Алексей Серебряков: “Что жизнь предложит, то и будем есть…”
С 19 по 25 мая в Вене прошла Неделя российских фильмов.
Открытие фестиваля состоялось 19 мая в 19.30 в кинотеатре Burg-Kino (Opernring 19). На открытии был показан фильм «Золотое сечение» и присутствовал исполнитель главной роли народный артист России Алексей Серебряков.
Накануне Алексей любезно согласился дать интервью для “Нового Венского журнала”. Естественно, я постаралась найти в Интернете отзывы зрителей на актерские работы Серебрякова, различные интервью с ним, так что пришла, обладая некоторыми сведениями. Начала я с шутки, а услышала совершенно неожиданный и откровенный ответ.
– Вы зачем приехали в Вену?
– Я приехал отметить день рождения своей жены.
Я, в общем, небольшой ездок по всяким фестивалям и другим мероприятиям, вот возникла такая оказия – вывезти мать троих детей отдохнуть в Вену на день ее рождения, и я решил этим воспользоваться.
– Я, кстати, прочитала в Интернете, что вы очень любите свою жену.
– Это действительно так.
– Хотя в Интернете и много всякой чепухи пишут.
– Да, даже дату моего рождения перепутали: написали 3 июня. А я родился 3 июля. Я такой «Рачила». В результате меня поздравляют дважды: и в июне, и в июле.
– Я знаю, что Раки очень любят своих родителей.
– Судя по тому, как я отношусь к моим родителям, и мой друг Дима Певцов, тоже Рак, – это верное наблюдение.
– Ваши родители ведь никакого отношения к актерской профессии не имеют. Как же вы попали в кино?
– Я учился в музыкальной школе, и у моего педагога был юбилей. По этому случаю, поскольку он был заслуженным учителем, в школу приехал корреспондент из газеты “Вечерняя Москва”. И появился он именно в те полчаса, когда я занимался со своим педагогом, и сделал фотографию, как Василий Дмитриевич Москвичёв склонился надо мной и что-то мне объясняет.
– А на каком инструменте вы учились играть?
– Какой бы инструмент мне подошел, судя по моей внешности?
– Балалайка.
– Да, балалайка или баян. Я выбрал баян.
И в этой газете была маленькая фотография, и на этой фотографии ассистентки по артистам увидели мое сходство с замечательным, давно уже ушедшим актером Вадимом Спиридоновым, и я стал играть его сына.
– А это сходство действительно имеет место?
– Сейчас судить сложно, но поскольку я играл его сына дважды: в картине “Сын” и в фильме “Вечный зов”…
– А родители не возражали? Считается, что кино портит детей. И как же школа?
– Родители не возражали. Я достаточно хорошо учился, учеба давалась мне легко, поэтому особых проблем здесь не возникло. Школа пошла навстречу и отнеслась с пониманием к тому, чем я занимаюсь. Так как я был единственным учеником, который снимался в кино, мне делали какие-то послабления. Надо сказать, что школу я окончил на отлично.
– И даже пытались поступать в технический вуз.
– Не пытался, а поступил – в Московский энергетический институт, но просуществовал там ровно два или три дня.
Не начав даже учиться, забрал документы и уехал в славный город Сызрань – работать в драматическом театре. Мне тогда было 17 лет.
– Пригласили, потому что видели вас на экране?
– Да, главный режиссер этого театра видел меня в фильмах. Это была такая забавная авантюра. Он нашел мой телефон, позвонил и пригласил приехать в Сызрань работать в театре. Поскольку я был очень идеалистически настроенным молодым человеком, я поехал в провинцию “сеять разумное, доброе, вечное”.
– Вы же москвич. Долго вы там пробыли?
– Сезон. А потом я вернулся в Москву и поступил в театральный институт.
– А в какой институт?
– Сначала два года я учился в Щепке (поправился: в Щепкинском театральном институте), а потом перешел на курс Олега Павловича Табакова в ГИТИС. На базе нашего курса открыли театр, и я проработал в нем 5 лет.
– А сейчас вы не работаете в театре?
– Я числюсь в театре Ленком, куда меня пригласил Марк Анатольевич Захаров, но я ничего не играю: те предложения, которые мне поступили, меня не заинтересовали, и пока наш «брак» благополучно не произошел.
