Известный австрийский художник Кристиан Людвиг, который с 1966 года работает под псевдонимом Аттерзее, родился в 1940 году в Чехословакии в семье архитектора. В 1944 году его семья переехала в Австрию.
В 1957 – 1963 годах Кристиан Людвиг изучал живопись и сценографию в Университете прикладного искусства в Вене. Наиболее сильное влияние на него оказали абстрактные композиции В. Кандинского.
Отличаясь сильным чувством современности и авантюрным характером, Аттерзее в начале 60-х годов экспериментировал в области всех новейших течений: занимался перформансом, электронной и рок-музыкой (наиболее известен его деревенский концерт для 600 коров, устроенный в 1962 году); в середине 60-х он снимал кино, создавал объекты и постановочные фотографии с собой в качестве модели. Его искусство близко поп-арту и неодадаистской продукции в духе «Флаксуса». Одна из главных тем живописи Аттерзее в 60-х – «Объекты человеческой плоти» – позволяет сопоставить круг его творческих интересов с искусством венских акционистов Германа Нитча и Рудольфа Шварцкоглера.
В 1966 году в Берлине прошла первая персональная выставка Кристиана Людвига, и после нее 13 ноября он поменял свое имя на псевдоним Аттерзее, который использует как «торговую марку», пропагандируя «стиль Аттерзее», «музыкантов Аттерзее», «кулинарию Аттерзее» и т.д.
На протяжении последующих десятилетий он участвовал в групповых выставках совместно с ведущими мировыми звездами, такими как Джаспер Джонс, в основных европейских и американских музеях и галереях, выставлял свою графику на «VI-ом Документе» в Касселе, представлял своей живописью Австрию на Биеннале в Венеции в 1984 году, организовывал концерты и перформансы. Аттерзее также занимается преподавательской практикой в Университете прикладного искусства в Вене и в летней академии Зальцбурга и там же выполняет декорации для аудитории, где исполняются произведения Моцарта.
Протезный алфавит
Лет 35 тому назад австрийский художник Аттерзее изобрел… «протезный алфавит». В том-то и фокус, что он – не для инвалидов, а для вполне нормальных людей: с ногами и руками. В одном из своих перформансов Аттерзее продемонстрировал, как пользоваться этим изобретением. Допустим, вас зовут Карлом или Куртом. Это значит, на одну из ваших ног (левую или правую – в принципе без разницы) вы надеваете огромную букву К. Если же вас зовут Адамом или Артуром, то, значит, вам на роду написано носить ботинок в виде буквы А. И так далее. Каждый человек в зависимости от своего имени получает возможность «разгуливать по жизни» со своим буквенным протезом. Оригинально, просто и удобно…
Люди с одинаковыми «протезами» могут объединяться в группы. Создавать партии. Принимать свои собственные законы. Скажем, запрещать браки между носителями разных букв. Да мало ли что можно вообразить, когда на ноге у вас красуется сапог или ботинок в виде буквы!
Впрочем, не исключено, что, выдумывая «протезный алфавит», Аттерзее преследовал совершенно другие цели. Ему не только публику хотелось развлечь, но и показать, какими «узами» связаны, например, «тело» и «буква», тело и слово.
Прошли годы, Аттерзее стал известным европейским художником. Автором 6,5 тыс. картин и объектов, сотен стихотворных текстов и песен. Количество его выставок, прошедших в Европе и Америке, тоже весьма внушительно: более 300. Вот уже 10 лет Аттерзее профессорствует в Университете прикладного искусства в Вене (ведет класс живописи, анимации и гобелена). Два года тому назад деятельность Аттерзее была отмечена Большой государственной премией Австрии. Послужной список этого художника уже давно не умещается на одной странице. И вообще, многие факты говорят за то, что Аттерзее – феномен. Во всех своих экспериментах Аттерзее очень целен и абсолютно последователен. По сути он является художником одной темы, четко заявленной в проекте «Протезный алфавит». Да, действительно, без малого 40 лет изучает Аттерзее метаморфозы «телесного и словесного». Как выяснилось после серии акций и перформансов, лучше всего «тело и букву» исследовать в пространстве картины.
