь в казармах этого полка, в гвардейской святыне, начал размещаться Гольштинский полк, состоявший из сброда, собранного со всей Европы! Мало того, следуя примеру своего великого деда, который ликвидировал стрелецкие полки, новый реформатор собирался упразднить теперь всю гвардию! Этого было достаточно для быстрого созревания заговора.
Основным его исполнителем, несомненно, был Григорий Орлов. Откуда же он взялся и как попал в поле зрения Екатерины? Весной 1759 года в Петербург прибыл флигель-адъютант Фридриха II граф Шверин, который угодил в русский плен во время Цорндорфской битвы. «Малый двор», в ту пору уже существовавший при Петре III, принял его со всеми почестями, которые обычно оказывались знатным иностранцам. Он привез в качестве охраны или, лучше сказать, эскорта двух наиболее отличившихся в битве гвардейцев. Одним из них был Григорий Орлов, стройный гигант с лицом херувима, шутя разгибавший новые подковы из демидовской стали. По мнению тогдашних дам, своей красотой он затмевал даже Салтыкова и Понятовского. Конечно же, придворное дамское общество не могло так просто расстаться с таким ковалером и тут же устроило его адъютантом при фельдцейхмейстере Петре Шувалове, приходившемся двоюродным братом всемогущему фавориту Елизаветы. К своему несчастью, этот Шувалов имел любовницу, княгиню Елену Куракину, внешностью которой восхищался весь Петербург. Орлов тотчас «положил на нее глаз» и без промедления начал штурм прекрасной крепости, которая скоро выкинула белый флаг и вручила победителю ключи от своего сердца. Но Шувалов вовсе не собирался мириться с этим, и весь Петербург стал ждать развязки конфликта. Однако она произошла без кровопролития, ибо Шувалов внезапно переселился в мир иной.
Между тем Екатерина поняла, что этот Орлов нужен ей, а не красивой кукле Куракиной. Ведь именно он, способный рисковать своей жизнью за улыбку прекрасной дамы, мог помочь ей надеть на голову российскую корону. Правда, отважного гвардейца надобно было еще приручить, пустив в ход все чары. В действительности «приручение» произошло гораздо быстрее, чем предполагалось. Орлов, авантюрист по натуре, как только заметил благосклонность Екатерины, тотчас покинул Куракину и устремился в головокружительную высь.
У Григория было еще четыре брата, которые проходили службу в различных гвардейских полках. Это была дружная, сплоченная семья, где все решения принимались старшими братьями – Григорием и Алексеем. С деяниями последнего нам еще предстоит познакомиться, но это произойдет несколько позже.
Итак, благодаря Орловым Екатерина установила тесную связь с гвардией. Теперь нужны были деньги, которые позволили бы превратить ее в силу, способную посадить цербстскую принцессу на российский трон. Конечно, необходимого их количества у Екатерины и, тем более, у Орловых не было, но ведь существовала еще и государственная казна. Нужно было только умело запустить туда руку, и это довольно быстро удалось сделать. Для замены умершего Шувалова незадолго до собственной кончины Елизавета нашла достойную персону в лице обрусевшего француза Вильбуа, отец которого считался преданным любимым денщиком Петра I. Сын не унаследовал этих качеств и не оказался столь же верным своей покровительнице, как его предок, и вскоре, понимая, что дни Елизаветы сочтены, стал играть роль слуги двух господ. Поэтому Екатерине без особых хлопот удалось пристроить в его ведомство Орлова на должность «казначея артиллерийских войск». Современники это назначение сравнивали с «установкой воинской кассы на большой дороге для расхищения». Запуская руки в эту кассу, Орловы сумели создать в гвардии надежный костяк, примерно по 100 человек в каждом полку, который и сыграл решающую роль в грядущем перевороте.
Екатерина Дашкова, племянница канцлера Воронцова и сестра фаворитки Петра III Елизаветы, также, несомненно, была причастна к заговору. По свидетельству Дидро, она была низкорослой, с большим выпуклым лбом, невзрачными маленькими глазами, посаженными в глубокие орбиты, испорченными зубами и полным отсутствием талии. Обделенная вниманием со стороны сильного пола, она питала пристрастие к чтению и изучению иностранных языков, но до 15-ти лет не знала ни одного русского слова. Среди современников Екатерина Дашкова слыла очень образованной дамой. Она недолюбливала свою сестру, а заодно и Петра III, что в первую очередь и послужило поводом для ее участия в готовящемся заговоре. Впрочем, Екатерина отводила ей роль не столько активной заговорщицы, сколько товарки или подруги, с которой было удобно появляться в гвардейских казармах или на смотрах войск. Одновременно Дашкова должна была подчеркивать своим нелепым видом внешность будущей императрицы, хотя последняя также не блистала ослепительной красотой.
