C Любовью Казарновской гораздо проще встретиться в Москве, чем в Вене: в последнее время знаменитая певица живет в России и работает на благо России.
– Как вы попали в Австрию?
– Скорее, Тличным путемУ. Когда господин Холлендер, нынешний директор Венской государственной оперы, приехал в Москву и Санкт-Петербург на прослушивание перспективных молодых исполнителей из России и других стран СНГ, с ним был мой будущий муж. У нас с Робертом мгновенно возникла симпатия друг к другу, и уже через полгода мы поженились в Вене.
– А прослушивание?
– Оно прошло успешно, и меня пригласили на следующее – в Венскую оперу, где мне сразу предложили подписать контракт.
Кроме того, на этом прослушивании в Опере случайно оказался режиссер, который работал с Караяном и ставил с ним большие спектакли в Зальцбурге. Он зашел к Роберту, который в то время уже меня представлял как менеджер, и сказал, что хотел бы, чтобы меня послушал маэстро Караян. Роберт потом смеялся: ТЕсли б ты видела тогда свое лицо – так уж прямо и будет слушать меня великий Караян!Т Тем не менее, мне позвонили, и 3 марта 1989 года в Зальцбурге состоялось мое прослушивание. Маэстро Караян пригласил меня участвовать в спектаклях прямо тем же летом. Моими партнерами должны были быть всемирно известные певцы: Хосе Каррерас, Агнес Балца и Самюэль Рэми – замечательный американский баритон. Я была еще никому неизвестной девочкой из России и, пока не подписала контракт с самим Караяном, не могла поверить, что это возможно. Я заключила его в рамку, и он до сих пор висит у меня на стене. Это был мой первый контракт, а второй – с Венской государственной оперой.
– Вы долго прожили в Вене?
– С 1989 по 1995 год. Там была моя ТбазаУ, поскольку я пела в Штаатсопер, я также выступала и в других странах, в основном в Голландии, Швейцарии и Италии.
– Как вы относитесь к Вене?
– Я Вену очень люблю, считаю ее одним из красивейших городов мира, сильным своими музыкальными традициями. Там все пропитано музыкой Моцарта и Бетховена, она живет в каждом уголке города, и это делает Вену особенно привлекательной для музыкантов. Да и пригороды Вены тоже хороши!
– А в каком районе вы жили?
– Мы жили в совершенно потрясающем месте рядом с Венским лесом – в 18-м районе. Там у Роберта квартира, и там же квартира его мамы. Потом мы переехали в 12-й район и жили прямо у знаменитого Шёнбрунна. Когда в 1991 году у нас родился сын Андрей, мы с ним часто ходили туда гулять.
– У вас австрийское гражданство?
– Я получила австрийское гражданство в 1991 году, через 2 года после начала работы в Опере, с формулировкой ТЗа заслуги перед Австрийской РеспубликойТ. По той же причине мне оставили российское гражданство. Тогда дирекция театра послала ходатайство в ратушу, и этот вопрос очень быстро был решен. Если бы я получила гражданство как супруга австрийца, я лишилась бы своего российского гражданства.
– Где вы работали и жили после Вены?
– В 1994 году меня пригласили на постоянный контракт в Метрополь-опера, и мы уехали в Нью-Йорк. Основное время я стала проводить в Америке, а Вена как-то осталась в стороне. В Нью-Йорке мы прожили до 1999 года.
– Как получилось, что вы занялись музыкальными проектами в России?
– Как-то мы разговорились с великой певицей Ренатой Штерке – она работала со мной над партией мадам Баттерфляй. Это было так здорово, и я посетовала на то, что наши бедные российские певцы не имеют возможности получать подобные уроки. Госпоже Штерке, оказывается, очень нравились российские певцы, и она изъявила желание провести мастер-класс в России. Мы организовали ее концерты, и она одновременно работала с нашими певцами над итальянским репертуаром.
Так был создан ТРусский оперный центрТ, из которого потом вырос ТФонд поддержки оперного искусства РоссииТ.