Самый первый эксперимент над своим телом (над своим именем) произвел этот австрийский художник тогда, когда выбрал артистический псевдоним. Из Кристиана Людвига, которых в Австрии хоть пруд пруди, он превратился в «озероподобного» Аттерзее. Никакой это не каламбур. Будучи талантливым яхтсменом (четырехкратным чемпионом Австрии), Кристиан Людвиг взял да и полюбил всем сердцем озеро Аттерзее. Оно, кстати сказать, ответило ему взаимностью…
После этого Аттерзее смог уже смело говорить всем, что он и есть озеро. Не сосуд примитивных эмоций, а озеро глубоких чувств.
Дальше уже просто. Картина – тоже озеро. Но еще в большей степени картина – это тело. На поверхность «озера-картины» (или картины-тела) выплескивает художник и само название. Между прочим, это очень удобно и практично. Таким образом, название становится протезом, который срастается с телом картины.
На этом метаморфозы не кончаются. Скорее только начинаются. Критики довольно быстро заметили, что картины Аттерзее вращаются «в поле напряжения чувственного восприятия и изобразительного повествования». Художник выдвигает на передний план то абстрактное, то предметное. Он жонглирует этими субстанциями. Так что невозможно решить, что для художника важнее: видимая сторона реальности или невидимая.
Аттерзее настаивает на том, что самое главное в его работах – музыка. Она строится не на семи нотах, а на «алфавите живописи». В какой-то момент, если зрителю удается уйти в картину с головой, он может почувствовать, что «фигуры-символы рыб и птиц, парусов и воды, бокалов и мяса, растений и железа переплетаются друг с другом». А это значит, что стирается граница между заостренными и округлыми формами. Между жестким и мягким, между выпуклым и вогнутым. Все входит во все. Предмет рассекается образом. Образ громоздится на предмет. Только хочешь ухватить за хвост какую-нибудь метафору, как она сразу же ускользает.
Итак, соблюдая все правила игры, предложенной Аттерзее, мы погружаемся в картину «Стена шнапса» (1984). Исходя из названия, которое само лезет в глаза, прослеживаем сначала «алкогольную линию». Она очень насыщенна: рюмки и бокальчики различной формы пустились в какой-то пляс. Потому что «перебрали». Вместе с ними танцуют кусочки лимонов и мандаринов. Из всего этого складывается какая-то общая картина «разгульной коктейльной жизни».
Людей на полотне «Стена шнапса» нет и не предвидится. Да этого и не надо. Бокалы и рюмочки вполне напоминают живые существа. Сам праздник или пикник происходит на лоне природы. У подножия каких-то гор, чуть-чуть похожих на стену. Но и это еще не все. Аттерзее называют «великим колористом современной живописи». У него чутье на цветовые контрасты и гармонии. «Стену шнапса» он выстраивает по цвету таким образом, что возникает ощущение эфемерности праздника. Небо уже в грозовых тучах. Вот-вот пойдет дождь с градом. И все рюмки вместе с бокальчиками разлетятся на мелкие кусочки и смешаются с грязной землей…
Исследовав эту версию, мы вдруг замечаем, что действие картины Аттерзее происходит в домашней обстановке. Рюмки и бокалы сходят с ума на самом обычном столе. А то, что мы назвали стеной или горой, все-таки больше похоже на заплесневелый хлеб…
Нельзя отказываться и от третьей версии. В немецком языке есть выражение «шнапс-идея» (значит, утопическая, недостижимая цель). Легко предположить, что и «Стена шнапса» – это что-то безысходное, но не совсем беспросветное.
Картины Аттерзее можно рассматривать скрупулезно, дотошно, пытаясь выявить все связи «телесного и словесного». Но ничто не мешает ограничиться созерцанием цветовых фактур. Тогда это будет «чистая музыка» живописи. Но она не даст полного впечатления. Не забудем о том, что Аттерзее един во многих лицах. Он не только художник. Он пишет стихи и песни. А потом исполняет их на публике. Больше того, художник даже изобрел свой песенный язык. Неоднократно выходили диски с записями его песен и стихов. Трудно оторвать Аттерзее и от его «протезов» – от букв и слов, рассыпанных по картинам.
Поэтому нам приходится гадать, рассматривая акриловые полотна многогранного австрийца, что же все-таки в них важнее: тело живописи или эфемерность слова? Тело будет посолиднее, помощнее, поярче, покарнавальнее. Но и эфемерные словечки тоже хороши. В этой сфере Аттерзее наизобретал тьму необычного.
