Очень быстро стало ясно, что Карл – это не Франц Иосиф. Два года войны, большие потери на фронте, голод в тылу делали свое дело. Но был бы жив Франц Иосиф, вряд ли кому-то в голову пришло обвинять его в этих бедах. Ведь он того не хотел!
Виноваты были бы плохие советчики, неспособные генералы, подлые министры, а прежде всего – виноват был бы враг, а не старый кайзер! Но при новом императоре все стало по-другому. Он не имел авторитета в народе. Конечно же, он виновен в этой тяжелой ситуации. Это было чудовищно несправедливо – ведь Карл с Цитой были не более виноваты в войне, чем почтальоны, разносившие в 1914 году депеши между государственными канцеляриями. Но об этом никто не думал. Они оба были представителями той системы, которая вела войну. А Цита вдобавок была еще и «итальянка» – из страны, которая нанесла удар в спину Австрии, выступив на стороне врагов.
В те годы не было, пожалуй, ничего, что бы ни приписывалось молодой императрице. Возможно, причиной этого являлся тот факт, что австрийцам было вообще непривычно иметь императрицу. Они давно забыли, что это такое. За многие десятилетия они привыкли, что у императора нет жены. Последняя императрица Елизавета погибла 20 лет назад, да и до этого ее видели редко.
А новая императрица была постоянно на виду. Император почти всегда появлялся с женой. Также она в одиночку выполняла программу «первой дамы» – занималась социальными проектами. Цита посещала лазареты, благотворительные мероприятия, ездила по городам и деревням, разговаривала с рабочими, ранеными, детьми, деревенскими женщинами.
Императрица намеренно одевалась для таких встреч очень скромно. Часто она брала с собой своих старших детей – Отто и Адельхайду.
Цита была уверена, что все делает правильно. Она пыталась показать, что поддерживает своего супруга, что близка к народу, что старается разделить с людьми их проблемы. Цита хотела пробить стену, которая отделяла старого императора от его подданных. Она стремилась быть современной и продвинутой.
Но народ видел все по-своему. Новая императрица, вдруг появившаяся посреди войны и постоянно мелькавшая перед глазами, раздражала людей. Они считали, что Цита оказывает влияние на мужа, а он только исполняет ее волю.
Но ничто другое не нанесло бòльший урон имиджу молодой императорской четы, чем «дело Сикста». По совету жены в марте 1917 года Карл в строгой тайне написал письмо ее брату Сиксту – офицеру вражеской бельгийской армии и претенденту на французский трон – с просьбой посодействовать сепаратному миру между Австрией и Францией. Послание отвезла теща Мария Антония. Когда через несколько месяцев факт существования этого письма всплыл, Карл стал сначала отнекиваться, утверждая, что ничего подобного не писал и что это вообще французская пропаганда.
Но когда все же выяснилось, что это правда, Карл и австрийское правительство были поставлены в чудовищно глупое положение перед всей Европой.
Разразился крупный дипломатический скандал! В XX-м веке монарх за спиной своего правительства, министра иностранных дел, парламента, Генерального штаба просто по наущению жены проводит семейную политику, преследует личную выгоду, ведет переговоры с врагом, в то время как на фронтах миллионы солдат сражаются за Отечество! Такое, возможно, было принято при Людовике XIV, который считал, что «государство – это я», и единолично решал судьбы стран и народов. Но, слава богу, времена уже не те, и возврата к старому больше нет!
Плотину оскорблений прорвало. Императрица с французско-итальянско-немецко-португальскими корнями быстро стала козлом отпущения для прессы. «Итальянка!», «Итальянская предательница!», «Katzelmacherin» (устаревшее оскорбительное прозвище для итальянцев). А Карл был для прессы «тюфяк под каблуком своей властолюбивой жены-макаронницы», «алкоголик, идущий на поводу своей итальянской родни». И немецкие газеты не отставали от австрийских: «Это нож в спину Германии, которая считала Австрию надежным союзником», «вот что бывает, когда в политику вмешиваются женщины», «жена вовлекла слабого императора в эту аферу».
Объяснения с опозоренным на всю Европу министром иностранных дел Австрии графом Оттокаром Чернином Цита взяла на себя – у Карла от волнения (якобы) схватило сердце.
Высокопоставленный политик того времени говорил о Карле: «Характер императора находится под влиянием страха и семьи Парма. Невосприимчив к аргументации. Слаб и упрям. Неискренен».
В октябре 1918 года настрой населения против Габсбургов становился все более угрожающим. Четыре года войны, поражение, два миллиона погибших, голод… В Чехии уже провозгласили республику. Отряды фольксвера (народной милиции) намеревались штурмовать Шёнбрунн и арестовать кайзера. Люди в Вене выходили на демонстрации с лозунгами «Долой Габсбургов!», «Мы требуем республику!». А Карл все еще считал себя императором, хотя империя как таковая уже не существовала… А его правительство не было в состоянии чем-то управлять. Но он все надеялся, что произойдет чудо и ситуация вот-вот изменится в его пользу.