Я живу сейчас в Москве, выполняю свои западные контракты и одновременно занимаюсь интересующими меня проектами. Не предлагали мне, предположим, партию Манон в опере Массне, а я взяла и ее исполнила. Теперь у меня в репертуаре две Манон – Пуччини и Массне. Был осуществлен колоссальный проект с приглашением Франко Бонисолли и Рауля Эрнандеса. Стало поступать очень много интересных приглашений из регионов. Я осуществляю сейчас множество проектов в российской провинции. Это меня невероятно волнует, потому что, как мне кажется, там уже дошли до понимания того, что концертную жизнь надо менять и посылать в регионы не только попсу и эстраду. Сегодня стали проявлять больше интереса к классике.
Недавно я была в Калининграде (бывшем Кёнигсберге) – возглавила калининградскую Филармонию. Это город больших культурных традиций, часть Европы – там жили и бывали великие композиторы. Видимо, я буду возглавлять комиссию по празднованию юбилея города, которому через полтора года исполнится 850 лет.
– Как вы считаете, вашему ребенку в России лучше?
– С ребенком как раз тоже надо было определяться – он должен был идти в 1-й класс. Я посмотрела, как обучают детей в начальной школе в Нью-Йорке, и поняла, что в результате получу компьютерного дебила. Они Тдва плюс дваУ считают на компьютере! Я решила дать своему ребенку настоящее гуманитарное образование с глубоким знанием истории, литературы, иностранных языков, музыки. Таких опытных педагогов, как здесь, я ни за что не смогла бы заполучить в другой стране. Педагоги такого высокого класса там стоят огромных денег!
– Значит, решили осесть в России?
– Да. И многим этого не понять. Ведь здесь нет такого комфорта и уюта, как в Вене. А я говорю: ТРебята, комфорт и уют – это хорошо, венские кафе, венские пирожные – это здорово. Но если человек хочет жить активной, эмоционально насыщенной жизнью, этого недостаточноТ. В России меня любят, идут мне навстречу, меня здесь хотят.
– Но в Вене-то вы бываете?
– Моя ТбазаУ сейчас в Москве, но при этом у нас осталась квартира в Вене. Мы регулярно туда приезжаем; когда я гастролирую в Австрии, я останавливаюсь в своей квартире. За 3 – 4 дня я пробегаю все мои любимые места, любимые кафе, и мне уже снова хочется в Россию, где при всем бардаке бурлит настоящая жизнь.
– А вашему супругу тоже интереснее жить в Москве?
– Вена – это город необыкновенной красоты, но там слишком спокойно. Мой муж, урожденный австриец, болен Россией, болен Москвой еще со времени первой здешней стажировки по русскому языку (Роберт учился тогда в Венском университете на факультете славистики и прекрасно говорит по-русски). У него, как и у меня, жизнь здесь более наполненная и интересная. Он продолжает свою деятельность менеджера: осуществляет аудио- и видеопроекты, организует гала-концерты и фестивали с приглашением местных и иностранных певцов.
– Откуда у него это, у филолога?
– Это призвание. Если Роберт с 13-ти лет задерживался из школы, его мама знала – он с другом в Штаатсопер. Мальчики покупали билеты на стоячие места (тогда они стоили по 10 шиллингов) и ходили на все спектакли, брали автографы у знаменитостей, знали про них все. Так что он с детства был увлечен оперой до безобразия. А когда Роберт встретился и разговорился с господином Холлендером и выказал столь блестящее знание оперы, тот пригласил его на работу.
– В общем, вы – его судьба: русская, да еще оперная певица.
– Он и говорит, что когда меня увидел, то его как будто ТзамкнулоУ и он понял, что это – навсегда.
– Как вы думаете, чем отличаются наши русские мужчины от австрийцев?
