Около года назад, после посе-щения редакции ТНового Венского журналаУ, у меня возникла дерзкая мысль описать взаимосвязанные исторические события, происходившие в Австрии и в России на протяжении последних веков. С одной стороны, эта возможность меня заинтересовала, с другой, я чувствовал себя к этому совершенно неподготовленным. Если русскую историю я знал относительно хорошо, то в австрийской я частенько спотыкался на незнакомых фактах и событиях. Несмотря на обильное чтиво по австрийской истории, для меня император Франц Иосиф оставался все же чем-то вроде царя Гороха, жившего в тридевятом царстве. Так уж устроено человеческое мышление.
Прошло время… Благодаря моим хорошим знакомым из Мёдлинга, Хансу и Хильдегард Стран-ски, мне посчастливилось прожить в Австрии почти два месяца и посмотреть на жизнь страны не через окно туристического автобуса, а как бы разглядеть ее изнутри. После этого я почувствовал себя чуточку австрийцем, что прибавило мне уверенности и в части выполнения пожеланий редакции.
На этот раз героями моего повествования станут Петр I и царевич Алексей.
В начале XVIII столетия еще вчера по-азиатски дикая, погруженная в беспробудный многовековой сон Московия предстала перед глазами удивленного Запада в совершено новом облике: многочисленная современная армия, оснащенная своим собственным вооружением, талантливые молодые полководцы, искусные дипломаты, охочие до разных ремесел ТработныеУ люди. Все эти перемены были плодами бурной деятельности молодого царя Петра I. Его заветной мечтой было увидеть Россию передовой, развитой во всех отношениях державой, и для этого надо было как можно скорей перенять все знания и опыт, которые накопили другие страны. Кипучая энергия царя и жажда быстрых перемен не позволяли правильно определить, что нужно было для пользы дела, а что не только не нужно, но и вредно. Поэтому, не разбираясь, брали все подряд: опыт постройки больших морских кораблей и фасоны коротких кафтанов, картошку и табак, сбривание бород и чрезмерное пьянство. И все это внедрялось при помощи кнута и розог, безо всякого поощрения пряником.
Не были забыты и вопросы, связанные с бракосочетанием высочайших особ. Если раньше московские государи, как правило, сочетались браком со своими подданными, то теперь предпочитали выбирать жен для своих наследников среди иностранных принцесс. Хотя сам Петр I был не слишком разборчив и в свое время удовлетворился браком хоть и с иностранной особой, но с весьма туманным прошлым.
В первый раз ТПетрушуУ женили на соотечественнице, Евдокии Лопухиной, в 1689 году, когда ему еще и пятнадцати лет не было. Нравилась ли ему невеста – сказать трудно. В это время ему было не до таких пустяков, потому что мысли его были прикованы к корабельному делу, и он почти неотлучно находился или на Плещеевом озере, или в Архангельске. Но нужно отдать Петру должное – свои супружеские обязанности он добросовестно выполнял, и уже на следующий год Евдокия родила сына, которого в знак уважения к памяти деда назвали Алексеем.
Как и в детстве, Петр частенько бывал в немецкой слободе у своего любимца Лефорта, где ему показывали диковинные часы с нарядно одетыми танцующими фигурками, всевозможные географические карты, секстант, позволяющий определять местонахождение корабля по небесным светилам, книги в толстых переплетах с богатым тиснением, в которых описывались деяния великих полководцев прошлого. В один из таких визитов Лефорт познакомил Петра с недавней своей содержанкой, молодой женщиной – Анной Монс. Ее роман с царем длился около десяти лет, и у нее было много шансов сделаться русской царицей. Последняя преграда на пути к этому была устранена – законная жена Петра еще в 1699 году была пострижена в монахини и содержалась в суздальском монастыре. Но совершенно неожиданно вскрылась любовная связь Анны Монс с саксонским посланником Кенигсеном, когда на нем, утонувшем в ручье под Шлиссельбургом в 1702 году, обнаружили медальон с ее портретом, а в кармане – любовные письма. После случившегося Алексашке Меньшикову было дано деликатное поручение – отобрать у Анны усыпанный алмазами медальон с портретом Петра…
Сердце молодого государя оказалось свободным, и вскоре ему была рекомендована Ткак средство для иссушения любовного недугаУ Марта Скавронская, красивая пленница из свиты фельдмаршала Бориса Петровича Шереметьева. Так начался путь к престолу первой русской императрицы, Екатерины I…
Евдокия Лопухина и бабуш-
ка царевича Алексея, Наталья
Кирилловна Нарышкина, которые воспитывали его в детстве, открыто осуждали многие поступки Петра и, в первую очередь, его связь с Анной Монс. Эти разговоры, конечно, не миновали чувствительных детских ушей, а заключение родной матери в монастырь подтвердило их правдивость и укрепило в голове мысль, что немцы опоили отца заморским зельем, отчего он стал злым и ненавистным для всего русского народа.
Когда Алексею исполнилось восемнадцать лет, Петр о нем вспомнил. Надо было позаботиться о наследнике престола, который бы продолжил дело отца. Но для этого тому необходимо было соответствующее образование. Познания же Алексея не простирались дальше Ветхого и Нового Заветов. И Петр со свойственной ему энергией попытался привить сыну жажду знаний. Сначала для преподавания общеобразовательных предметов к Алексею приставили эрудита Гюйсена, а в 1709 году он был отправлен с сыном канцлера Головина сначала в Краков, а потом в Варшаву для изучения геометрии и фортификации. Но в отношении к наукам сын великого Петра был похож на маленького ребенка, которого насильно хотят накормить надоевшей ему манной кашей.
Тогда, чтобы растормошить закоснелое мышление сына, отец решил применить последнее средство – женить его, и непременно на иностранке. Он полагал, что именно заморская жена переломит его отпрыска в Тпододеяльных разговорахУ и привьет ему западные привычки и образ мышления.
Поскольку после Полтавской битвы в 1709 году вся Европа воочию убедилась в мощи России, выбор иностранных невест был весьма богат. Монархи Пруссии, Австрии, Саксонии были не прочь породниться с русским царем. После долгих раздумий выбор пал на дочь герцога Антона-Ульриха, Шарлотту, родную сестру супруги императора Австрии и ТСвященной римской империиУ Карла VI, отца будущей австрийской императрицы Марии-Терезии.