Никиту Панина тоже причисляют к основным заговорщикам. Карьеру свою он начал в департаменте иностранных дел. Был учеником канцлера Бестужева и последователем проводимой им международной политики. В 1747 году великий канцлер для усиления своего влияния на императрицу попытался сделать красивого 29-летнего Панина любовником Елизаветы, которая весьма благосклонно отнеслась к этой затее. Согласно разработанному заранее сценарию, Панин должен был находиться у двери туалетной комнаты и ожидать просьбу Елизаветы подать ей полотенце. И тут произошла крупная «неловкость»: Панин заснул и просьбы императрицы не услышал, за что и был отправлен в почетную ссылку – сначала послом в Копенгаген, а затем в Стокгольм. Но в 1756 году, после Тдипломатической революции», Елизавета призвала его, сторонника бестужевской политики, обратно и поручила ему воспитание Павла. Как к человеку Екатерина не питала к нему никаких симпатий, но вынуждена была использовать его ум и опытность, дабы «уберечь себя от непростительных и непоправимых ошибок».
Некоторые историки склонны преувеличивать степень участия двух последних лиц в заговоре. Это произошло, по-видимому, под влиянием мемуаров Дашковой, содержащих ряд надуманных и весьма курьезных утверждений, которые на самом деле не имели места. В частности, очень трудно поверить в то, что она со своими внешними данными сделалась любовницей осторожного и дальновидного 43-летнего политика Панина и заставила его заняться вербовкой участников заговора среди высших должностных лиц. Ведь все современники однозначно утверждают, что «огонь желаний» у Панина не удалось разжечь ни одной женщине, встреченной им на его жизненном пути. Трудно также представить, что 32-летняя Екатерина, за 18 лет хорошо познавшая жизнь придворного русского общества, вдруг вручила свою судьбу в руки 18-летней, без всякого жизненного опыта, девчонке. Фридрих II, очень внимательно следивший за событиями в Петербурге и имевший о них самую подробную информацию, охарактеризовал их следующим образом: «Все было сделано Орловыми. Конечно, княгиня Дашкова тоже пахала, но только сидя на рогах у быка». Однако существовал еще один участник заговора, роль которого многие историки незаслуженно принижают. Виной тому служат весьма непростые взаимоотношения между ним и Екатериной после ее восшествия на престол. Речь идет о Кирилле Разумовским, командире Измайловского гвардейского полка, являвшегося главной цитаделью заговорщиков. И, конечно же, Разумовский полностью был осведомлен о заговоре и даже загодя подготовил манифест, который зачитали в день переворота.
Наступил июнь 1762 года. Петр III с Елизаветой Воронцовой жил в Ораниенбауме, а Екатерина со своей товаркой – в Петергофе. Заговор был подготовлен, но Екатерина все еще ждала подходящего момента. Орловы, которым надоело затянувшееся ожидание, 27 июня распустили среди солдат слух, что «матушка» в опасности и, якобы, чуть было не погибла. Это вызвало волнение, давшее Алексею Орлову повод на рассвете следующего дня появиться в Петергофе и принудить Екатерину к решительным действиям. Перепуганные дамы кое-как оделись, сели в экипаж и поскакали в Петербург. На полпути к городу загнали лошадей и вынуждены были пересесть в первую попавшуюся крестьянскую телегу. В нескольких верстах от города они были встречены Григорием Орловым, который пересадил их в свою карету, объявив, что все готово к перевороту и им не следует ни о чем беспокоиться. К 7-ми часам утра заговорщицы в сопровождении обоих братьев Орловых подъехали к казармам Измайловского гвардейского полка, где были восторженно встречены уже построенными для принятия присяги новой императрице солдатами. Едва успев привести себя в порядок после не совсем удобной утренней поездки, Екатерина в сопровождении почетного гвардейского эскорта направилась к Казанскому собору, где в полдень архиепископ Новогородский принародно осенил ее крестом. Затем многолюдная процессия под торжественный звон колоколов проследовала к Зимнему дворцу, где будущую императрицу уже ждали в полном составе Сенат и Синод. Доступ во дворец был открыт для всего народа. После Екатерина призналась, что в этот день у нее распухли руки от множества поцелуев.
