Австрия со всех сторон

Российский свояк римского кесаря. Часть III. Окончание. Начало в №№ 11–12/2018

Просмотров: 96

Царевич Алексей Петрович, история

После трехмесячного ожидания терпение царя лопнуло и он решил расширить поиски, используя всю мощь своего сыскного ведомства.

Постоялые дворы по пути в Австрию наполнились странными нищими, которые выпрашивали подаяние у приезжих и в то же время расплачивались за обеды в трактирах золотыми гульденами, а также польскими офицерами, якобы проигравшими свое состояние в карты, с большим пристрастием осматривавшими экипажи, пытаясь найти в них своих доверенных лиц с долгожданным денежным вспоможением.

Среди паломников, следовавших в Рим для получения благословения у Папы, оказалось неожиданно много больных и неимущих, которые осели на тех же постоялых дворах и вели бесконечные беседы на религиозные темы, при этом не забывая пристально наблюдать за происходящими событиями. Но и этот хорошо организованный маскарад пока не давал никаких результатов.
В свою очередь очень общительный и «приятный во всех отношениях человек» Веселовский к началу апреля уже провел частные беседы со всеми высокопоставленными чиновниками венского двора. Все они охотно пили хорошее вино, толковали о погоде, видах на урожай, музыке и, конечно же, о лошадях и женщинах. Но как только резидент заикался о царевиче, приятность беседы сразу исчезала. «Позвольте! – говорили они. – Ведь царевич ехал в Амстердам к отцу, не так ли? Ну а если это так, то его и искать надобно где-нибудь в Голландии, но никак не в Вене». Намеки же на взятку они вообще пропускали мимо ушей, будто были абсолютно глухими. Резидент, будучи опытным дипломатом, больше внимания обращал не на слова, а на поведение собеседников. Их вид говорил: «Конечно, мы лжем! И ты это прекрасно знаешь! Но сказать правду мы не можем!».
Веселовский с удвоенной энергией продолжил охоту за фактами, правда, теперь в поле его зрения попали чиновники более мелкого ранга. Вскоре случай свел его с референтом тайной канцелярии Хофбурга, которого привлек звон благородного металла в карманах резидента. Он сообщил Веселовскому сведения о том, где содержался «очень важный арестант, представлявший большой интерес для резидента». Веселовский тотчас изъявил желание отдохнуть и подышать свежим воздухом Тироля. Там он посетил все близлежащие к Эренбергу кабаки и трактиры, где ему подтвердили, что в крепости с середины декабря действительно содержится очень важный преступник, который якобы пытался убить кесаря.

Вирих Филипп фон Даун, австрийский полководец

Возвратившись в Вену, 8 апреля резидент передал Карлу письмо Петра, написанное еще осенью в Амстердаме, в котором он просил выдать ему сына, если тот находится в Австрии. После ряда «тайных конференций» с участием кесаря было решено с ответом несколько подождать, а тем временем перевезти царевича из Тироля в более отдаленное место.
Этот план казался чиновникам безупречным, ведь они не знали о целом полчище шпионов, которых Петр посадил на всех австрийских дорогах. Операция началась. Царевичу показали копию петровского письма к кесарю и сообщили о том, что его прибежище открыто Веселовским. Письмо отца и особенно его последняя фраза об отправке сына «на исправление» очень испугали Алексея, и он стал быстро бегать взад и вперед по комнате, повторяя одно и то же: «Что делать? Что делать?». Тогда ему было предложено переехать в более укромное место в Неаполе, но для большей скрытности переезда всю прислугу оставить в замке, а с собой взять только Евфросинью, переодетую в мужское платье.
Долго уговаривать сильно напуганного царевича не пришлось, и уже на следующий день его повезли в Италию. В дороге от страха быть пойманным царевич крепко запил, о чем сопровождавший докладывал в Вену: «Употребляю все возможные усилия, чтобы удержать компанию от сильного и весьма частого пьянства, но тщетно…» (далее следовало число выпитых бутылок).
Через несколько дней после отъезда Алексея в Италию из Вены ушел ответ Петру в выражениях, присущих тому веку. Начинался он примерно так: «Кесарь и весь венский двор разделяют великое горе отца, который потерял своего сына, и будут бесконечно счастливы, если узнают, что он снова в объятиях отца…». Однако несколькими днями раньше Веселовский уже оповестил Петра о месте пребывания его сына, поэтому ответное письмо из Вены вызвало у царя лишь ехидную ухмылку. Осталось подождать несколько дней и, если никаких сведений о перемещении царевича не поступит, послать к кесарю доверенное лицо с требованием о выдаче Алексея. Но такие сведения поступили: поручик Румянцев, руководивший всей агентурой, получил сообщение о том, что из Тироля в Италию едет некий кавалер «с персоной женского пола пышного телосложения в мужском одеянии». Конечно же, Румянцев сразу же понял, что эта пышная особа женского пола – не кто иной, как Евфросинья, ибо ее дамские прелести невозможно было скрыть никакими мужскими одеяниями. Вскоре поступили депеши и от других агентов, знавших Алексея в лицо. К 17 мая, когда несколько утомленный дорогой и пьянством царевич прибыл в Неаполь, о том, что искать его следует в замке Сант-Эльмо, немедленно сообщили гулящие польские офицеры, странники и таинственные нищие.

Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича

В тени пальмовых рощ у Алексея потихоньку прошел страх перед отцом и родилась мысль обратиться с посланиями к своим соотечественникам – к Сенату и к духовенству. В них он сообщал, что находится в полном здравии, а из России уехал от страха быть постриженным в монахи, но непременно вернется, когда на то будет воля Божья, и «все большие неправды, столь сильно всех притесняющие», непременно уничтожит. Сейчас же и впредь до того он будет находиться под «протекцией некой высокой особы». Послания эти австрийские чиновники обещали непременно переслать в Россию, но для соблюдения скрытности – «окольным путем». В действительности же они были отправлены в секретный архив Хофбурга.
Получив исчерпывающую информацию о сыне, 26 июля Петр послал в Вену Румянцева и опытного дипломата Толстого «домогаться» выдачи царевича, обещая ему полное прощение в случае возвращения в отечество. В случае отказа выдать царевича Толстой должен был требовать встречи с ним, чтобы уговорить его вернуться домой. Если же никакие представления на кесаря не подействуют, то надобно было объяснить ему, что такой поступок царь «примет за явный разрыв отношений и будет мстить за обиду своей чести». По приезде в Вену Толстой представил письмо царя с требованием немедленной выдачи сына и стал ждать ответа.
Совещания по этому вопросу в Хофбурге были весьма длительными и несколько необычными, так как в них принимала самое непосредственное и активное участие общая теща Карла и Алексея. Она считала, что зять ее Алексей, человек никчемный и даже злой, виновный в том, что ее прекрасная дочь Шарлотта преждевременно ушла в мир иной, ничего, кроме пакостей Австрии, после своего восхождения на российский престол не сделает. А если разрыв Петра с сыном довести до крайности, то от этого могут пострадать ее ни в чем не повинные внуки. Поэтому она предложила отправить Алексея к отцу «на исправление». Но выдать родственника римского кесаря представителю российского царя против его воли, как разбойника с большой дороги, было бы неприлично. В итоге было найдено соломоново решение: требование царя о выдаче сына оставить без удовлетворения, но при этом разрешить Толстому ехать в Неаполь, чтобы попытаться уговорить Алексея возвратиться домой в Россию.
В начале осени Толстой и Румянцев прибыли в Неаполь, который по Утрехтскому миру находился тогда во владениях Габсбургов. К тому времени Даун, управлявший данной провинцией Италии, уже получил из Вены подробную инструкцию, следуя которой он должен был всячески способствовать достижению добровольного согласия царевича на возвращение к отцу. В том случае, если Алексей никаким убеждениям не поддастся, необходимо было уверить его, что он может оставаться под протекцией кесаря. При этом требовалось внушить царевичу, что ему будет проще примириться с отцом, если он «отпустит» от себя «персону женского пола». С этого последнего пункта и начал действовать Даун еще до приезда посланцев царя. Но высокопоставленный беглец проявил в этом вопросе неожиданную твердость: если отец гневается на него за эту женщину, то почему бы и ему для начала не отпустить от себя зловредную мачеху, у которой родственники тоже корон на головах не носили.

Замок Эренберг в Тироле

По приезде посланников Петра в Неа-поль Даун пригласил царевича в свой дом и передал ему письмо от отца, в котором среди прочего было написано: «Я тебя обнадеживаю и обещаю Богом и судом Его, что никакого наказания тебе не будет, но лучшую любовь покажу тебе, ежели воли моей послушаешься и возвратишься». Но при этой встрече от испуганного до смерти царевича невозможно было добиться ни слова – он страшно боялся, что прибывшие тотчас же «наложат на него руки». В Вене тоже не исключали такого исхода дела, полагая, что от московитов можно ожидать чего угодно.
Алексей чувствовал всю шаткость своего положения и был недоволен, что Даун, вместо того чтобы выгнать взашей из владений кесаря посланников Петра и оставить его в покое, выманивал его из замка.
Через день Алексей вновь был приглашен в дом к Дауну, где ему пришлось выслушивать угрозы Толстого: «Император не станет тебя удерживать и вступать во вражду с твоим отцом. Царь будет считать тебя изменником и не отстанет до тех пор, пока не добудет тебя живым или мертвым. Мне приказано не удаляться отсюда, прежде чем я возьму тебя. Куда бы тебя ни увезли, я буду за тобой ездить по следам». И без того сильно напуганный царевич после такой тирады окончательно растерялся. Как же так? Представитель императорской власти в своем присутствии допускает наглое и грубое запугивание гостя и родственника самого кесаря! Руки Алексея инстинктивно впились в рукав камзола Дауна и потащили его в соседнюю комнату, чтобы задать вопрос – будет ли ему покровительствовать его родственник кесарь, если отец станет домогаться его вооруженной рукой? На это он получил вроде бы утвердительный, но очень дипломатичный ответ: «Не обращайте внимания на угрозы. Его Императорское Величество очень желает вашего примирения с родителем, но если Вы не считаете свое возвращение безопасным, то извольте оставаться. Его Императорское Величество настолько могущественно, что может охранять тех, кто отдается под его протекцию».

