Описание одной борьбы
Так называется небольшой рассказ великого и неповторимого Франца Кафки, умершего сто лет назад в Клостернойбурге.
Кажется, другого названия статьи о писателе не придумать: вся его жизнь была сплошной и непрерывной борьбой, но борьбой особенной. Противниками Кафки были не политические оппоненты и не общественные течения, не конкуренты по творческому цеху и не злословы из числа пресыщенных эстетов эпохи модерна. Строго говоря, Кафка и не успел дожить до сколько-нибудь значимого круга поклонников и недоброжелателей. Да и сейчас, когда прошедшее столетие доказало его неоспоримое влияние на европейскую литературу, он остается писателем «не для всех».
Сквозь элементы сюрреализма и артхауса, за чертами глубокой психологической рефлексии и патологической неуверенности в реальности происходящего перед нами проступают контуры совершенно иной борьбы – за право быть самим собой, существовать в мире, который тебя подавляет ежесекундно и уклад которого, абсолютно типичный для доброго обывателя, лично тебе доставляет почти физическую боль и открывается всеми оттенками тревог и страхов.
Жизнь Франца Кафки можно сравнить с дверью в неприметном пражском доме. Она закрыта, но не заперта. Каждый день мимо нее проходят люди, спешащие по своим делам. Но однажды – никто не знает, когда – она может неожиданно открыться перед совершенно случайным прохожим, который не устоит перед непонятным соблазном пройти внутрь, где, кажется, нет и не может быть ничего удивительного…
И внезапно случайный гость попадает в некое новое измерение. Да, все детали в отдельности совершенно знакомы и узнаваемы: работа и быт, повседневные обязанности и мелкие дрязги, мещанские хлопоты и не всегда приятное внимание окружающих к твоей скромной персоне. Да, в своей обыденности детали проработаны со скрупулезной, вроде бы не очень и нужной точностью. Точностью бухгалтера или страхового агента, которым как раз и трудился Кафка, зарабатывая себе на хлеб. Да, от такого подробного описания всего, что по идее не должно представлять интереса для зрителя, устают глаза и начинает болеть голова.
Но бесконечные кафкианские оттенки серого цвета неожиданно переформатируют действительность – пространство искривляется и обретает новые измерения, логика теряет линейность, события обретают метафизические перспективы и объемы. Теперь перед нами не агент по страхованию от несчастных случаев, а глубокий философ, насквозь видящий человечество. Мастер притчи, для которого, как для оракула, не существует прошлого и будущего. Пророк, предсказавший выморок двадцатого (и, увы, как мы теперь видим – не только двадцатого) века с его подавлением человека, фатально-пренебрежительным отношением к его жизни. С бюрократией, возведенной в рамки тоталитарного закона. С преследованием, закамуфлированным под справедливый закон и его добросовестное исполнение.
Обыденность на страницах Кафки приобретает черты безумия, которое тут же, без усилий, укладывается в матрицу человеческого бытия. Все строки написаны автором задолго до появления таких «артефактов», как, например, Освенцим или ГУЛАГ. Однако рассказы об опыте, о прецедентах превращения человека в жертву внешнего насилия, которое никогда не поддается рациональному описанию и объяснению, ведутся так, словно автор видит весь экзистенциальный ужас своими глазами и составляет протокол об увиденном с беспристрастием конторского служащего. С уже упомянутой точностью страхового агента. Только на этот раз описывающего несчастный случай, произошедший не с отдельным человеком, а со всем человечеством…
Кафка прожил всего 40 лет. Выходец из буржуазной еврейской семьи, он с ранней юности боролся за существование там, где другой на его месте спокойно продолжал бы семейное дело и приумножал капиталы отца, торговца галантерейными товарами. Но юный Франц не видел себя ни в торговле, ни в ином ремесле, приносящем доходы. Огромных трудов стоило ему пойти против воли любящего, но деспотичного родителя и выбрать жизнь не буржуа, но аскета и стоика. Непростые отношения с отцом продолжались всю жизнь, и писателю стоило немалых усилий постоянно отстаивать свои границы, чтобы не пойти по пути отца и заняться собственным делом – писательством, не сулившим в то время ни славы, ни достатка. Фрагменты этой совершенно реальной истории можно без труда угадать в знаменитом «Письме к отцу».
Менее линейно, но не менее осязаемо прослеживаются они и в «Превращении», где обычный коммивояжер в одно утро обнаруживает, что стал насекомым. В «Замке», где землемер приезжает в деревню для проведения кадастровых работ и остается там навсегда, так и не приступив к исполнению своих обязанностей вследствие чудовищной бюрократии местных властей – одновременно сюрреалистической и до оскомины реальной. В «Америке», где следы главного героя, внезапно и необъяснимо отлученного богатым дядей от опеки, теряются навсегда. В «Процессе», где против главного героя ведется судебное дело без предъявления конкретного обвинения, когда и следственные действия, и сам процесс происходят в самых неожиданных местах – то в квартирах, то на чердаках. Когда помощники только запутывают дело, а само дело кончается тем, что несчастного героя закалывают на каменоломне два судебных исполнителя – по их собственному суждению, «как собаку».
Всего Кафка оставил восемь томов своих произведений. Несколько романов (как минимум два из которых остались незаконченными), новеллы, стихи, пьесы, дневники. Ради них писатель пренебрег не только достатком, но и личной жизнью. В панике он бежал от тех, кому признавался в любви. Неоднократно рвал отношения после помолвок. Измучил и без того истощенную нервную систему и в конце концов заболел туберкулезом, от которого так и не вылечился…
Он пожертвовал всем, что дорого каждому из нас – семьей, здоровьем, спокойствием, ради призрачного желания сказать свое слово. Его талант, который возрос на творчестве Флобера, Клейста, Грильпарцера, Достоевского и Гоголя, пробился к небывалым глубинам литературы. Его строки – обида на вечность, а не на неудачный день.
Но вспомним знаменитый афоризм Фридриха Ницше. Заглянув слишком глубоко в метафизическую бездну, Кафка не смог вовремя понять, что теперь и бездна всматривается в него.
Уже умирая, он завещал своему душеприказчику Максу Броду сжечь все его произведения. Брод завещания не выполнил.
Семен Кузнецов, г. Вена
Фото: Wikipedia