– Мне повезло: те русские мужчины, которые встречались на моем пути, были удивительно порядочные и интересные люди. Среди моих знакомых не было ни хамов, ни идиотов. Но в большинстве своем русские мужчины все-таки намного грубее, чем европейские: у тех есть лоск, есть манеры. Это как раз то, что поразило меня в Роберте. В нем чувствуется аристократическое происхождение (его отец – из крупного дворянского рода, чьи представители живут по всей Европе, в частности – в Австрии). Этот аристократизм проявляется во всем: во внешности, манерах, умении себя вести, знании иностранных языков и музыки… Когда мы встретились, он меня просто потряс.
– Вы прислушиваетесь к мнению мужа?
– Всегда. Он мой первый советчик в выборе репертуара – с одной стороны, человек заинтересованный, а с другой стороны, необыкновенно объективный. В выборе туалетов, кстати, то же самое. Вижу в Вене роскошное платье, на мой взгляд, подходящее для гала-концерта, а он смотрит и говорит: ТБудешь в нем, как кукла Барби надутаяТ. Заходим в магазин, я меряю платье и убеждаюсь, что он был прав – много шума из ничего. Роберт показывает мне другое платье, в котором, как он считает, я буду выглядеть королевой – простое и элегантное, я его надеваю и…!
– Вы считаете мужа своим другом?
– Да, конечно. Русские мужчины – жуткие эгоисты. Они прежде всего хотят, чтобы им было хорошо, комфортно, чтобы обед был готов, в квартире чисто. Русскому мужчине было бы наплевать, что у меня прошел трудный спектакль. От Роберта я никогда не слышала ни слова упрека. Я это так в нем ценю! Мне повезло с мужем!
– Ваш сын похож на отца?
– Да, от отца он унаследовал много черт характера. Он такой человек мира, маленький европейский мужчина.
– А Вену он любит?
– Когда мы туда приезжаем, он просто с ума сходит. Мы от Вены отвернулись, а Андрей от нее в восторге. Ему страшно нравится говорить на венском диалекте, ходить в Пратер, гулять по городу, есть в кафе любимые пирожные. Он у нас маленький австриец. Может быть, когда-нибудь он выберет Вену своей средой обитания. Хотя я сомневаюсь, что он уедет из России, такой эмоционально закрученной страны.
– Идея Венского бала в Москве – ваша?
– Бал организовал Венский дом – Элизабет и Александр Смагины, а также фирма ТСваровскийУ. Мой муж принимал в нем участие как менеджер моего концерта с Аланьей. Гала-концерт был превосходным: и оркестр, и хор, и приглашенная звезда Аланья – невероятно раскрученный певец. Все остальное было организовано по принципу Тхочу, но не могуТ и попахивало самодеятельностью. Было безумное количество проколов в организации. Я несколько лет подряд была участницей бала в Венской опере и помню, как это делалось там. Изначально размах предполагался невероятный…
– Цена билетов в 2 тыс. долларов – уж точно!
– Во-первых, дата 14 июня была выбрана неправильно: 12 июня был праздничный день, и многие уехали в отпуска – кто в Сан-Тропе, кто на Канарские острова. В то же время в Москве гастролировали Лучано Паваротти и Элтон Джон, а в Большом театре состоялся крупный гала-концерт. Все эти мероприятия оплачивались из одного кошелька, и даже для богатых людей этого было слишком много. Устроители все время напирали на то, что на балу будут венские повара, но еда была отвратительной. Мы с Аланьей, выступив, решили перекусить и попросили рыбу; нам сообщили, что рыбу уже съели – и это почетным гостям!..
– Как вы думаете, Венский бал в Москве станет традицией?
– Мне кажется, что Венскому балу доверия больше не будет. В России Венский бал надо было организовать или на самом высоком уровне, или не проводить вообще. И если в первый раз не получилось показать публике, что такое настоящий Венский бал, то больше этого делать не стоит. Надо проводить свой русский бал, ведь была же в России Бальная ассамблея в Дворянском собрании! Может быть, стоит в Вене, где живет много выходцев из стран СНГ, организовать русский бал.
– Вы не считаете, что в культурной жизни Вены, при всем ее высоком уровне, чувствуется некий застой?