А что же делал в это время Петр III? В этот день он решил отпраздновать свои именины в семейной обстановке и с большой свитой отправился в Петергоф. Но, к своему удивлению, обнаружил, что Петергофский дворец пуст. Это сильно озадачило его. Вскоре стали поступать первые сбивчивые сведения о событиях, происходивших в Петербурге. Поначалу для обеспечения своей безопасности от «зловредных происков» жены Петр намеревался вызвать Гольштинский полк, стоявший лагерем около Ораниенбаума, но трезво мыслящий Миних отговорил его от этой затеи. Тогда решено было укрыться в Кронштадте. Еще до наступления сумерек вся компания добралась на яхте до его бастионов, но, собравшись пришвартоваться к причалу, услышала голос часового: «Пускать не велено! А будете причаливать самочинно, велено поступать дурно!» Пришлось возвратиться в Петергоф и заночевать там, все еще надеясь на следующий день уладить возникший конфликт миром. Однако Екатерина не стала лечить свои распухшие руки и в тот же день, дабы довести начатое дело до конца, вместе с товаркой, переодевшись в форму Измайловского полка, вскочила на коня и в сопровождении верных ей гвардейцев двинулась в Петергоф.
Судьба до сих пор изрядно баловала Петра. Казалось, что его имя еще при жизни должно было затеряться в одном из темных закоулков европейской истории и грядущие поколения остались бы в полном неведении, что он являлся внуком Петра Великого, а его бабка приходилась родной сестрой шведскому королю Карлу ХII. Но случилось так, что к годам его юношества в России и Швеции одновременно возникли «династические затруднения», и обе северные державы с одинаковым рвением старались посадить на престол это ничтожество помимо его воли и желания. Естественно, такой повышенный интерес к его персоне сделал свое дело. Петр III стал страдать чрезмерным тщеславием. Кроме того, в нем пробудилось чувство вседозволенности, которое не покидало его на протяжении всего времени пребывания в России. Захотел он осуществить желание своего отца – отобрать Шлезвиг у Дании, и вот пожалуйста, объявил войну Дании, вопреки мнению почти всего Петербургского двора. Мечтал сделаться генерал-майором прусской армии, и его кумир Фридрих II его желание выполнил. Теперь речь шла о сущем пустяке: уговорить Фридриха возглавить объединенное прусско-русское войско и отправиться в его составе на войну с Данией. Что касается происков жены в Петербурге, то к утру у Петр созрел совершенно четкий план действий. Какое право имеет эта лживая бабенка претендовать вместо него на русский престол? Он – потомок династии Романовых, а кто она? Похотливая блудница, нарушавшая супружескую верность. Самое подходящее для нее место – монастырь или какой-нибудь притон. Пусть только она к нему сунется! Он сразу всем раскроет глаза на эту интриганку!
Но в действительности события стали развиваться совсем по другому сценарию. Утром к нему пожаловала не его неверная жена, а братья Орловы, которые не были намерены слушать его обличительные проповеди и потребовали немедленного отречения от престола. На робкую просьбу – отпустить его после отречения в отечество вместе с возлюбленной Елизаветой Воронцовой – получил категорический отказ. Сразу после отречения его без всяких церемоний запихнули в карету с зашторенными окнами и отвезли в сопровождении Алексея Орлова в Ропшу, на мызу, только что подаренную императрицей Григорию Орлову. Один из историков по этому случаю написал: «Петр уподобился послушному ребенку, которого строгие родители отправили в положенный час спать».
Вечером того же дня, то есть 30 июня 1762 года, новая императрица позволила себе немного отдохнуть после «воинских подвигов», а заодно и отпраздновать победу в очень тесном кругу в дворцовых апартаментах Петергофа. Приглашенная на это мероприятие Екатерина Дашкова была крайне удивлена, увидев подле стола с яствами Григория Орлова в халате, полулежавшего в креслах с ногами, закутанными в плед. Судя по всему, он чувствовал себя во дворце не как гость, а скорее как хозяин. Это было очень неприятное зрелище для юной заговорщицы. Она считала себя главным действующим лицом в свершившемся перевороте и полагала, что предстоящее торжество не выйдет за рамки «тет-а-тет» с Екатериной. Этот эпизод дал повод для первой размолвки между «боевыми подругами». В дальнейшем их было предостаточно, хотя между ними существовали и периоды полного примирения.