В первый раз молодые встретились вблизи Карлсбада зимой 1710–1711 годов. Диковатый взгляд, отвратительное знание немецкого языка и полное отсутствие галантных манер в обхождении с прекрасным полом вызвали у Шарлотты полное недоумение. Царевич же написал своему духовнику в Россию: ТКогда его (Петра — пр. ред.) такая воля есть, чтобы меня на иноземке женили, то мне показалось, что она человек добр, и лучше ее здесь мне не сыскатьУ.
19 апреля 1711 года обеими сторонами был подписан брачный контракт. Сразу после свадьбы, судя по некоторым источникам, Петр послал молодоженов собирать провиант для войск в Польшу, где они и пробыли полгода, постоянно нуждаясь в деньгах. Думаю, что с шапкой по городам и весям они не ходили, а для этой цели, надо полагать, существовала какая-то команда, и немалая, при которой царевич числился начальником. Что же касается нехватки денег, то их, конечно, могло не хватать, так как сразу же после свадьбы Шарлотта завела большую свиту, каковая была под стать только коронованным особам.
После медового месяца длиной в полгода Петр отправил сына в действующую армию в Померанию, надеясь привить ему любовь к военному делу. Шарлотта же осталась одна в Польше, и оттуда до Петра дошли слухи, что невестка имеет недозволенную связь с одним из придворных – Плейницем. Это послужило поводом к решению о ее отправке в Петербург для установления более бдительного над ней присмотра. Такой оборот дела сильно напугал Шарлотту: мало ли что могут сделать эти дикари московиты у себя в Петербурге! Желая создать себе репутацию великомученицы, она написала в письме в Вену: ТМое положение гораздо печальнее и ужаснее, чем может себе представить чье-либо воображение. Я замужем за человеком, который меня не любит… Царь ко мне милостив, его же жена вредит мне всевозможным образом, ибо она ненавидит меня столько же, сколько мне приходится ее опасатьсяУ. Короче говоря, отправилась она не в Петербург, как ей предписывалось, а к отцу в Вену.
Петр был крайне раздражен, но выхода своему гневу не дал и решил подождать реакции венского двора. Там же Шарлотте объяснили, что в Вене никто не собирается зачислять ее в святые и больше не хотят читать подобных писем. Брак ее – династический, а в этом случае не принято обсуждать, кто кого любит или не любит, а печься прежде всего надо о том, чтобы посадить своего сына на русский престол. В феврале 1713 года позиция Вены стала известна Петру, и он, слегка пожурив невестку, отправил ее в Петербург.
Там она сохраняла все тот же многочисленный двор, который от дворника до управляющего состоял исключительно из ее соотечественников, что неминуемо вызвало ее изоляцию от петербургского общества. Кроме того, против всего русского, как, впрочем, и против мужа, ее весьма успешно настраивала любимая подруга, принцесса фон Остфрисланд. Все усугублялось хронической нехваткой средств на содержание челяди. Поэтому в ее письмах домой не прекращались жалобы на нерегулярное поступление из казны денег, причитавшихся семье царевича Алексея по брачному контракту, на бедность имений (1500 душ), пожалованных царем. Наконец, произошла крупная ссора из-за приданого, которое составляло 20 000 рублей, и царевич вынужден был пообещать все их отдать родителям супруги. Но когда дело дошло до соответствующих финансовых документов, передумал и подписывать их отказался. Потом состоялся большой скандал между Шарлоттой и сестрой Петра, Натальей Алексеевной, которая, не утруждая себя подбором выражений, с солдатской прямотой высказала ино-
странке все, что она думала по поводу ее ТглупогоУ двора и ее нищих родителей. Оскорбленная до глубины души Шарлотта бросилась искать защиты у
мужа, но Алексей, хорошо зная российскую действительность и размеры от-
пускаемых на содержание царских родственников средств, отказался о чем-либо просить отца. Этот отказ еще больше настроил Шарлотту против супруга, который в сердцах посоветовал ей отправляться к родителям.
Семейные неурядицы дали Алексею хороший повод для бегства от ТнелюдимойУ жены. Теперь он много времени проводил в беседах с духовными лицами, а заодно и пьянствовал, как это делают многие русские люди с горя. Это помогало ему жить в своем иллюзорном мире, где не было злого деспота отца, в мечтах о доброй русской жене из какой-нибудь подмосковной деревни. Однако о русской жене он не только мечтал, но и энергично занимался ее поисками, и для этой цели лучше всего подходила дворовая девка князей Вяземских – Евфросиния Федотова. Лицом красна, дородна, не то что костлявая Шарлотта. Говорит все дельно, без вывертов, по-русски, никаких хором, никакой челяди для себя не просит. Подарит ей царевич стеклянные бусы – целая неделя неподдельной, искренней радости. Не то, что его жена: ей хоть Версальский дворец подари, радости
не дождешься. Поцелует царевич свою Евфросиньюшку в алые губки, отчего по всему лицу румянец разбежится, она на глаза себе платок накинет, чтобы греха не видали, и… трава не расти.
Трудно судить, кто из супругов был прав, а кто виноват. Ни один из них не изменил своих привычек и не сделал ни шагу навстречу друг другу. Между тем, несмотря на все эти неурядицы, Шарлотта ревностно выполняла пожелания венского двора и в начале 1914 года забеременела. Она продолжала писать матери плаксивые письма: ТМолю Бога, чтобы он наставил меня Своим Духом, иначе отчаяние заставит меня совершить что-нибудь ужасное…У.
Немного раньше, еще в 1712 году, Петр I сочетался браком со своей любовницей Мартой Скавронской, которая к этому времени приняла православную веру, обрела новое имя Екатерина, нарожала своему возлюбленному кучу детей, из которых в живых остались две незаконнорожденные дочери Анна и Елизавета, появившиеся на свет до оформления брачного союза. Она не оставляла надежды посадить на русский престол своего отпрыска, поэтому под предлогом оказания медицинской помощи послала в дом Шарлотты целую команду, чтобы неусыпно следить за родами и не допустить подмены младенца женского пола на персону мужского пола. На этот раз у невестки родилась дочь, которую нарекли Натальей. А вот в следующий раз, а именно 12 октября 1715 года, Шарлотта разрешилась от бремени мальчиком, нареченным Петром. Надо полагать, что это и стало одной из причин, приведших к ее кончине через десять дней после родов. Похороны прошли в Петропавловской крепости, и в тот же день в доме царевича, на поминках по усопшей, Петр публично вручил сыну письмо, где указал на все его недостатки и, прежде всего, – на нелюбовь к военному делу. Это был первый шаг в деле отстранения Алексея от престола.