– А зарплату платят?
– Нет. Я отказался от зарплаты для того, чтобы не создавать ни себе, ни театру ненужных конструкций; я написал заявление и нахожусь в неком свободном плавании, а моя трудовая книжка лежит в театре Ленком.
– Вы в каком-то гигантском количестве фильмов снялись. Я даже боюсь произнести эту цифру.
– Больше чем в 150. Я ведь уже 35 лет в кино, с 7 лет.
– Извините за банальный вопрос: какие-то любимые фильмы у вас есть?
– Знаете, раньше были. Раньше я как-то фильмы делил по их качеству и их ценности. Сейчас я смотрю на это более прагматично, потому что я понимаю, что кино – всего лишь продукт развлекательного маркетинга. Но у меня есть фильмы, которые я хотел бы показать моим детям, когда они спросят: «Папа, а чем ты занимался?». У меня есть 5 – 7 фильмов, которые я мог бы им представить в качестве того, чем я по жизни занимался, потому что показывать им все 150 было бы пыткой. Я мог бы предстать с этими картинами и перед Всевышним.
– А те картины, которые покажут на фестивале, входят в эту пятерку?
– «Ивáнов» – без сомнения. Это моя лучшая роль. Если, конечно, зрители смогут высидеть 2 часа 47 минут.
– Вы играете самых разных персонажей – и отрицательных, и положительных. Это для вас важно, какие они?
– Я играю те роли, которые мне предлагают. И положительные, и отрицательные. По большому счету, это не имеет значения. А значение имеет степень качественной глубины этой роли. Бывают и отрицательные – приблизительные, и положительные – приблизительные, и играть их неинтересно. А бывает, что роль написана качественно и заставляет над ней работать какое-то количество ночей. Но такое бывает редко.
– А вы пытаетесь сопоставить поведение героя со своим собственным характером?
– Большей частью нет. Есть некая реальность, предложенная мне сценаристом, в которой я всего лишь один из элементов сюжетного построения. Я рассматриваю только то, как моя игра будет выглядеть на экране, чтобы это было убедительно.
– Я почитала такие восторженные отзывы о вас. И не только о ролях, но и о вас как о человеке. Откуда они это знают?
– Честно, не понимаю. Но думаю, что зрительская аудитория все равно каким-то образом на основе моих ролей формулируют мою человеческую сущность. Это всегда так происходит: когда ты смотришь фильм и тебе нравится какой-то образ, то ты неминуемо проецируешь его на исполнителя.
– Женщины восхищаются вашей внешностью. А мне кажется, вы не красавец, уж извините. У вас колоритная внешность.
– Не готов это обсуждать, это меня совершенно не беспокоит.
– Да, конечно. У вас же есть жена, которая вас любит и которую любите вы. Она жила в Канаде? Долго?
– 7 лет.
– И вернулась из-за вас?
– Да, так получилось. Просто встретились два одиночества.
– Она не хочет вернуться на Запад? И вы с ней тоже?
– Вполне возможно, что это и произойдет, причем в самое ближайшее время, поскольку моим младшим детям, моим сыновьям, в августе исполнится 9 и 10 лет, и я хотел бы, чтобы они пожили немножко другой жизнью, нежели той, которая им предлагается в России. Я хотел бы, чтобы они ощутили, что мир большой, что людей много и они могут быть разными, что идеологией бытового существования могут быть открытость и толерантность, а не хамство, как бывает в России. Я хотел бы, чтобы они выучили иностранные языки; я хотел бы, чтобы они понимали, что если они захотят строить мост, его надо строить там, где он нужен, а не там, где ты живешь.
– Но для этого надо и самому выехать за границу, сменить обстановку.
– Есть какие-то издержки. Но я спокойно отношусь к тому, что не буду сниматься в кино, – буду заниматься чем-то другим. Я достаточно много наработал, и сейчас, когда я уже приближаюсь к полста, я могу себе позволить думать о будущем детей, а не о своем собственном.
– А у вас есть какие-то другие занятия? Кто-то продюсирует, кто-то пишет книги, кто-то – художник…
– Если честно, я пока не думаю о своем будущем в каких-то конкретных выражениях. Будет, что будет. Что жизнь предложит, то и будем есть…
– Ну тогда я бы вам посоветовала переезжать в Австрию – самую спокойную страну Европы.