Сразу после прихода к власти Екатерина должна была решить ряд неотложных задач. Прежде всего необходимо было определить дальнейшую судьбу супруга. Ведь не заключать же его в Петропавловскую крепость, где уже сидел один император! Это было слишком опасно для ее еще неокрепшей власти. Впрочем, она знала наилучший для себя выход из этого совсем непростого положения, но не решалась предложить его даже Орловым. Однако последние хорошо понимали свою миссию и стали действовать без подсказки. Через неделю Екатерина получила «конфиденциальную записку», в которой сообщалось следующее: . Получив «это печальное известие», Екатерина со свойственным ей артистизмом, проливая обильные слезы, утверждала, что «эта смерть наводит на нее ужас и сокрушает ее», но виновных наказывать не стала. Сенат, учитывая болезненное состояние императрицы, рекомендовал ей не присутствовать на погребении тела ее бывшего супруга, что она и сделала. Теперь надлежало уладить все дела с Алексеем Разумовским. Для этого она приказала составить проект манифеста, согласно которому Разумовский получал титул Императорского Высочества. С этим документом канцлер Воронцов и был направлен к Разумовскому, который после смерти царицы продолжал жить в Аничковом дворце и, будучи достаточно умным и опытным, не претендовал на русский трон. Он сразу понял цель визита высокопоставленного вельможи. Ознакомившись с проектом манифеста императрицы, он достал из потайного ларца брачные документы, зачитал их канцлеру и, поцеловав, бросил в огонь камина. После чего спокойно добавил: «Я не был ничем более, как верным рабом Ее Величества, покойной императрицы Елизаветы Петровны, осыпавшей меня благодеяниями превыше моих заслуг. Теперь вы видите, что у меня нет никаких документов». Узнав о результатах этого визита, Екатерина заметила: «Мы друг друга хорошо понимаем. Тайного брака не существовало, но шепот о нем всегда был для меня неприятен. Почтенный старик предупредил меня, но я ожидала этого».
После завершения этих двух неотложных дел Екатерина приступила к «чистке» прежнего государственного аппарата и выдворению за пределы Российской империи «гольштинской гвардии», которая не очень-то хотела расставаться со своими привилегиями и «хлебными» должностями. Канцлер Воронцов, сославшись на нездоровье, сам подал прошение об отставке и отбыл за границу на лечение. То же сделал и генерал Петр Румянцев, полагая, что у Екатерины есть все основания принять его отставку. Дело в том, что его мать в свое время была назначена Елизаветой заведовать двором Екатерины и выполняла свои обязанности слишком рьяно. Кроме того, по мнению Екатерины, «через нее выходило много сплетен из покоев малого двора». Естественно, ни то, ни другое не могло нравиться будущей императрице. К этому следует добавить слишком ревностное исполнение приказов Петра III Румянцевым, за что он был неоднократно «обласкан» бывшим самодержцем. Но Екатерина отставку не приняла и ответила: «Вы думаете, что бывший ваш фавор ныне вам в порок служить будет, но приезжайте в Петербург и вы будете приняты с той отменностью, которую ваши Отечеству заслуги и чин ваш требует». Екатерина не ошиблась в своем решении – полководец Румянцев в дальнейшем хорошо послужил Отечеству. Другие же высокопоставленные вельможи были вынуждены принять свою отставку по решению самой императрицы.
В области внешней политики Екатерина прежде всего желала вернуть международный престиж России, утерянный ею за время правления Петра III из-за неожиданного перехода от союза с Австрией к союзу с Пруссией. Ее действия на этом поприще были весьма осторожны. Она отказалась от военного союза с Пруссией, но оставила в силе мирный договор с ней. В свою очередь и Австрии было отказано в военной помощи, от чего «Мировая война» сразу вновь превратилась в чисто локальный немецкий конфликт, разрешить который без внешней помощи воюющие стороны не могли и в 1763 году заключили между собой мирный договор, по которому Силезия безоговорочно отходила к Пруссии. Вскоре определился и новый внешнеполитический курс государства, сформулированный Паниным, в ведении которого после отставки Воронцова оказался департамент иностранных дел. Суть его состояла в том, «чтобы Россия могла следовать своей собственной системе, согласной с ее истинными национальными интересами, не находясь постоянно в зависимости от желаний иностранных дворов». Все четко и ясно. Лучше не скажешь. Правда, кое-кому было не очень понятно, как далеко распространятся эти «национальные интересы», но только не Екатерине. К этому времени она уже твердо знала, что сможет удержаться на троне лишь в том случае, если будет продолжательницей дела Петра I в области внешней политики. А чтобы осуществить это, необходимо было вместо окна в Европу открыть туда широкие ворота, чем она и занялась безотлагательно.
Продолжение следует.