К радости Екатерины, она также вскоре произвела на свет сына, нареченного Петром. Могла ли она спокойно смотреть на существование двух претендентов на российский престол: Петра Петровича и Петра Алексеевича! Конечно нет! Поэтому она стала побуждать мужа к более решительным мерам по отношению к Алексею, и они последовали. Царевичу предложили на выбор: или исправиться и стать достойным своего отца, или постричься в монахи. Он выбрал второй вариант. ТЖелаю монашеского чина и прошу о сем милостивейшего дозволенияУ, – так написал он отцу. Получив письмо, Петр задумался, а потом, через неделю, неожиданно приехал к Алексею и предложил ему подумать еще полгода. Может быть, ставя сыну ультиматум, царь все же надеялся подчинить его своей воле. Но могла быть и другая причина: он видел в нем не просто человека, неспособного продолжить его дело, но и явного врага Екатерины, их детей, приближенных и, наконец, всего начатого им дела. Монастырь был надежным средством изоляции сына только при жизни Петра. Однако монашеский клобук Тне гвоздями прибит к головеУ царевича и после смерти отца при определенных обстоятельствах мог быть легко заменен на царскую корону. И тогда все усилия Петра по переустройству страны погибли бы.
После этого разговора прошло более полутора лет, и про Алексея, казалось бы, забыли: он с великим удовольствием проводил время в обществе своей ТлюбезнойУ Евфросинии, все более к ней привязываясь. Царь же поехал поглазеть на Европу и, в частности, в Париже сажал к себе на колени и гладил по головке семилетнего короля Франции Людовика XV, который впоследствии доставил России немало хлопот, науськивая на нее то турок, то поляков, а то и тех и других одновременно.
Неожиданно, в августе 1717 года, у Алексея появился специальный курьер от отца с повелением ехать к нему в Амстердам, не мешкая более недели, или постричься в монахи с обязательным указанием монастыря. После прелестей мирской жизни в обществе Трусской женыУ монастырь показался Алексею не надежной обителью, а темницей, где его лишат земных радостей. Поэтому мысль о побеге от отца-деспота, которая раньше едва теплилась в его сознании, полностью овладела Алексеем. Тем более реализовать ее было крайне просто, ведь сам отец звал его за границу. Без проволочек были оформлены необходимые документы, выделил необходимую денежную сумму сенат, не отказал в дополнительной субсидии Меньшиков, обычно не состоявший в приятельских отношениях с Алексеем. Всесильный фаворит даже посоветовал царевичу взять с собой Евфросиньюшку, надеясь тем самым убрать ее из Петербурга, а заодно и разозлить Петра и заставить его принять крутые меры против сына.
ТДружескийУ совет окончательно убедил Алексея отправиться в путешествие вместе с дамой сердца. В дороге он встретил свою сестру Марию, которая возвращалась с лечения на водах, и частично открыл ей свой замысел: ТЕду к батюшке, да не знаю, буду ли угоден. Рад бы куда скрытьсяУ. На что сестра ответила: ТКуда ж тебе от отца уйти? Тебя везде сыщут!У. Этот разговор, конечно, не прибавил Алексею уверенности в правильности принятого решения о побеге.
В Любаве царевич встретился со своим доверенным лицом, Кикиным, который расставил все точки над ТiУ в том, куда должен был ехать свояк Римского кесаря. Конечно же, в Вену! Там Карл VI примет его как сына и будет выдавать ему гульдены на пропитание. Это, якобы, было уже обговорено с
вице-канцлером Шёнборном. Только ехать туда следовало инкогнито, дабы не быть перехваченным в дороге царем.
Поэтому в Любаве царевич Алексей бесследно исчез, а появился некий польский полковник Коховский, который поехал не в Амстердам, где находился Петр, а совсем в другую сторону – в Вену.
21 ноября 1717 года Хофбург жил своей как обычно размеренной жизнью. Вице-канцлер Шёнборн ровно в 10 часов вечера отдал папку с документами дежурному офицеру для отправки бумаг адресатам, другую же, с еще не просмотренными документами, положил в ящик стола, не забыв закрыть его на ключ. Встал, потер рукой занемевшую от долгого сидения поясницу и направился к одной из дверей просторного кабинета. В то время у чиновников еще не было такой глупой привычки, как теперь: работать в одном месте, а жить в другом. Поэтому вице-канцлеру достаточно было всего навсего открыть дверь, чтобы оказаться в своих жилых апартаментах. Там он с большим удовольствием освободился из объятий тесного мундира и облачился в просторный шлафрок, заранее предвкушая, как растянется под пуховым одеялом. Но этого не произошло: строго установленный и незыблемый распорядок был нарушен появлением все того же дежурного офицера, доложившего, что вице-канцлера спрашивает какой-то человек по чрезвычайному делу. Конечно же, этого хама следовало бы в столь поздний час гнать в шею со двора, но Шёнборн, как опытный дипломат, интуитивно почувствовал, что делать этого не стоит, и приказал впустить нахала в свой кабинет. На незнакомце были большие и весьма грязные сапоги, в которых, согласно принятому этикету, ни в коем случае не стоило появляться в императорском дворе. Из мешанины французских и немецких слов, с большим трудом произнесенных визитером, выходило, что русский царевич Алексей находился в трактире поблизости и желал немедля представиться Шёнборну.