Разве можно пройти мимо картины «Румянец кирпича»? Тем более что «кирпич» очень похож на вкусное розовое пирожное. И сам художник уже откусил кусочек. Но почему-то от тарелки…
Михаил Кузьмин
В 1957 – 1963 годах Кристиан Людвиг изучал живопись и сценографию в Университете прикладного искусства в Вене. Наиболее сильное влияние на него оказали абстрактные композиции В. Кандинского.
Отличаясь сильным чувством современности и авантюрным характером, Аттерзее в начале 60-х годов экспериментировал в области всех новейших течений: занимался перформансом, электронной и рок-музыкой (наиболее известен его деревенский концерт для 600 коров, устроенный в 1962 году); в середине 60-х он снимал кино, создавал объекты и постановочные фотографии с собой в качестве модели. Его искусство близко поп-арту и неодадаистской продукции в духе «Флаксуса». Одна из главных тем живописи Аттерзее в 60-х – «Объекты человеческой плоти» – позволяет сопоставить круг его творческих интересов с искусством венских акционистов Германа Нитча и Рудольфа Шварцкоглера.
В 1966 году в Берлине прошла первая персональная выставка Кристиана Людвига, и после нее 13 ноября он поменял свое имя на псевдоним Аттерзее, который использует как «торговую марку», пропагандируя «стиль Аттерзее», «музыкантов Аттерзее», «кулинарию Аттерзее» и т.д.
На протяжении последующих десятилетий он участвовал в групповых выставках совместно с ведущими мировыми звездами, такими как Джаспер Джонс, в основных европейских и американских музеях и галереях, выставлял свою графику на «VI-ом Документе» в Касселе, представлял своей живописью Австрию на Биеннале в Венеции в 1984 году, организовывал концерты и перформансы. Аттерзее также занимается преподавательской практикой в Университете прикладного искусства в Вене и в летней академии Зальцбурга и там же выполняет декорации для аудитории, где исполняются произведения Моцарта.
Протезный алфавит
Лет 35 тому назад австрийский художник Аттерзее изобрел… «протезный алфавит». В том-то и фокус, что он – не для инвалидов, а для вполне нормальных людей: с ногами и руками. В одном из своих перформансов Аттерзее продемонстрировал, как пользоваться этим изобретением. Допустим, вас зовут Карлом или Куртом. Это значит, на одну из ваших ног (левую или правую – в принципе без разницы) вы надеваете огромную букву К. Если же вас зовут Адамом или Артуром, то, значит, вам на роду написано носить ботинок в виде буквы А. И так далее. Каждый человек в зависимости от своего имени получает возможность «разгуливать по жизни» со своим буквенным протезом. Оригинально, просто и удобно…
Люди с одинаковыми «протезами» могут объединяться в группы. Создавать партии. Принимать свои собственные законы. Скажем, запрещать браки между носителями разных букв. Да мало ли что можно вообразить, когда на ноге у вас красуется сапог или ботинок в виде буквы!
Впрочем, не исключено, что, выдумывая «протезный алфавит», Аттерзее преследовал совершенно другие цели. Ему не только публику хотелось развлечь, но и показать, какими «узами» связаны, например, «тело» и «буква», тело и слово.
Прошли годы, Аттерзее стал известным европейским художником. Автором 6,5 тыс. картин и объектов, сотен стихотворных текстов и песен. Количество его выставок, прошедших в Европе и Америке, тоже весьма внушительно: более 300. Вот уже 10 лет Аттерзее профессорствует в Университете прикладного искусства в Вене (ведет класс живописи, анимации и гобелена). Два года тому назад деятельность Аттерзее была отмечена Большой государственной премией Австрии. Послужной список этого художника уже давно не умещается на одной странице. И вообще, многие факты говорят за то, что Аттерзее – феномен. Во всех своих экспериментах Аттерзее очень целен и абсолютно последователен. По сути он является художником одной темы, четко заявленной в проекте «Протезный алфавит». Да, действительно, без малого 40 лет изучает Аттерзее метаморфозы «телесного и словесного». Как выяснилось после серии акций и перформансов, лучше всего «тело и букву» исследовать в пространстве картины.
Самый первый эксперимент над своим телом (над своим именем) произвел этот австрийский художник тогда, когда выбрал артистический псевдоним. Из Кристиана Людвига, которых в Австрии хоть пруд пруди, он превратился в «озероподобного» Аттерзее. Никакой это не каламбур. Будучи талантливым яхтсменом (четырехкратным чемпионом Австрии), Кристиан Людвиг взял да и полюбил всем сердцем озеро Аттерзее. Оно, кстати сказать, ответило ему взаимностью…
После этого Аттерзее смог уже смело говорить всем, что он и есть озеро. Не сосуд примитивных эмоций, а озеро глубоких чувств.