Граф Александр Иванович Румянцев

Такой ответ несколько приободрил царевича, и он тотчас заявил Дауну, что ни за что, ни под каким видом не хочет попадаться в руки отца. Но в силу своей слабохарактерности сказать то же Толстому не смог, обещал подумать и ответ дать позже, что и стало его роковой ошибкой. Заявил бы он об этом твердо, добавил бы, что отказывается от всех претензий на престол и его следует рассматривать как частное лицо, тогда Дауну ничего бы не оставалось делать, как порекомендовать посланцам царя убраться восвояси.

После разговора царевич заперся в своем замке, приказав Толстого к нему не пускать, а новое приглашение Дауна отклонил. Вопрос опять завис в воздухе.
В сложившейся обстановке Даун должен был действовать более решительно: проникнуть вместе с Толстым к Алексею и добиться, наконец, окончательного ответа. Так они и сделали, но царевич чувствовал себя дома более уверенно и объявил, что должен еще подумать, а когда будет готов с ответом, сам поставит об этом в известность. Толстой предлагал попугать царевича, представив ему протекцию кесаря не такой уж надежной, но Даун был образцовым чиновником и отказался выходить за рамки данной ему инструкции, невзирая на обещание крупной взятки.
Тогда Толстой обратился с тем же предложением к секретарю Дауна Вайнгарду, который оказался куда более покладистым, чем его патрон. Всего лишь за 160 червонцев, исходя из отчетов Толстого, он согласился провернуть это дело государственной важности.
Вайнгард отправился к Алексею и, осведомившись о его здоровье, как бы от себя лично стал говорить, что «императорская протекция не совсем надежна. Если царь объявит, что прощает сына, а тот домой не поедет, он вздумает вести войну, и император нехотя выдаст Алексея отцу».
Эти слова вновь вызвали у царевича душевное смятение, и он написал записку Толстому с просьбой прийти к нему без Румянцева, которого царевич боялся как представителя сыскного ведомства. Придя в замок, Толстой как бы подтвердил слова Вайнгарда, рассказав, что получил письмо от государя, который собирает войско в Польше, чтобы достать оружием своего сына. Энергичная и согласованная атака на царевича дала свои результаты, и Алексей со слезами на глазах сказал Толстому: «Я бы поехал к отцу, только бы он не отнял у меня Евфросинии и дозволил жить с ней в деревне».