– По-моему, в старушке Европе, особенно в таких городах, как Вена, происходит какой-то общий культурный закат, и мне кажется, что именно в России сейчас созрели те силы и выросли те люди, которые могут совершить грандиозное. Это раньше Россия была чем-то далеким с медведями на улицах; сегодня она может стать противовесом – есть средства, есть очень подвижные умы, ведь здесь надо думать, как выжить. В Австрии уже никто не изощряется.
– Почему же артисты стараются осесть в зарубежных театрах?
– Россия пока, к сожалению, находится на оперной периферии. Здесь никто не заинтересован в развитии всероссийского оперного театра как такового. Есть Большой, есть Мариинка, куда вкладываются основные денежные средства. Все остальные театры находятся в плачевном состоянии. Поэтому мало-мальски достойные певцы предпочитают маленький 500-долларовый контракт где-нибудь в Карлсруе, Бад Кирхене или в Саарбрюккене работе в российской опере. Они едут туда, потому что знают, что эти 500 долларов стабильны, а здесь платят 200 и спектакли не дают. Я понимаю, что я не Господь Бог и одна не в силах все коренным образом изменить, но я стараюсь что-то делать: я пытаюсь поменять психологию, объясняю, что если не прилагать усилия, никто сам не придет и ничего просто так не даст. Надо проявлять инициативу. Если в проект включить звезду и наших молодых певцов, они тоже ТзасветятсяУ на радио и телевидении, их станут узнавать, они будут выезжать и знать, что их ждут дома.
– Вы настроены оптимистично?
– У меня нет иллюзий, что я смогу что-то резко изменить, но есть большие надежды. Я считаю, что кто-то должен был начать бередить это болото. В свое время Федор Иванович Шаляпин разбередил весь мир своим необыкновенным мастерством – никто не ожидал, что исполнитель столь высокого класса может быть из России. Так же никто сейчас не ожидает, что в России могут появиться безумно интересные оперно-театральные проекты. Мне очень хочется, чтобы в это поверили и поняли, что Россия со своей новой энергией и новыми умами не будет тащиться в оперном хвосте.
Интервью взяла Ирина Мучкина
– Как вы попали в Австрию?
– Скорее, Тличным путемУ. Когда господин Холлендер, нынешний директор Венской государственной оперы, приехал в Москву и Санкт-Петербург на прослушивание перспективных молодых исполнителей из России и других стран СНГ, с ним был мой будущий муж. У нас с Робертом мгновенно возникла симпатия друг к другу, и уже через полгода мы поженились в Вене.
– А прослушивание?
– Оно прошло успешно, и меня пригласили на следующее – в Венскую оперу, где мне сразу предложили подписать контракт.
Кроме того, на этом прослушивании в Опере случайно оказался режиссер, который работал с Караяном и ставил с ним большие спектакли в Зальцбурге. Он зашел к Роберту, который в то время уже меня представлял как менеджер, и сказал, что хотел бы, чтобы меня послушал маэстро Караян. Роберт потом смеялся: ТЕсли б ты видела тогда свое лицо – так уж прямо и будет слушать меня великий Караян!Т Тем не менее, мне позвонили, и 3 марта 1989 года в Зальцбурге состоялось мое прослушивание. Маэстро Караян пригласил меня участвовать в спектаклях прямо тем же летом. Моими партнерами должны были быть всемирно известные певцы: Хосе Каррерас, Агнес Балца и Самюэль Рэми – замечательный американский баритон. Я была еще никому неизвестной девочкой из России и, пока не подписала контракт с самим Караяном, не могла поверить, что это возможно. Я заключила его в рамку, и он до сих пор висит у меня на стене. Это был мой первый контракт, а второй – с Венской государственной оперой.
– Вы долго прожили в Вене?
– С 1989 по 1995 год. Там была моя ТбазаУ, поскольку я пела в Штаатсопер, я также выступала и в других странах, в основном в Голландии, Швейцарии и Италии.
– Как вы относитесь к Вене?