– Все это пока может быть хорошо, но чем это обернется в будущем, никто не ведает. Никто не знает, что будет дальше, никто не знает, чем закончится мультикультурность, чем закончится Европа с тем количеством проблем, какие накопились в законодательной системе, когда решения принимаются непонятно кем и непонятно для чего. Это палка о двух концах.
– Откуда вы знаете, вы что, политикой увлекаетесь?
– Я слежу за тем, что происходит в мире, поскольку я-то умру, а моим детям здесь жить. Поэтому я пытаюсь понять, куда все движется и каким образом развивается человечество, для того чтобы попытаться подстелить им соломки и предложить им такое разнообразие оценочных категорий, внутри которых они смогут определиться и понять, что им нравится самим и чем они хотят заниматься.
– У них уже есть какие-то пристрастия, увлечения?
– У сыновей пока нет. Старшая девочка (ей 16 лет) уже барышня. Сейчас она резко повзрослела и наконец-то поняла, что и как надо оценивать в этой жизни. Она хотела бы заниматься медициной, и я пытаюсь настойчиво ей объяснить, что можно быть плохим укладчиком кафеля, плохим столяром, плохим чиновником, но врачом плохим быть нельзя. Слишком большая ответственность. Вообще я полагаю, что есть две великие профессии в мире – это врач и педагог.
– А актер? Это же массовая культура. Зрители берут пример с героев фильмов.
– На каком-то этапе это было. Сейчас кино превратилось в совершенно развлекательную категорию. Храм потихонечку превратился в фабрику. Собственно, все виды искусства превратились в фабрику народного потребления. Здесь не стоит обольщаться.
– Ну кино всегда было фабрикой. Театр, наверное, – храм.
– Не могу с вами согласиться: театр тоже, как и киноиндустрия, сейчас является фабрикой. Задача только одна – привлечь массового зрителя и как следует его развлечь. А он требует хлеба и зрелищ.
– Кстати, о хлебе. Актеры, режиссеры сейчас хорошо зарабатывают?
– Кто как. Кто востребован, тот зарабатывает. Я по крайней мере обеспечиваю себя и свою семью и не могу жаловаться. По понятиям нашей российской экономики, конечно, я не зарабатываю столько денег, сколько зарабатывают нефтяники, но меня можно смело причислить к некоему среднему классу, который может обеспечить существование троих детей и пяти собак.
– Это зачем же так много? Я про собак, конечно.
– Ну так случилось – подобрали.
– А где же они живут – прямо в квартире вашей? Или за городом?
– Дома, дома. Но мы живем за городом.
– Животные – это хорошо. А вот друзья у вас есть? Вы мне показались таким вредным.
– Без сомнения, у меня есть друзья. Но я не очень люблю разговаривать про жизнь. Я – Рачила, и из меня трудно что-то вытащить. Есть люди, готовые разговаривать на любые темы, лишь бы быть в центре внимания. Я не из этого числа.
– Ну тогда скажите что-нибудь нашим читателям. Они все-таки оторваны от своей Родины и жаждут как-то к ней приобщиться.
– Наверное, все равно включаются ментальные категории, и где бы ты ни жил, все равно остаешься носителем той территории, где ты родился, где тебя воспитали. Но тут надо тоже понимать, что “рыба ищет где глубже, а человек где лучше”. Потому я с пониманием отношусь к любым так называемым предателям Родины, порицать и делать из них непатриотов я не собираюсь, по-моему, это является уделом весьма неумных людей.
Просто можно быть патриотом планеты или человеческой расы, и тогда национальность не имеет значения.
– Я не говорю о национальности. Я говорю о стране, из которой мы родом.
– Я не смогу этого понять до конца и оценить, потому что я за границей являюсь гостем – я никогда за границей долго не жил. Но я понимаю, что существует ностальгия. У меня тоже есть ностальгия по отношению к двору, в котором я вырос и который не видел последние 30 лет.
А людям, здесь живущим, я хочу пожелать того же, что готов пожелать и себе: стойкости по отношению ко всему, что нам предлагает жизнь.
Беседовала Ирина Мучкина