Профессор А. Зиничев
Что же могла противопоставить своим конкурентам Екатерина? Да практически ничего. Кровного родства у нее с династией Романовых не было, супруг ее коронованной особой не являлся, что давало повод видеть в нем не императора, а просто «шута горохового», случайно оказавшегося около трона. Но как и предполагала Екатерина, ее дорога к трону стала быстро расчищаться благодаря неразумным поступкам мужа. Весной, вместо поездки в Москву на коронование, Петр III решил провести коренные преобразования в армии. Главнокомандующим он назначил своего дядю, который стал неукоснительно вводить ненавистные для русских солдат прусские порядки. Теперь они целый день должны были находиться на плацу в прусской форме с косами и буклями на голове и отрабатывать всевозможные парадные маневры, включая строевой шаг. Почти одновременно был распущен и Кавалергардский полк, унтер-офицеры которого принимали самое непосредственное участие в перевороте, в свое время давшем возможность Елизавете занять царский престол. Помня их заслуги, императрица в каждую годовщину переворота приглашала их к своему царскому столу, угощала водкой и вела себя как «солдатская матушка», выслушивая все просьбы и жалобы. И вот теперь в казармах этого полка, в гвардейской святыне, начал размещаться Гольштинский полк, состоявший из сброда, собранного со всей Европы! Мало того, следуя примеру своего великого деда, который ликвидировал стрелецкие полки, новый реформатор собирался упразднить теперь всю гвардию! Этого было достаточно для быстрого созревания заговора.
Основным его исполнителем, несомненно, был Григорий Орлов. Откуда же он взялся и как попал в поле зрения Екатерины? Весной 1759 года в Петербург прибыл флигель-адъютант Фридриха II граф Шверин, который угодил в русский плен во время Цорндорфской битвы. «Малый двор», в ту пору уже существовавший при Петре III, принял его со всеми почестями, которые обычно оказывались знатным иностранцам. Он привез в качестве охраны или, лучше сказать, эскорта двух наиболее отличившихся в битве гвардейцев. Одним из них был Григорий Орлов, стройный гигант с лицом херувима, шутя разгибавший новые подковы из демидовской стали. По мнению тогдашних дам, своей красотой он затмевал даже Салтыкова и Понятовского. Конечно же, придворное дамское общество не могло так просто расстаться с таким ковалером и тут же устроило его адъютантом при фельдцейхмейстере Петре Шувалове, приходившемся двоюродным братом всемогущему фавориту Елизаветы. К своему несчастью, этот Шувалов имел любовницу, княгиню Елену Куракину, внешностью которой восхищался весь Петербург. Орлов тотчас «положил на нее глаз» и без промедления начал штурм прекрасной крепости, которая скоро выкинула белый флаг и вручила победителю ключи от своего сердца. Но Шувалов вовсе не собирался мириться с этим, и весь Петербург стал ждать развязки конфликта. Однако она произошла без кровопролития, ибо Шувалов внезапно переселился в мир иной.
Между тем Екатерина поняла, что этот Орлов нужен ей, а не красивой кукле Куракиной. Ведь именно он, способный рисковать своей жизнью за улыбку прекрасной дамы, мог помочь ей надеть на голову российскую корону. Правда, отважного гвардейца надобно было еще приручить, пустив в ход все чары. В действительности «приручение» произошло гораздо быстрее, чем предполагалось. Орлов, авантюрист по натуре, как только заметил благосклонность Екатерины, тотчас покинул Куракину и устремился в головокружительную высь.
У Григория было еще четыре брата, которые проходили службу в различных гвардейских полках. Это была дружная, сплоченная семья, где все решения принимались старшими братьями – Григорием и Алексеем. С деяниями последнего нам еще предстоит познакомиться, но это произойдет несколько позже.
Итак, благодаря Орловым Екатерина установила тесную связь с гвардией. Теперь нужны были деньги, которые позволили бы превратить ее в силу, способную посадить цербстскую принцессу на российский трон. Конечно, необходимого их количества у Екатерины и, тем более, у Орловых не было, но ведь существовала еще и государственная казна. Нужно было только умело запустить туда руку, и это довольно быстро удалось сделать. Для замены умершего Шувалова незадолго до собственной кончины Елизавета нашла достойную персону в лице обрусевшего француза Вильбуа, отец которого считался преданным любимым денщиком Петра I. Сын не унаследовал этих качеств и не оказался столь же верным своей покровительнице, как его предок, и вскоре, понимая, что дни Елизаветы сочтены, стал играть роль слуги двух господ. Поэтому Екатерине без особых хлопот удалось пристроить в его ведомство Орлова на должность «казначея артиллерийских войск». Современники это назначение сравнивали с «установкой воинской кассы на большой дороге для расхищения». Запуская руки в эту кассу, Орловы сумели создать в гвардии надежный костяк, примерно по 100 человек в каждом полку, который и сыграл решающую роль в грядущем перевороте.