– Я Вену очень люблю, считаю ее одним из красивейших городов мира, сильным своими музыкальными традициями. Там все пропитано музыкой Моцарта и Бетховена, она живет в каждом уголке города, и это делает Вену особенно привлекательной для музыкантов. Да и пригороды Вены тоже хороши!
– А в каком районе вы жили?
– Мы жили в совершенно потрясающем месте рядом с Венским лесом – в 18-м районе. Там у Роберта квартира, и там же квартира его мамы. Потом мы переехали в 12-й район и жили прямо у знаменитого Шёнбрунна. Когда в 1991 году у нас родился сын Андрей, мы с ним часто ходили туда гулять.
– У вас австрийское гражданство?
– Я получила австрийское гражданство в 1991 году, через 2 года после начала работы в Опере, с формулировкой ТЗа заслуги перед Австрийской РеспубликойТ. По той же причине мне оставили российское гражданство. Тогда дирекция театра послала ходатайство в ратушу, и этот вопрос очень быстро был решен. Если бы я получила гражданство как супруга австрийца, я лишилась бы своего российского гражданства.
– Где вы работали и жили после Вены?
– В 1994 году меня пригласили на постоянный контракт в Метрополь-опера, и мы уехали в Нью-Йорк. Основное время я стала проводить в Америке, а Вена как-то осталась в стороне. В Нью-Йорке мы прожили до 1999 года.
– Как получилось, что вы занялись музыкальными проектами в России?
– Как-то мы разговорились с великой певицей Ренатой Штерке – она работала со мной над партией мадам Баттерфляй. Это было так здорово, и я посетовала на то, что наши бедные российские певцы не имеют возможности получать подобные уроки. Госпоже Штерке, оказывается, очень нравились российские певцы, и она изъявила желание провести мастер-класс в России. Мы организовали ее концерты, и она одновременно работала с нашими певцами над итальянским репертуаром.
Так был создан ТРусский оперный центрТ, из которого потом вырос ТФонд поддержки оперного искусства РоссииТ.
Я живу сейчас в Москве, выполняю свои западные контракты и одновременно занимаюсь интересующими меня проектами. Не предлагали мне, предположим, партию Манон в опере Массне, а я взяла и ее исполнила. Теперь у меня в репертуаре две Манон – Пуччини и Массне. Был осуществлен колоссальный проект с приглашением Франко Бонисолли и Рауля Эрнандеса. Стало поступать очень много интересных приглашений из регионов. Я осуществляю сейчас множество проектов в российской провинции. Это меня невероятно волнует, потому что, как мне кажется, там уже дошли до понимания того, что концертную жизнь надо менять и посылать в регионы не только попсу и эстраду. Сегодня стали проявлять больше интереса к классике.
Недавно я была в Калининграде (бывшем Кёнигсберге) – возглавила калининградскую Филармонию. Это город больших культурных традиций, часть Европы – там жили и бывали великие композиторы. Видимо, я буду возглавлять комиссию по празднованию юбилея города, которому через полтора года исполнится 850 лет.
– Как вы считаете, вашему ребенку в России лучше?
– С ребенком как раз тоже надо было определяться – он должен был идти в 1-й класс. Я посмотрела, как обучают детей в начальной школе в Нью-Йорке, и поняла, что в результате получу компьютерного дебила. Они Тдва плюс дваУ считают на компьютере! Я решила дать своему ребенку настоящее гуманитарное образование с глубоким знанием истории, литературы, иностранных языков, музыки. Таких опытных педагогов, как здесь, я ни за что не смогла бы заполучить в другой стране. Педагоги такого высокого класса там стоят огромных денег!
– Значит, решили осесть в России?
– Да. И многим этого не понять. Ведь здесь нет такого комфорта и уюта, как в Вене. А я говорю: ТРебята, комфорт и уют – это хорошо, венские кафе, венские пирожные – это здорово. Но если человек хочет жить активной, эмоционально насыщенной жизнью, этого недостаточноТ. В России меня любят, идут мне навстречу, меня здесь хотят.
– Но в Вене-то вы бываете?