Не успел вице-канцлер снова натянуть мундир (нельзя же было принимать наследника русского престола в домашнем одеянии), как царевич стремительно ворвался в кабинет и, оставшись с Шёнборном наедине, тревожно оглядываясь по сторонам, заговорил: ТЯ пришел искать протекции у моего свояка, просить спасти мою жизнь, меня хотят погубить, а моих бедных детей лишить короны. Император должен спасти мою жизнь, обеспечить мне и моим детям наследство. Отец хочет меня погубить, а я ни в чем не виноват. Я никогда не раздражал отца. Да я не мог… Я слабый человек… Меньшиков так меня нарочно воспитал, меня споили, умышленно расстроили мое здоровье. Теперь отец говорит, что я не гожусь ни к войне, ни к правлению – нет у меня достаточного ума, чтобы управлять. Меня хотели постричь и засадить в монастырь… Император должен охранять мою жизньУ. Царевич говорил эти слова крикливым голосом, все время оглядывался по сторонам, не мог стоять на одном месте. Бегая по кабинету, он даже перевернул кресло… Потом вдруг остановился и попросил пива. К сожалению, пива во дворце почему-то не оказалось и пришлось довольствоваться вином. Подкрепившись, царевич потребовал: ТВедите меня тотчас же к императору!У. Он представлял свое появление в Вене совсем по-другому: в сопровождении почетного караула он торжественно прибудет в Хофбург, где у входа его встретит какая-нибудь важная персона и сопроводит прямо к Римскому кесарю. Тут они троекратно облобызаются, как это принято у близких родственников. Потом Карл VI прикажет прикатить бочку свежего пива, а Алексей в свою очередь преподнесет ему две бутылки настоящей русской водки. Потому что немецкий шнапс водке и в подметки не годится. Ну а далее подадут большой самовар, и сама императрица будет разливать чай. Дальше пойдет долгий разговор о всевозможных религиозных тонкостях, касающихся разногласий между западной и восточной церквями, где Алексей считал себя большим знатоком и смог бы показать свою ученость.
Прожженный дипломат Шёнборн допускал возможность обращения царевича как частного лица к венскому двору за разрешением пребывания в империи, но при этом совершенно необходим был его официальный отказ от претензий на русский престол. А этого Алексей как раз и не желал делать. Выходило следующее: царевич ссорится с отцом из-за попытки лишить его, законного наследника, царского трона, а римский кесарь желает приютить в своем государстве сына русского царя, которого Петр I по каким-то причинам не хочет видеть своим преемником. Тут было налицо явное вмешательство во внутренние дела пока еще дружественного государства, и это прилагательное могло легко исчезнуть из дипломатического лексикона, если бы венский двор пригрел опального царевича. Последствием этого неразумного поступка могла стать война с могущественной Россией, которая восемь лет назад в полтавской битве вдребезги разбила непобедимого доселе Карла XII. Но даже если в этой войне Австрия и добилась бы победы, то вряд ли получила бы какую-либо выгоду. Слабовольный, с примитивным мышлением царевич, усевшись на отцовский трон, наверняка не смог бы отстаивать интересы Австрии. Нет, такая война совершен-
но не нужна империи! И опытный дипломат ответил Алексею: ТК императору вам явиться невозможно: сейчас слишком поздно, притом необходимо прежде передать его величеству правдиво и основательно изложенное дело, которое вас беспокоит, тем более, что мы ничего подобного не слышали относительно такого мудрого монарха, как ваш родительУ.
Таким образом, царевичу пришлось расстаться со своими прекрасными грезами: ни свояка, ни самовара, ни даже кружки пива он во дворце так и не увидел.
На другой день император, отложив в сторону текущие дела, провел в узком кругу секретную конференцию, дабы определить форму отношений со своим как снег на голову свалившимся свояком. После долгих дебатов Шёнборну было поручено сообщить царевичу следующее: ТХотя его императорское величество не может себе вообразить, что его величество царь был так вооружен против почтительного сына или допускал других делать зло сыну, тем не менее, однако, сочувствуя горю и жалобам царевича, император обещает ему покровительство сообразно своему великодушию, родственным связям и христианской любви и будет стараться примирить его с родителем, а до этого времени признает лучшим, если царевич будет оставаться тайно и не станет представляться их величествам, тем более, что беременность ее величества не дозволяет ей свиданий и разговоровУ.
Ночью 23 ноября царевича под большим секретом препроводили в замок Вайербург, где он письменно ответил на представленные ему вопросы. В ответах было следующее: ТСвидетельствую Богом, что я никогда не предпринимал против отца ничего несообразного с долгом сына и подданного и не помышлял о возбуждении народа к восстанию, хотя это легко было сделать, так как русские меня любят, а отца моего ненавидят за его дурную низкого происхождения царицу, за злых любимцев, за то, что не щадит ни денег, ни крови подданных, за то, что он тиран и враг своего народаУ.
Ознакомившись со столь крамольными рассуждениями, при дворе сочли за благо удалить царевича как можно дальше от Вены и отправили его в Тироль под видом опасного государственного преступника для Тбольшего отклонения подозренийУ. Теперь его прибежищем стала крепость Эринберг, находящаяся среди гор на высокой скале. В инструкции коменданту крепости предписывалось следующее: тратить на содержание Алексея вместе со свитой 250–300 гульденов в месяц, в случае болезни призывать врача, давать книги, если они потребуются, дозволять прогуливаться по свежему воздуху внутри крепости, все письма от царевича пересылать нераспечатанными непосредственно принцу Савойскому. (Оказывается, принц был не только искусным полководцем, о чем мы все знаем, но и неплохим дипломатом, которому поручали вести весьма щекотливые Ттайные делаУ. В этой инструкции был и еще один пункт, касающийся персонала крепости: ТНа все время пребывания арестанта в крепости не дозволять солдатам, а особенно их женам, выходить по любой надобности из крепости под страхом смертной казниУ. Так что царевич нежданно-негаданно превратился из желанного гостя-родственника императора в узника.
Между тем, Петр вскоре понял, что царевич, испугавшись его гнева, куда-то удрал. Но куда? Первой и наиболее вероятной версией был побег в Австрию. Не мешкая, царь вызвал в Амстердам своего венского резидента Веселовского и дал ему поручение срочно отыскать беглеца. Одновременно ему дали письмо к императору, а срок вручения должен был определить сам резидент сообразно обстоятельствам. В письме этом сообщалось, что Алексей всегда не слушал отца и дурно жил со своей супругой, родственницей императора, а получив повеление приехать к отцу, скрылся неизвестно куда. В конце письма была просьба прислать Алексея к Петру на исправление под караулом, если он тайно или явно окажется в областях, подвластных императору.
Выполняя царские указания Веселовский поехал в Вену не напрямик, а заезжал во все города, лежащие на пути. Доказательств пребывания там самого царевича обнаружить не удалось, зато выяснилось, что в соответствующий отрезок времени в сторону Вены ехал некий польский подполковник Коховский с персоной женского пола и внушительной свитой. Но на близких подступах к Вене он куда-то пропал, а вместо него появился некий кавалер Кременецкий, который также был с дамой и челядью. На одном постоялом дворе этот господин интересовался дорогой в Италию. Обследовав постоялые дворы по дороге в Рим, резидент ничего не услышал ни о Коховском, ни о Кременецком. Все следы вели в Вену!