Дальше уже просто. Картина – тоже озеро. Но еще в большей степени картина – это тело. На поверхность «озера-картины» (или картины-тела) выплескивает художник и само название. Между прочим, это очень удобно и практично. Таким образом, название становится протезом, который срастается с телом картины.
На этом метаморфозы не кончаются. Скорее только начинаются. Критики довольно быстро заметили, что картины Аттерзее вращаются «в поле напряжения чувственного восприятия и изобразительного повествования». Художник выдвигает на передний план то абстрактное, то предметное. Он жонглирует этими субстанциями. Так что невозможно решить, что для художника важнее: видимая сторона реальности или невидимая.
Аттерзее настаивает на том, что самое главное в его работах – музыка. Она строится не на семи нотах, а на «алфавите живописи». В какой-то момент, если зрителю удается уйти в картину с головой, он может почувствовать, что «фигуры-символы рыб и птиц, парусов и воды, бокалов и мяса, растений и железа переплетаются друг с другом». А это значит, что стирается граница между заостренными и округлыми формами. Между жестким и мягким, между выпуклым и вогнутым. Все входит во все. Предмет рассекается образом. Образ громоздится на предмет. Только хочешь ухватить за хвост какую-нибудь метафору, как она сразу же ускользает.
Итак, соблюдая все правила игры, предложенной Аттерзее, мы погружаемся в картину «Стена шнапса» (1984). Исходя из названия, которое само лезет в глаза, прослеживаем сначала «алкогольную линию». Она очень насыщенна: рюмки и бокальчики различной формы пустились в какой-то пляс. Потому что «перебрали». Вместе с ними танцуют кусочки лимонов и мандаринов. Из всего этого складывается какая-то общая картина «разгульной коктейльной жизни».
Людей на полотне «Стена шнапса» нет и не предвидится. Да этого и не надо. Бокалы и рюмочки вполне напоминают живые существа. Сам праздник или пикник происходит на лоне природы. У подножия каких-то гор, чуть-чуть похожих на стену. Но и это еще не все. Аттерзее называют «великим колористом современной живописи». У него чутье на цветовые контрасты и гармонии. «Стену шнапса» он выстраивает по цвету таким образом, что возникает ощущение эфемерности праздника. Небо уже в грозовых тучах. Вот-вот пойдет дождь с градом. И все рюмки вместе с бокальчиками разлетятся на мелкие кусочки и смешаются с грязной землей…
Исследовав эту версию, мы вдруг замечаем, что действие картины Аттерзее происходит в домашней обстановке. Рюмки и бокалы сходят с ума на самом обычном столе. А то, что мы назвали стеной или горой, все-таки больше похоже на заплесневелый хлеб…
Нельзя отказываться и от третьей версии. В немецком языке есть выражение «шнапс-идея» (значит, утопическая, недостижимая цель). Легко предположить, что и «Стена шнапса» – это что-то безысходное, но не совсем беспросветное.
Картины Аттерзее можно рассматривать скрупулезно, дотошно, пытаясь выявить все связи «телесного и словесного». Но ничто не мешает ограничиться созерцанием цветовых фактур. Тогда это будет «чистая музыка» живописи. Но она не даст полного впечатления. Не забудем о том, что Аттерзее един во многих лицах. Он не только художник. Он пишет стихи и песни. А потом исполняет их на публике. Больше того, художник даже изобрел свой песенный язык. Неоднократно выходили диски с записями его песен и стихов. Трудно оторвать Аттерзее и от его «протезов» – от букв и слов, рассыпанных по картинам.
Поэтому нам приходится гадать, рассматривая акриловые полотна многогранного австрийца, что же все-таки в них важнее: тело живописи или эфемерность слова? Тело будет посолиднее, помощнее, поярче, покарнавальнее. Но и эфемерные словечки тоже хороши. В этой сфере Аттерзее наизобретал тьму необычного.
Разве можно пройти мимо картины «Румянец кирпича»? Тем более что «кирпич» очень похож на вкусное розовое пирожное. И сам художник уже откусил кусочек. Но почему-то от тарелки…
Михаил Кузьмин