В таком положении правительство вынуждено было просить императора «добровольно-принудительно» подписать „Verzichtserklärung“ – документ о его самоустранении от участия в государственных делах. Не отречение, а «самоустранение». Такое мудреное название придумали специально, чтобы было легче уговорить Карла его подписать.
11 ноября 1918 года этот судьбоносный документ лежал на столе у императора в Шёнбрунне. Его личный секретарь барон Веркманн уговаривал молодого монарха поставить свою подпись: «Это предварительное решение. Сегодня властвует безумие, и в этом сумасшедшем доме нет монарха. Республиканской Австрии будет трудно поладить с венграми, чехами, поляками, немцами. Вашему Величеству следует подождать, пока народы придут к благоразумию и поймут, что они нужны друг другу, а без монарха они не смогут быть единой нацией».
Карл не хотел принимать решение один и позвал Циту. Она пробежала глазами текст документа и твердо заявила: «Никогда! Ты не можешь отречься!» Карл возразил: «Но это не отречение…»
У барона Веркманна сложилось впечатление, что возбужденная Цита вообще не слушала никаких объяснений, что она даже текст толком не прочитала. У секретаря запечатлелись в памяти ее гневные слова, которые буквально в нескольких предложениях описывают ее характер и ее жизненную позицию лучше, чем тома биографий: «Никогда! Никогда монарх не может отречься! Его могут свергнуть. Он может потерять трон. Хорошо. Но это форс-мажор, и он не обязывает его признать потерю своих прав. Он может предъявить свои права на трон в зависимости от времени и ситуации. Но отречься – никогда, никогда, никогда! Я предпочту погибнуть вместе с тобой, и тогда останется Отто. А если все мы погибнем – есть еще другие Габсбурги!»
Это «Никогда! Никогда!» стало жизненным кредо Циты Бурбон-Парма до конца ее дней. Она никогда не переставала верить в принцип «божьей милости», что монарх получает власть от Бога и что однажды ее муж вернется на трон.
Карл спросил барона, неужели нет никакой силы, которая была бы готова защищать монархию. Тот ответит, что, по его мнению, такой силы в данный момент нет.
После долгих колебаний и жарких дискуссий с несогласной Цитой Карл все же подписал (карандашом) документ об «отстранении от управления государством». Позже он всегда подчеркивал, что подписывал не отречение от трона, как немецкий кайзер, а «устранение от участия в правлении»!
На следующий день, 12 ноября 1918 года, была провозглашена первая Австрийская Республика Немецкая Австрия (Republik Deutschösterreich).
«В Шёнбрунне нас покинула стража… Еще недавно они приносили нам клятву верности и обещали охранять нас до последнего». С уходом охраны больше невозможно было гарантировать сохранность жизни членов императорской семьи. Для них пришло время покинуть Вену – иначе никто не мог поручиться, что с ними не случится того, что совсем недавно произошло с царской семьей в России.
Цита и Карл собирали чемоданы и готовились к отъезду из столицы с пятью детьми. Они думали, что уезжают из Вены на короткое время, оказалось – навсегда.
В парламенте только что провозглашенной Республики Немецкая Австрия вместо старых императорских желто-черных флагов развевались новые красно-бело-красные. А в это время экс-император Карл и его дети лежали больные испанским гриппом в австрийском замке Экартзау. Лишь к Рождеству опасность миновала.
Новому правительству не нравился тот факт, что низложенный монарх оставался в стране, при этом не отрекаясь от трона.
Карл все еще надеялся вернуть корону. В своем письме британскому королю он просил прислать подмогу: «Вполне хватило бы 10 000 или хотя бы 5 000 человек. Мои офицеры по-прежнему верны мне. Если не сможете прислать британцев, пришлите американцев». Это послание английскому королю в Лондон доставили Сикст и Ксавьер Бурбон-Пармские. Оно осталось без ответа.
Бундесканцлер республики Реннер приехал в Экартзау поговорить с Карлом о его будущем, но тот его не принял – просьба об аудиенции не соответствовала протоколу!
В середине марта 1919 года Карлу, все еще находившемуся в австрийском замке Экартзау, поставили следующие условия: или он отрекается от прав на трон и остается с семьей в Австрии как обычный гражданин, или покидает страну. В случае если ни один из вариантов для него не будет приемлем, он будет арестован.
Карл решил не отрекаться и выбрал изгнание. Причем это решение в самый горький за всю историю династии Габсбургов час он принял под нажимом своей более волевой жены.
Позже стали известны слова первого канцлера Австрийской Республики Реннера: «Будь еще жив старый кайзер, мы бы не посмели так поступить». И действительно – если бы Франц Иосиф прожил еще два года, даже в самых смелых фантазиях невозможно себе представить, что правившего 70 лет старика лишили бы трона и тем более прогнали за границу!
Продолжение в след. номере.
Наталья Скубилова, г. Вена
Фото подобраны автором