Продолжение следует.
Профессор
Александр Зиничев
Прошло время… Благодаря моим хорошим знакомым из Мёдлинга, Хансу и Хильдегард Стран-ски, мне посчастливилось прожить в Австрии почти два месяца и посмотреть на жизнь страны не через окно туристического автобуса, а как бы разглядеть ее изнутри. После этого я почувствовал себя чуточку австрийцем, что прибавило мне уверенности и в части выполнения пожеланий редакции.
На этот раз героями моего повествования станут Петр I и царевич Алексей.
В начале XVIII столетия еще вчера по-азиатски дикая, погруженная в беспробудный многовековой сон Московия предстала перед глазами удивленного Запада в совершено новом облике: многочисленная современная армия, оснащенная своим собственным вооружением, талантливые молодые полководцы, искусные дипломаты, охочие до разных ремесел ТработныеУ люди. Все эти перемены были плодами бурной деятельности молодого царя Петра I. Его заветной мечтой было увидеть Россию передовой, развитой во всех отношениях державой, и для этого надо было как можно скорей перенять все знания и опыт, которые накопили другие страны. Кипучая энергия царя и жажда быстрых перемен не позволяли правильно определить, что нужно было для пользы дела, а что не только не нужно, но и вредно. Поэтому, не разбираясь, брали все подряд: опыт постройки больших морских кораблей и фасоны коротких кафтанов, картошку и табак, сбривание бород и чрезмерное пьянство. И все это внедрялось при помощи кнута и розог, безо всякого поощрения пряником.
Не были забыты и вопросы, связанные с бракосочетанием высочайших особ. Если раньше московские государи, как правило, сочетались браком со своими подданными, то теперь предпочитали выбирать жен для своих наследников среди иностранных принцесс. Хотя сам Петр I был не слишком разборчив и в свое время удовлетворился браком хоть и с иностранной особой, но с весьма туманным прошлым.
В первый раз ТПетрушуУ женили на соотечественнице, Евдокии Лопухиной, в 1689 году, когда ему еще и пятнадцати лет не было. Нравилась ли ему невеста – сказать трудно. В это время ему было не до таких пустяков, потому что мысли его были прикованы к корабельному делу, и он почти неотлучно находился или на Плещеевом озере, или в Архангельске. Но нужно отдать Петру должное – свои супружеские обязанности он добросовестно выполнял, и уже на следующий год Евдокия родила сына, которого в знак уважения к памяти деда назвали Алексеем.
Как и в детстве, Петр частенько бывал в немецкой слободе у своего любимца Лефорта, где ему показывали диковинные часы с нарядно одетыми танцующими фигурками, всевозможные географические карты, секстант, позволяющий определять местонахождение корабля по небесным светилам, книги в толстых переплетах с богатым тиснением, в которых описывались деяния великих полководцев прошлого. В один из таких визитов Лефорт познакомил Петра с недавней своей содержанкой, молодой женщиной – Анной Монс. Ее роман с царем длился около десяти лет, и у нее было много шансов сделаться русской царицей. Последняя преграда на пути к этому была устранена – законная жена Петра еще в 1699 году была пострижена в монахини и содержалась в суздальском монастыре. Но совершенно неожиданно вскрылась любовная связь Анны Монс с саксонским посланником Кенигсеном, когда на нем, утонувшем в ручье под Шлиссельбургом в 1702 году, обнаружили медальон с ее портретом, а в кармане – любовные письма. После случившегося Алексашке Меньшикову было дано деликатное поручение – отобрать у Анны усыпанный алмазами медальон с портретом Петра…
Сердце молодого государя оказалось свободным, и вскоре ему была рекомендована Ткак средство для иссушения любовного недугаУ Марта Скавронская, красивая пленница из свиты фельдмаршала Бориса Петровича Шереметьева. Так начался путь к престолу первой русской императрицы, Екатерины I…
Евдокия Лопухина и бабуш-
ка царевича Алексея, Наталья
Кирилловна Нарышкина, которые воспитывали его в детстве, открыто осуждали многие поступки Петра и, в первую очередь, его связь с Анной Монс. Эти разговоры, конечно, не миновали чувствительных детских ушей, а заключение родной матери в монастырь подтвердило их правдивость и укрепило в голове мысль, что немцы опоили отца заморским зельем, отчего он стал злым и ненавистным для всего русского народа.
Когда Алексею исполнилось восемнадцать лет, Петр о нем вспомнил. Надо было позаботиться о наследнике престола, который бы продолжил дело отца. Но для этого тому необходимо было соответствующее образование. Познания же Алексея не простирались дальше Ветхого и Нового Заветов. И Петр со свойственной ему энергией попытался привить сыну жажду знаний. Сначала для преподавания общеобразовательных предметов к Алексею приставили эрудита Гюйсена, а в 1709 году он был отправлен с сыном канцлера Головина сначала в Краков, а потом в Варшаву для изучения геометрии и фортификации. Но в отношении к наукам сын великого Петра был похож на маленького ребенка, которого насильно хотят накормить надоевшей ему манной кашей.
Тогда, чтобы растормошить закоснелое мышление сына, отец решил применить последнее средство – женить его, и непременно на иностранке. Он полагал, что именно заморская жена переломит его отпрыска в Тпододеяльных разговорахУ и привьет ему западные привычки и образ мышления.
Поскольку после Полтавской битвы в 1709 году вся Европа воочию убедилась в мощи России, выбор иностранных невест был весьма богат. Монархи Пруссии, Австрии, Саксонии были не прочь породниться с русским царем. После долгих раздумий выбор пал на дочь герцога Антона-Ульриха, Шарлотту, родную сестру супруги императора Австрии и ТСвященной римской империиУ Карла VI, отца будущей австрийской императрицы Марии-Терезии.
В первый раз молодые встретились вблизи Карлсбада зимой 1710–1711 годов. Диковатый взгляд, отвратительное знание немецкого языка и полное отсутствие галантных манер в обхождении с прекрасным полом вызвали у Шарлотты полное недоумение. Царевич же написал своему духовнику в Россию: ТКогда его (Петра — пр. ред.) такая воля есть, чтобы меня на иноземке женили, то мне показалось, что она человек добр, и лучше ее здесь мне не сыскатьУ.