– Моя ТбазаУ сейчас в Москве, но при этом у нас осталась квартира в Вене. Мы регулярно туда приезжаем; когда я гастролирую в Австрии, я останавливаюсь в своей квартире. За 3 – 4 дня я пробегаю все мои любимые места, любимые кафе, и мне уже снова хочется в Россию, где при всем бардаке бурлит настоящая жизнь.
– А вашему супругу тоже интереснее жить в Москве?
– Вена – это город необыкновенной красоты, но там слишком спокойно. Мой муж, урожденный австриец, болен Россией, болен Москвой еще со времени первой здешней стажировки по русскому языку (Роберт учился тогда в Венском университете на факультете славистики и прекрасно говорит по-русски). У него, как и у меня, жизнь здесь более наполненная и интересная. Он продолжает свою деятельность менеджера: осуществляет аудио- и видеопроекты, организует гала-концерты и фестивали с приглашением местных и иностранных певцов.
– Откуда у него это, у филолога?
– Это призвание. Если Роберт с 13-ти лет задерживался из школы, его мама знала – он с другом в Штаатсопер. Мальчики покупали билеты на стоячие места (тогда они стоили по 10 шиллингов) и ходили на все спектакли, брали автографы у знаменитостей, знали про них все. Так что он с детства был увлечен оперой до безобразия. А когда Роберт встретился и разговорился с господином Холлендером и выказал столь блестящее знание оперы, тот пригласил его на работу.
– В общем, вы – его судьба: русская, да еще оперная певица.
– Он и говорит, что когда меня увидел, то его как будто ТзамкнулоУ и он понял, что это – навсегда.
– Как вы думаете, чем отличаются наши русские мужчины от австрийцев?
– Мне повезло: те русские мужчины, которые встречались на моем пути, были удивительно порядочные и интересные люди. Среди моих знакомых не было ни хамов, ни идиотов. Но в большинстве своем русские мужчины все-таки намного грубее, чем европейские: у тех есть лоск, есть манеры. Это как раз то, что поразило меня в Роберте. В нем чувствуется аристократическое происхождение (его отец – из крупного дворянского рода, чьи представители живут по всей Европе, в частности – в Австрии). Этот аристократизм проявляется во всем: во внешности, манерах, умении себя вести, знании иностранных языков и музыки… Когда мы встретились, он меня просто потряс.
– Вы прислушиваетесь к мнению мужа?
– Всегда. Он мой первый советчик в выборе репертуара – с одной стороны, человек заинтересованный, а с другой стороны, необыкновенно объективный. В выборе туалетов, кстати, то же самое. Вижу в Вене роскошное платье, на мой взгляд, подходящее для гала-концерта, а он смотрит и говорит: ТБудешь в нем, как кукла Барби надутаяТ. Заходим в магазин, я меряю платье и убеждаюсь, что он был прав – много шума из ничего. Роберт показывает мне другое платье, в котором, как он считает, я буду выглядеть королевой – простое и элегантное, я его надеваю и…!
– Вы считаете мужа своим другом?
– Да, конечно. Русские мужчины – жуткие эгоисты. Они прежде всего хотят, чтобы им было хорошо, комфортно, чтобы обед был готов, в квартире чисто. Русскому мужчине было бы наплевать, что у меня прошел трудный спектакль. От Роберта я никогда не слышала ни слова упрека. Я это так в нем ценю! Мне повезло с мужем!
– Ваш сын похож на отца?
– Да, от отца он унаследовал много черт характера. Он такой человек мира, маленький европейский мужчина.
– А Вену он любит?
– Когда мы туда приезжаем, он просто с ума сходит. Мы от Вены отвернулись, а Андрей от нее в восторге. Ему страшно нравится говорить на венском диалекте, ходить в Пратер, гулять по городу, есть в кафе любимые пирожные. Он у нас маленький австриец. Может быть, когда-нибудь он выберет Вену своей средой обитания. Хотя я сомневаюсь, что он уедет из России, такой эмоционально закрученной страны.
– Идея Венского бала в Москве – ваша?