Екатерина Дашкова, племянница канцлера Воронцова и сестра фаворитки Петра III Елизаветы, также, несомненно, была причастна к заговору. По свидетельству Дидро, она была низкорослой, с большим выпуклым лбом, невзрачными маленькими глазами, посаженными в глубокие орбиты, испорченными зубами и полным отсутствием талии. Обделенная вниманием со стороны сильного пола, она питала пристрастие к чтению и изучению иностранных языков, но до 15-ти лет не знала ни одного русского слова. Среди современников Екатерина Дашкова слыла очень образованной дамой. Она недолюбливала свою сестру, а заодно и Петра III, что в первую очередь и послужило поводом для ее участия в готовящемся заговоре. Впрочем, Екатерина отводила ей роль не столько активной заговорщицы, сколько товарки или подруги, с которой было удобно появляться в гвардейских казармах или на смотрах войск. Одновременно Дашкова должна была подчеркивать своим нелепым видом внешность будущей императрицы, хотя последняя также не блистала ослепительной красотой.
Никиту Панина тоже причисляют к основным заговорщикам. Карьеру свою он начал в департаменте иностранных дел. Был учеником канцлера Бестужева и последователем проводимой им международной политики. В 1747 году великий канцлер для усиления своего влияния на императрицу попытался сделать красивого 29-летнего Панина любовником Елизаветы, которая весьма благосклонно отнеслась к этой затее. Согласно разработанному заранее сценарию, Панин должен был находиться у двери туалетной комнаты и ожидать просьбу Елизаветы подать ей полотенце. И тут произошла крупная «неловкость»: Панин заснул и просьбы императрицы не услышал, за что и был отправлен в почетную ссылку – сначала послом в Копенгаген, а затем в Стокгольм. Но в 1756 году, после Тдипломатической революции», Елизавета призвала его, сторонника бестужевской политики, обратно и поручила ему воспитание Павла. Как к человеку Екатерина не питала к нему никаких симпатий, но вынуждена была использовать его ум и опытность, дабы «уберечь себя от непростительных и непоправимых ошибок».
Некоторые историки склонны преувеличивать степень участия двух последних лиц в заговоре. Это произошло, по-видимому, под влиянием мемуаров Дашковой, содержащих ряд надуманных и весьма курьезных утверждений, которые на самом деле не имели места. В частности, очень трудно поверить в то, что она со своими внешними данными сделалась любовницей осторожного и дальновидного 43-летнего политика Панина и заставила его заняться вербовкой участников заговора среди высших должностных лиц. Ведь все современники однозначно утверждают, что «огонь желаний» у Панина не удалось разжечь ни одной женщине, встреченной им на его жизненном пути. Трудно также представить, что 32-летняя Екатерина, за 18 лет хорошо познавшая жизнь придворного русского общества, вдруг вручила свою судьбу в руки 18-летней, без всякого жизненного опыта, девчонке. Фридрих II, очень внимательно следивший за событиями в Петербурге и имевший о них самую подробную информацию, охарактеризовал их следующим образом: «Все было сделано Орловыми. Конечно, княгиня Дашкова тоже пахала, но только сидя на рогах у быка». Однако существовал еще один участник заговора, роль которого многие историки незаслуженно принижают. Виной тому служат весьма непростые взаимоотношения между ним и Екатериной после ее восшествия на престол. Речь идет о Кирилле Разумовским, командире Измайловского гвардейского полка, являвшегося главной цитаделью заговорщиков. И, конечно же, Разумовский полностью был осведомлен о заговоре и даже загодя подготовил манифест, который зачитали в день переворота.
Наступил июнь 1762 года. Петр III с Елизаветой Воронцовой жил в Ораниенбауме, а Екатерина со своей товаркой – в Петергофе. Заговор был подготовлен, но Екатерина все еще ждала подходящего момента. Орловы, которым надоело затянувшееся ожидание, 27 июня распустили среди солдат слух, что «матушка» в опасности и, якобы, чуть было не погибла. Это вызвало волнение, давшее Алексею Орлову повод на рассвете следующего дня появиться в Петергофе и принудить Екатерину к решительным действиям. Перепуганные дамы кое-как оделись, сели в экипаж и поскакали в Петербург. На полпути к городу загнали лошадей и вынуждены были пересесть в первую попавшуюся крестьянскую телегу. В нескольких верстах от города они были встречены Григорием Орловым, который пересадил их в свою карету, объявив, что все готово к перевороту и им не следует ни о чем беспокоиться. К 7-ми часам утра заговорщицы в сопровождении обоих братьев Орловых подъехали к казармам Измайловского гвардейского полка, где были восторженно встречены уже построенными для принятия присяги новой императрице солдатами. Едва успев привести себя в порядок после не совсем удобной утренней поездки, Екатерина в сопровождении почетного гвардейского эскорта направилась к Казанскому собору, где в полдень архиепископ Новогородский принародно осенил ее крестом. Затем многолюдная процессия под торжественный звон колоколов проследовала к Зимнему дворцу, где будущую императрицу уже ждали в полном составе Сенат и Синод. Доступ во дворец был открыт для всего народа. После Екатерина призналась, что в этот день у нее распухли руки от множества поцелуев.