19 апреля 1711 года обеими сторонами был подписан брачный контракт. Сразу после свадьбы, судя по некоторым источникам, Петр послал молодоженов собирать провиант для войск в Польшу, где они и пробыли полгода, постоянно нуждаясь в деньгах. Думаю, что с шапкой по городам и весям они не ходили, а для этой цели, надо полагать, существовала какая-то команда, и немалая, при которой царевич числился начальником. Что же касается нехватки денег, то их, конечно, могло не хватать, так как сразу же после свадьбы Шарлотта завела большую свиту, каковая была под стать только коронованным особам.
После медового месяца длиной в полгода Петр отправил сына в действующую армию в Померанию, надеясь привить ему любовь к военному делу. Шарлотта же осталась одна в Польше, и оттуда до Петра дошли слухи, что невестка имеет недозволенную связь с одним из придворных – Плейницем. Это послужило поводом к решению о ее отправке в Петербург для установления более бдительного над ней присмотра. Такой оборот дела сильно напугал Шарлотту: мало ли что могут сделать эти дикари московиты у себя в Петербурге! Желая создать себе репутацию великомученицы, она написала в письме в Вену: ТМое положение гораздо печальнее и ужаснее, чем может себе представить чье-либо воображение. Я замужем за человеком, который меня не любит… Царь ко мне милостив, его же жена вредит мне всевозможным образом, ибо она ненавидит меня столько же, сколько мне приходится ее опасатьсяУ. Короче говоря, отправилась она не в Петербург, как ей предписывалось, а к отцу в Вену.
Петр был крайне раздражен, но выхода своему гневу не дал и решил подождать реакции венского двора. Там же Шарлотте объяснили, что в Вене никто не собирается зачислять ее в святые и больше не хотят читать подобных писем. Брак ее – династический, а в этом случае не принято обсуждать, кто кого любит или не любит, а печься прежде всего надо о том, чтобы посадить своего сына на русский престол. В феврале 1713 года позиция Вены стала известна Петру, и он, слегка пожурив невестку, отправил ее в Петербург.
Там она сохраняла все тот же многочисленный двор, который от дворника до управляющего состоял исключительно из ее соотечественников, что неминуемо вызвало ее изоляцию от петербургского общества. Кроме того, против всего русского, как, впрочем, и против мужа, ее весьма успешно настраивала любимая подруга, принцесса фон Остфрисланд. Все усугублялось хронической нехваткой средств на содержание челяди. Поэтому в ее письмах домой не прекращались жалобы на нерегулярное поступление из казны денег, причитавшихся семье царевича Алексея по брачному контракту, на бедность имений (1500 душ), пожалованных царем. Наконец, произошла крупная ссора из-за приданого, которое составляло 20 000 рублей, и царевич вынужден был пообещать все их отдать родителям супруги. Но когда дело дошло до соответствующих финансовых документов, передумал и подписывать их отказался. Потом состоялся большой скандал между Шарлоттой и сестрой Петра, Натальей Алексеевной, которая, не утруждая себя подбором выражений, с солдатской прямотой высказала ино-
странке все, что она думала по поводу ее ТглупогоУ двора и ее нищих родителей. Оскорбленная до глубины души Шарлотта бросилась искать защиты у
мужа, но Алексей, хорошо зная российскую действительность и размеры от-
пускаемых на содержание царских родственников средств, отказался о чем-либо просить отца. Этот отказ еще больше настроил Шарлотту против супруга, который в сердцах посоветовал ей отправляться к родителям.
Семейные неурядицы дали Алексею хороший повод для бегства от ТнелюдимойУ жены. Теперь он много времени проводил в беседах с духовными лицами, а заодно и пьянствовал, как это делают многие русские люди с горя. Это помогало ему жить в своем иллюзорном мире, где не было злого деспота отца, в мечтах о доброй русской жене из какой-нибудь подмосковной деревни. Однако о русской жене он не только мечтал, но и энергично занимался ее поисками, и для этой цели лучше всего подходила дворовая девка князей Вяземских – Евфросиния Федотова. Лицом красна, дородна, не то что костлявая Шарлотта. Говорит все дельно, без вывертов, по-русски, никаких хором, никакой челяди для себя не просит. Подарит ей царевич стеклянные бусы – целая неделя неподдельной, искренней радости. Не то, что его жена: ей хоть Версальский дворец подари, радости
не дождешься. Поцелует царевич свою Евфросиньюшку в алые губки, отчего по всему лицу румянец разбежится, она на глаза себе платок накинет, чтобы греха не видали, и… трава не расти.
Трудно судить, кто из супругов был прав, а кто виноват. Ни один из них не изменил своих привычек и не сделал ни шагу навстречу друг другу. Между тем, несмотря на все эти неурядицы, Шарлотта ревностно выполняла пожелания венского двора и в начале 1914 года забеременела. Она продолжала писать матери плаксивые письма: ТМолю Бога, чтобы он наставил меня Своим Духом, иначе отчаяние заставит меня совершить что-нибудь ужасное…У.
Немного раньше, еще в 1712 году, Петр I сочетался браком со своей любовницей Мартой Скавронской, которая к этому времени приняла православную веру, обрела новое имя Екатерина, нарожала своему возлюбленному кучу детей, из которых в живых остались две незаконнорожденные дочери Анна и Елизавета, появившиеся на свет до оформления брачного союза. Она не оставляла надежды посадить на русский престол своего отпрыска, поэтому под предлогом оказания медицинской помощи послала в дом Шарлотты целую команду, чтобы неусыпно следить за родами и не допустить подмены младенца женского пола на персону мужского пола. На этот раз у невестки родилась дочь, которую нарекли Натальей. А вот в следующий раз, а именно 12 октября 1715 года, Шарлотта разрешилась от бремени мальчиком, нареченным Петром. Надо полагать, что это и стало одной из причин, приведших к ее кончине через десять дней после родов. Похороны прошли в Петропавловской крепости, и в тот же день в доме царевича, на поминках по усопшей, Петр публично вручил сыну письмо, где указал на все его недостатки и, прежде всего, – на нелюбовь к военному делу. Это был первый шаг в деле отстранения Алексея от престола.