Граф Петр Андреевич Толстой

И тут опытный дипломат увидел узкую лазейку: если бы удалось убедить непутевого царского отпрыска в невозможности бракосочетания с Евфросинией здесь в империи, то его пребывание в ней теряло бы всякий смысл. После достаточно продолжительных раздумий и бесед с Толстым Даун пришел к выводу, что выполнение просьбы посланца русского царя не будет противоречить инструкции, полученной из Хофбурга. Он отправился к Алексею и объяснил ему, что Императорское Величество продолжает надеяться на скорое примирение сына со своим великим отцом, препятствием которому являются недозволительно близкие отношения с некой персоной женского пола, поэтому его Императорское Величество был бы весьма удовлетворен, если б в скором времени узнал, что оная персона больше не будет препятствовать возвращению сына в отцовские объятия.
Выслушав с большим душевным трепетом этот дипломатический пассаж, царевич попросил Дауна подождать его ответ до утра. Первое, что пришло ему в голову – попросить убежища у Папы Римского. Евфросиния, которая обычно поддерживала все действия Алексея, неожиданно с большим раздражением высказала свое несогласие.
Не мешкая начали собираться в дорогу. При этом Алексей передал Евфросинии «для большей сохранности» копии двух своих посланий в Россию и ряд других весьма важных документов. Видимо, это было еще одним пунктом перемирия. На следующий день о решении было объявлено Толстому, и тот, хотя и не имел на то полномочий, дал словесное согласие на выдвинутые царевичем условия возвращения в Россию.
В тот же день дипломат послал царю донесение о благополучном исходе своего «предприятия», выполненного «лучше всякого ожидания». В этом письме Толстой высказал свое мнение о желательности женитьбы царевича: «С одной стороны, это уронит его в глазах кесаря и весь свет будет видеть, что сын ушел от отца из-за этой девки, а в своем государстве всяк увидит, кто есть этот царевич».
14 октября, в необычайно хмурое для Неаполя утро, Алексей и «персона женского пола» порознь покинули город. В дороге царевич беспрестанно досаждал «дядькам» просьбами разрешить ему обвенчаться за границей до приезда в Россию, а те отговаривали – боялись, как бы слабовольный царевич не изменил своего решения. Особенное беспокойство вызывал переезд через Вену, который решено было осуществить без остановки ночью. Переправившись через Дунай, «дядьки» вздохнули с облегчением, но, как оказалось, рано. Экипаж был задержан в Брно, где губернатору Моравии графу Колоредо было поручено узнать у царского сына, почему тот проехал Вену и не явился к императору. Были высказаны подозрения, что свояка римского кесаря увозят из империи не по его воле, и ему предложили в этом случае остаться под протекцией Карла VI. Толстой упорно не хотел допускать кого бы то ни было к безвольному царевичу, а Колоредо продолжал настаивать на своем. Наконец пришло письмо от Петра, в котором он давал согласие на брак Алексея с Евфросинией, но с условием, что венчание произойдет в пределах России «для избежания большого срама». Теперь можно было надеяться, что после получения такой благоприятной вести царевич при встрече с представителем Хофбурга не выкинет какого-нибудь недозволенного дипломатией коленца. После разучивания текста ответа, сочиненного Толстым, что было довольно сложным делом, Алексей смог встретиться с Колоредо и дал такое объяснение: «Это произошло по причине дорожных обстоятельств, от трудности явиться ко двору в приличном экипаже и с приличной обстановкой». Колоредо ничего не оставалось делать, как дозволить путникам ехать дальше. Видимо, таким способом Хофбург на виду у всей Европы смог умыть руки после проведения этой не совсем чистой операции. Царевич же, обнадеженный письмом отца, успокоился и повел интенсивную переписку с предполагаемой супругой, в частности, затрагивал вопрос об имени будущего ребенка.
31 января Алексей был доставлен в Москву, где его уже ожидал отец. Сын упал к ногам родителя и, заливаясь слезами, просил прощения.

«Я покажу тебе милость, – сказал Петр, – но только ты должен отречься от наследства и указать тех, которые присоветовали тебе бежать за границу к кесарю».
В тот же день в Успенском соборе Кремля, где покоился прах всех допетровских царей, царевич подписал клятвенное обещание: «Никогда, ни в какое время не искать, не желать и ни под каким предлогом не принимать престола, а признавать истинным наследником своего брата – Петра Петровича». Церемония была очень торжественной: Евангелие, иерархи церкви, царь Петр с высшими государственными чинами и, наконец, прах усопших царей были свидетелями этого события.
Следуя воле отца, Алексей открыл имена всех причастных к его бегству. Казалось бы, на этом все должно было закончиться, и Петр вместе с покаявшимся во всех грехах и полностью подчинившимся его воле сыном отправился в Петербург.
12 апреля, на Пасху, Алексей явился с поздравлениями к мачехе, валялся у нее в ногах и умолял ходатайствовать перед отцом о дозволении жениться на Евфросинии. В конце месяца та приехала в Петербург, но вместо объятий царевича угодила прямо в Петропавловскую крепость, где в положенный срок и разрешилась от бремени. О судьбе ребенка нам, к сожалению, доподлинно ничего не известно.
Едва оправившуюся от родов Евфросинию подвергли допросу, и она на первой же встрече с чиновниками тайной канцелярии повела себя так, как если бы была ими же приставлена к Алексею в качестве соглядатая. Прежде всего она выложила на стол копии посланий царевича Сенату и духовенству и другие важные документы, переданные ей на хранение Алексеем еще в Неаполе. Из них следовало, что «заблуждения» царевича возникли вовсе не вследствие злого умысла окружавших его лиц, а по его собственной инициативе.
Об этом вскоре стало известно Екатерине, и она, недовольная мерой наказания Алексея и опасавшаяся, что в случае смерти Петра он, несмотря на клятву в Успенском соборе, все равно взойдет на престол, надавила на супруга. Царевича арестовали, учинили допросы и подвергли пыткам. Результаты следствия были представлены специальному суду, который вынес ему смертный приговор. Правда, приводить его в исполнение не пришлось, так как Алексей умер сам, не выдержав пыток.

 

Профессор Александр Зиничев
«Новый Венский журнал» № 4/2003

Оставьте свой комментарий к статье
  • Регистрация
  • Авторизация

Создайте новый аккаунт

Быстрый вход через социальные сети

Войти в аккаунт

Быстрый вход через социальные сети