А что же делал в это время Петр III? В этот день он решил отпраздновать свои именины в семейной обстановке и с большой свитой отправился в Петергоф. Но, к своему удивлению, обнаружил, что Петергофский дворец пуст. Это сильно озадачило его. Вскоре стали поступать первые сбивчивые сведения о событиях, происходивших в Петербурге. Поначалу для обеспечения своей безопасности от «зловредных происков» жены Петр намеревался вызвать Гольштинский полк, стоявший лагерем около Ораниенбаума, но трезво мыслящий Миних отговорил его от этой затеи. Тогда решено было укрыться в Кронштадте. Еще до наступления сумерек вся компания добралась на яхте до его бастионов, но, собравшись пришвартоваться к причалу, услышала голос часового: «Пускать не велено! А будете причаливать самочинно, велено поступать дурно!» Пришлось возвратиться в Петергоф и заночевать там, все еще надеясь на следующий день уладить возникший конфликт миром. Однако Екатерина не стала лечить свои распухшие руки и в тот же день, дабы довести начатое дело до конца, вместе с товаркой, переодевшись в форму Измайловского полка, вскочила на коня и в сопровождении верных ей гвардейцев двинулась в Петергоф.
Судьба до сих пор изрядно баловала Петра. Казалось, что его имя еще при жизни должно было затеряться в одном из темных закоулков европейской истории и грядущие поколения остались бы в полном неведении, что он являлся внуком Петра Великого, а его бабка приходилась родной сестрой шведскому королю Карлу ХII. Но случилось так, что к годам его юношества в России и Швеции одновременно возникли «династические затруднения», и обе северные державы с одинаковым рвением старались посадить на престол это ничтожество помимо его воли и желания. Естественно, такой повышенный интерес к его персоне сделал свое дело. Петр III стал страдать чрезмерным тщеславием. Кроме того, в нем пробудилось чувство вседозволенности, которое не покидало его на протяжении всего времени пребывания в России. Захотел он осуществить желание своего отца – отобрать Шлезвиг у Дании, и вот пожалуйста, объявил войну Дании, вопреки мнению почти всего Петербургского двора. Мечтал сделаться генерал-майором прусской армии, и его кумир Фридрих II его желание выполнил. Теперь речь шла о сущем пустяке: уговорить Фридриха возглавить объединенное прусско-русское войско и отправиться в его составе на войну с Данией. Что касается происков жены в Петербурге, то к утру у Петр созрел совершенно четкий план действий. Какое право имеет эта лживая бабенка претендовать вместо него на русский престол? Он – потомок династии Романовых, а кто она? Похотливая блудница, нарушавшая супружескую верность. Самое подходящее для нее место – монастырь или какой-нибудь притон. Пусть только она к нему сунется! Он сразу всем раскроет глаза на эту интриганку!
Но в действительности события стали развиваться совсем по другому сценарию. Утром к нему пожаловала не его неверная жена, а братья Орловы, которые не были намерены слушать его обличительные проповеди и потребовали немедленного отречения от престола. На робкую просьбу – отпустить его после отречения в отечество вместе с возлюбленной Елизаветой Воронцовой – получил категорический отказ. Сразу после отречения его без всяких церемоний запихнули в карету с зашторенными окнами и отвезли в сопровождении Алексея Орлова в Ропшу, на мызу, только что подаренную императрицей Григорию Орлову. Один из историков по этому случаю написал: «Петр уподобился послушному ребенку, которого строгие родители отправили в положенный час спать».
Вечером того же дня, то есть 30 июня 1762 года, новая императрица позволила себе немного отдохнуть после «воинских подвигов», а заодно и отпраздновать победу в очень тесном кругу в дворцовых апартаментах Петергофа. Приглашенная на это мероприятие Екатерина Дашкова была крайне удивлена, увидев подле стола с яствами Григория Орлова в халате, полулежавшего в креслах с ногами, закутанными в плед. Судя по всему, он чувствовал себя во дворце не как гость, а скорее как хозяин. Это было очень неприятное зрелище для юной заговорщицы. Она считала себя главным действующим лицом в свершившемся перевороте и полагала, что предстоящее торжество не выйдет за рамки «тет-а-тет» с Екатериной. Этот эпизод дал повод для первой размолвки между «боевыми подругами». В дальнейшем их было предостаточно, хотя между ними существовали и периоды полного примирения.