К радости Екатерины, она также вскоре произвела на свет сына, нареченного Петром. Могла ли она спокойно смотреть на существование двух претендентов на российский престол: Петра Петровича и Петра Алексеевича! Конечно нет! Поэтому она стала побуждать мужа к более решительным мерам по отношению к Алексею, и они последовали. Царевичу предложили на выбор: или исправиться и стать достойным своего отца, или постричься в монахи. Он выбрал второй вариант. ТЖелаю монашеского чина и прошу о сем милостивейшего дозволенияУ, – так написал он отцу. Получив письмо, Петр задумался, а потом, через неделю, неожиданно приехал к Алексею и предложил ему подумать еще полгода. Может быть, ставя сыну ультиматум, царь все же надеялся подчинить его своей воле. Но могла быть и другая причина: он видел в нем не просто человека, неспособного продолжить его дело, но и явного врага Екатерины, их детей, приближенных и, наконец, всего начатого им дела. Монастырь был надежным средством изоляции сына только при жизни Петра. Однако монашеский клобук Тне гвоздями прибит к головеУ царевича и после смерти отца при определенных обстоятельствах мог быть легко заменен на царскую корону. И тогда все усилия Петра по переустройству страны погибли бы.
После этого разговора прошло более полутора лет, и про Алексея, казалось бы, забыли: он с великим удовольствием проводил время в обществе своей ТлюбезнойУ Евфросинии, все более к ней привязываясь. Царь же поехал поглазеть на Европу и, в частности, в Париже сажал к себе на колени и гладил по головке семилетнего короля Франции Людовика XV, который впоследствии доставил России немало хлопот, науськивая на нее то турок, то поляков, а то и тех и других одновременно.
Неожиданно, в августе 1717 года, у Алексея появился специальный курьер от отца с повелением ехать к нему в Амстердам, не мешкая более недели, или постричься в монахи с обязательным указанием монастыря. После прелестей мирской жизни в обществе Трусской женыУ монастырь показался Алексею не надежной обителью, а темницей, где его лишат земных радостей. Поэтому мысль о побеге от отца-деспота, которая раньше едва теплилась в его сознании, полностью овладела Алексеем. Тем более реализовать ее было крайне просто, ведь сам отец звал его за границу. Без проволочек были оформлены необходимые документы, выделил необходимую денежную сумму сенат, не отказал в дополнительной субсидии Меньшиков, обычно не состоявший в приятельских отношениях с Алексеем. Всесильный фаворит даже посоветовал царевичу взять с собой Евфросиньюшку, надеясь тем самым убрать ее из Петербурга, а заодно и разозлить Петра и заставить его принять крутые меры против сына.
ТДружескийУ совет окончательно убедил Алексея отправиться в путешествие вместе с дамой сердца. В дороге он встретил свою сестру Марию, которая возвращалась с лечения на водах, и частично открыл ей свой замысел: ТЕду к батюшке, да не знаю, буду ли угоден. Рад бы куда скрытьсяУ. На что сестра ответила: ТКуда ж тебе от отца уйти? Тебя везде сыщут!У. Этот разговор, конечно, не прибавил Алексею уверенности в правильности принятого решения о побеге.
В Любаве царевич встретился со своим доверенным лицом, Кикиным, который расставил все точки над ТiУ в том, куда должен был ехать свояк Римского кесаря. Конечно же, в Вену! Там Карл VI примет его как сына и будет выдавать ему гульдены на пропитание. Это, якобы, было уже обговорено с
вице-канцлером Шёнборном. Только ехать туда следовало инкогнито, дабы не быть перехваченным в дороге царем.
Поэтому в Любаве царевич Алексей бесследно исчез, а появился некий польский полковник Коховский, который поехал не в Амстердам, где находился Петр, а совсем в другую сторону – в Вену.
21 ноября 1717 года Хофбург жил своей как обычно размеренной жизнью. Вице-канцлер Шёнборн ровно в 10 часов вечера отдал папку с документами дежурному офицеру для отправки бумаг адресатам, другую же, с еще не просмотренными документами, положил в ящик стола, не забыв закрыть его на ключ. Встал, потер рукой занемевшую от долгого сидения поясницу и направился к одной из дверей просторного кабинета. В то время у чиновников еще не было такой глупой привычки, как теперь: работать в одном месте, а жить в другом. Поэтому вице-канцлеру достаточно было всего навсего открыть дверь, чтобы оказаться в своих жилых апартаментах. Там он с большим удовольствием освободился из объятий тесного мундира и облачился в просторный шлафрок, заранее предвкушая, как растянется под пуховым одеялом. Но этого не произошло: строго установленный и незыблемый распорядок был нарушен появлением все того же дежурного офицера, доложившего, что вице-канцлера спрашивает какой-то человек по чрезвычайному делу. Конечно же, этого хама следовало бы в столь поздний час гнать в шею со двора, но Шёнборн, как опытный дипломат, интуитивно почувствовал, что делать этого не стоит, и приказал впустить нахала в свой кабинет. На незнакомце были большие и весьма грязные сапоги, в которых, согласно принятому этикету, ни в коем случае не стоило появляться в императорском дворе. Из мешанины французских и немецких слов, с большим трудом произнесенных визитером, выходило, что русский царевич Алексей находился в трактире поблизости и желал немедля представиться Шёнборну.
Не успел вице-канцлер снова натянуть мундир (нельзя же было принимать наследника русского престола в домашнем одеянии), как царевич стремительно ворвался в кабинет и, оставшись с Шёнборном наедине, тревожно оглядываясь по сторонам, заговорил: ТЯ пришел искать протекции у моего свояка, просить спасти мою жизнь, меня хотят погубить, а моих бедных детей лишить короны. Император должен спасти мою жизнь, обеспечить мне и моим детям наследство. Отец хочет меня погубить, а я ни в чем не виноват. Я никогда не раздражал отца. Да я не мог… Я слабый человек… Меньшиков так меня нарочно воспитал, меня споили, умышленно расстроили мое здоровье. Теперь отец говорит, что я не гожусь ни к войне, ни к правлению – нет у меня достаточного ума, чтобы управлять. Меня хотели постричь и засадить в монастырь… Император должен охранять мою жизньУ. Царевич говорил эти слова крикливым голосом, все время оглядывался по сторонам, не мог стоять на одном месте. Бегая по кабинету, он даже перевернул кресло… Потом вдруг остановился и попросил пива. К сожалению, пива во дворце почему-то не оказалось и пришлось довольствоваться вином. Подкрепившись, царевич потребовал: ТВедите меня тотчас же к императору!У. Он представлял свое появление в Вене совсем по-другому: в сопровождении почетного караула он торжественно прибудет в Хофбург, где у входа его встретит какая-нибудь важная персона и сопроводит прямо к Римскому кесарю. Тут они троекратно облобызаются, как это принято у близких родственников. Потом Карл VI прикажет прикатить бочку свежего пива, а Алексей в свою очередь преподнесет ему две бутылки настоящей русской водки. Потому что немецкий шнапс водке и в подметки не годится. Ну а далее подадут большой самовар, и сама императрица будет разливать чай. Дальше пойдет долгий разговор о всевозможных религиозных тонкостях, касающихся разногласий между западной и восточной церквями, где Алексей считал себя большим знатоком и смог бы показать свою ученость.