– Бал организовал Венский дом – Элизабет и Александр Смагины, а также фирма ТСваровскийУ. Мой муж принимал в нем участие как менеджер моего концерта с Аланьей. Гала-концерт был превосходным: и оркестр, и хор, и приглашенная звезда Аланья – невероятно раскрученный певец. Все остальное было организовано по принципу Тхочу, но не могуТ и попахивало самодеятельностью. Было безумное количество проколов в организации. Я несколько лет подряд была участницей бала в Венской опере и помню, как это делалось там. Изначально размах предполагался невероятный…
– Цена билетов в 2 тыс. долларов – уж точно!
– Во-первых, дата 14 июня была выбрана неправильно: 12 июня был праздничный день, и многие уехали в отпуска – кто в Сан-Тропе, кто на Канарские острова. В то же время в Москве гастролировали Лучано Паваротти и Элтон Джон, а в Большом театре состоялся крупный гала-концерт. Все эти мероприятия оплачивались из одного кошелька, и даже для богатых людей этого было слишком много. Устроители все время напирали на то, что на балу будут венские повара, но еда была отвратительной. Мы с Аланьей, выступив, решили перекусить и попросили рыбу; нам сообщили, что рыбу уже съели – и это почетным гостям!..
– Как вы думаете, Венский бал в Москве станет традицией?
– Мне кажется, что Венскому балу доверия больше не будет. В России Венский бал надо было организовать или на самом высоком уровне, или не проводить вообще. И если в первый раз не получилось показать публике, что такое настоящий Венский бал, то больше этого делать не стоит. Надо проводить свой русский бал, ведь была же в России Бальная ассамблея в Дворянском собрании! Может быть, стоит в Вене, где живет много выходцев из стран СНГ, организовать русский бал.
– Вы не считаете, что в культурной жизни Вены, при всем ее высоком уровне, чувствуется некий застой?
– По-моему, в старушке Европе, особенно в таких городах, как Вена, происходит какой-то общий культурный закат, и мне кажется, что именно в России сейчас созрели те силы и выросли те люди, которые могут совершить грандиозное. Это раньше Россия была чем-то далеким с медведями на улицах; сегодня она может стать противовесом – есть средства, есть очень подвижные умы, ведь здесь надо думать, как выжить. В Австрии уже никто не изощряется.
– Почему же артисты стараются осесть в зарубежных театрах?
– Россия пока, к сожалению, находится на оперной периферии. Здесь никто не заинтересован в развитии всероссийского оперного театра как такового. Есть Большой, есть Мариинка, куда вкладываются основные денежные средства. Все остальные театры находятся в плачевном состоянии. Поэтому мало-мальски достойные певцы предпочитают маленький 500-долларовый контракт где-нибудь в Карлсруе, Бад Кирхене или в Саарбрюккене работе в российской опере. Они едут туда, потому что знают, что эти 500 долларов стабильны, а здесь платят 200 и спектакли не дают. Я понимаю, что я не Господь Бог и одна не в силах все коренным образом изменить, но я стараюсь что-то делать: я пытаюсь поменять психологию, объясняю, что если не прилагать усилия, никто сам не придет и ничего просто так не даст. Надо проявлять инициативу. Если в проект включить звезду и наших молодых певцов, они тоже ТзасветятсяУ на радио и телевидении, их станут узнавать, они будут выезжать и знать, что их ждут дома.
– Вы настроены оптимистично?
– У меня нет иллюзий, что я смогу что-то резко изменить, но есть большие надежды. Я считаю, что кто-то должен был начать бередить это болото. В свое время Федор Иванович Шаляпин разбередил весь мир своим необыкновенным мастерством – никто не ожидал, что исполнитель столь высокого класса может быть из России. Так же никто сейчас не ожидает, что в России могут появиться безумно интересные оперно-театральные проекты. Мне очень хочется, чтобы в это поверили и поняли, что Россия со своей новой энергией и новыми умами не будет тащиться в оперном хвосте.
Интервью взяла Ирина Мучкина