Сразу после прихода к власти Екатерина должна была решить ряд неотложных задач. Прежде всего необходимо было определить дальнейшую судьбу супруга. Ведь не заключать же его в Петропавловскую крепость, где уже сидел один император! Это было слишком опасно для ее еще неокрепшей власти. Впрочем, она знала наилучший для себя выход из этого совсем непростого положения, но не решалась предложить его даже Орловым. Однако последние хорошо понимали свою миссию и стали действовать без подсказки. Через неделю Екатерина получила «конфиденциальную записку», в которой сообщалось следующее: . Получив «это печальное известие», Екатерина со свойственным ей артистизмом, проливая обильные слезы, утверждала, что «эта смерть наводит на нее ужас и сокрушает ее», но виновных наказывать не стала. Сенат, учитывая болезненное состояние императрицы, рекомендовал ей не присутствовать на погребении тела ее бывшего супруга, что она и сделала. Теперь надлежало уладить все дела с Алексеем Разумовским. Для этого она приказала составить проект манифеста, согласно которому Разумовский получал титул Императорского Высочества. С этим документом канцлер Воронцов и был направлен к Разумовскому, который после смерти царицы продолжал жить в Аничковом дворце и, будучи достаточно умным и опытным, не претендовал на русский трон. Он сразу понял цель визита высокопоставленного вельможи. Ознакомившись с проектом манифеста императрицы, он достал из потайного ларца брачные документы, зачитал их канцлеру и, поцеловав, бросил в огонь камина. После чего спокойно добавил: «Я не был ничем более, как верным рабом Ее Величества, покойной императрицы Елизаветы Петровны, осыпавшей меня благодеяниями превыше моих заслуг. Теперь вы видите, что у меня нет никаких документов». Узнав о результатах этого визита, Екатерина заметила: «Мы друг друга хорошо понимаем. Тайного брака не существовало, но шепот о нем всегда был для меня неприятен. Почтенный старик предупредил меня, но я ожидала этого».
После завершения этих двух неотложных дел Екатерина приступила к «чистке» прежнего государственного аппарата и выдворению за пределы Российской империи «гольштинской гвардии», которая не очень-то хотела расставаться со своими привилегиями и «хлебными» должностями. Канцлер Воронцов, сославшись на нездоровье, сам подал прошение об отставке и отбыл за границу на лечение. То же сделал и генерал Петр Румянцев, полагая, что у Екатерины есть все основания принять его отставку. Дело в том, что его мать в свое время была назначена Елизаветой заведовать двором Екатерины и выполняла свои обязанности слишком рьяно. Кроме того, по мнению Екатерины, «через нее выходило много сплетен из покоев малого двора». Естественно, ни то, ни другое не могло нравиться будущей императрице. К этому следует добавить слишком ревностное исполнение приказов Петра III Румянцевым, за что он был неоднократно «обласкан» бывшим самодержцем. Но Екатерина отставку не приняла и ответила: «Вы думаете, что бывший ваш фавор ныне вам в порок служить будет, но приезжайте в Петербург и вы будете приняты с той отменностью, которую ваши Отечеству заслуги и чин ваш требует». Екатерина не ошиблась в своем решении – полководец Румянцев в дальнейшем хорошо послужил Отечеству. Другие же высокопоставленные вельможи были вынуждены принять свою отставку по решению самой императрицы.
В области внешней политики Екатерина прежде всего желала вернуть международный престиж России, утерянный ею за время правления Петра III из-за неожиданного перехода от союза с Австрией к союзу с Пруссией. Ее действия на этом поприще были весьма осторожны. Она отказалась от военного союза с Пруссией, но оставила в силе мирный договор с ней. В свою очередь и Австрии было отказано в военной помощи, от чего «Мировая война» сразу вновь превратилась в чисто локальный немецкий конфликт, разрешить который без внешней помощи воюющие стороны не могли и в 1763 году заключили между собой мирный договор, по которому Силезия безоговорочно отходила к Пруссии. Вскоре определился и новый внешнеполитический курс государства, сформулированный Паниным, в ведении которого после отставки Воронцова оказался департамент иностранных дел. Суть его состояла в том, «чтобы Россия могла следовать своей собственной системе, согласной с ее истинными национальными интересами, не находясь постоянно в зависимости от желаний иностранных дворов». Все четко и ясно. Лучше не скажешь. Правда, кое-кому было не очень понятно, как далеко распространятся эти «национальные интересы», но только не Екатерине. К этому времени она уже твердо знала, что сможет удержаться на троне лишь в том случае, если будет продолжательницей дела Петра I в области внешней политики. А чтобы осуществить это, необходимо было вместо окна в Европу открыть туда широкие ворота, чем она и занялась безотлагательно.
Продолжение следует.
Профессор А. Зиничев