Прожженный дипломат Шёнборн допускал возможность обращения царевича как частного лица к венскому двору за разрешением пребывания в империи, но при этом совершенно необходим был его официальный отказ от претензий на русский престол. А этого Алексей как раз и не желал делать. Выходило следующее: царевич ссорится с отцом из-за попытки лишить его, законного наследника, царского трона, а римский кесарь желает приютить в своем государстве сына русского царя, которого Петр I по каким-то причинам не хочет видеть своим преемником. Тут было налицо явное вмешательство во внутренние дела пока еще дружественного государства, и это прилагательное могло легко исчезнуть из дипломатического лексикона, если бы венский двор пригрел опального царевича. Последствием этого неразумного поступка могла стать война с могущественной Россией, которая восемь лет назад в полтавской битве вдребезги разбила непобедимого доселе Карла XII. Но даже если в этой войне Австрия и добилась бы победы, то вряд ли получила бы какую-либо выгоду. Слабовольный, с примитивным мышлением царевич, усевшись на отцовский трон, наверняка не смог бы отстаивать интересы Австрии. Нет, такая война совершен-
но не нужна империи! И опытный дипломат ответил Алексею: ТК императору вам явиться невозможно: сейчас слишком поздно, притом необходимо прежде передать его величеству правдиво и основательно изложенное дело, которое вас беспокоит, тем более, что мы ничего подобного не слышали относительно такого мудрого монарха, как ваш родительУ.
Таким образом, царевичу пришлось расстаться со своими прекрасными грезами: ни свояка, ни самовара, ни даже кружки пива он во дворце так и не увидел.
На другой день император, отложив в сторону текущие дела, провел в узком кругу секретную конференцию, дабы определить форму отношений со своим как снег на голову свалившимся свояком. После долгих дебатов Шёнборну было поручено сообщить царевичу следующее: ТХотя его императорское величество не может себе вообразить, что его величество царь был так вооружен против почтительного сына или допускал других делать зло сыну, тем не менее, однако, сочувствуя горю и жалобам царевича, император обещает ему покровительство сообразно своему великодушию, родственным связям и христианской любви и будет стараться примирить его с родителем, а до этого времени признает лучшим, если царевич будет оставаться тайно и не станет представляться их величествам, тем более, что беременность ее величества не дозволяет ей свиданий и разговоровУ.
Ночью 23 ноября царевича под большим секретом препроводили в замок Вайербург, где он письменно ответил на представленные ему вопросы. В ответах было следующее: ТСвидетельствую Богом, что я никогда не предпринимал против отца ничего несообразного с долгом сына и подданного и не помышлял о возбуждении народа к восстанию, хотя это легко было сделать, так как русские меня любят, а отца моего ненавидят за его дурную низкого происхождения царицу, за злых любимцев, за то, что не щадит ни денег, ни крови подданных, за то, что он тиран и враг своего народаУ.
Ознакомившись со столь крамольными рассуждениями, при дворе сочли за благо удалить царевича как можно дальше от Вены и отправили его в Тироль под видом опасного государственного преступника для Тбольшего отклонения подозренийУ. Теперь его прибежищем стала крепость Эринберг, находящаяся среди гор на высокой скале. В инструкции коменданту крепости предписывалось следующее: тратить на содержание Алексея вместе со свитой 250–300 гульденов в месяц, в случае болезни призывать врача, давать книги, если они потребуются, дозволять прогуливаться по свежему воздуху внутри крепости, все письма от царевича пересылать нераспечатанными непосредственно принцу Савойскому. (Оказывается, принц был не только искусным полководцем, о чем мы все знаем, но и неплохим дипломатом, которому поручали вести весьма щекотливые Ттайные делаУ. В этой инструкции был и еще один пункт, касающийся персонала крепости: ТНа все время пребывания арестанта в крепости не дозволять солдатам, а особенно их женам, выходить по любой надобности из крепости под страхом смертной казниУ. Так что царевич нежданно-негаданно превратился из желанного гостя-родственника императора в узника.
Между тем, Петр вскоре понял, что царевич, испугавшись его гнева, куда-то удрал. Но куда? Первой и наиболее вероятной версией был побег в Австрию. Не мешкая, царь вызвал в Амстердам своего венского резидента Веселовского и дал ему поручение срочно отыскать беглеца. Одновременно ему дали письмо к императору, а срок вручения должен был определить сам резидент сообразно обстоятельствам. В письме этом сообщалось, что Алексей всегда не слушал отца и дурно жил со своей супругой, родственницей императора, а получив повеление приехать к отцу, скрылся неизвестно куда. В конце письма была просьба прислать Алексея к Петру на исправление под караулом, если он тайно или явно окажется в областях, подвластных императору.
Выполняя царские указания Веселовский поехал в Вену не напрямик, а заезжал во все города, лежащие на пути. Доказательств пребывания там самого царевича обнаружить не удалось, зато выяснилось, что в соответствующий отрезок времени в сторону Вены ехал некий польский подполковник Коховский с персоной женского пола и внушительной свитой. Но на близких подступах к Вене он куда-то пропал, а вместо него появился некий кавалер Кременецкий, который также был с дамой и челядью. На одном постоялом дворе этот господин интересовался дорогой в Италию. Обследовав постоялые дворы по дороге в Рим, резидент ничего не услышал ни о Коховском, ни о Кременецком. Все следы вели в Вену!
Продолжение следует.
Профессор
Александр Зиничев
