Интервью с заместителем Генерального директора МАГАТЭ Александром Бычковым
Два месяца назад Александр Викторович приступил к обязанностям заместителя Генерального директора МАГАТЭ.
Удивительная биография у этого человека: 29 лет он проработал на одном месте – в Научно-исследовательском институте атомных реакторов в г. Димитровграде. Начал с простого инженера и дорос до генерального директора.
– Вы, наверное, физик, окончили МИФИ?
– Нет, я по образованию химик, выпускник химического факультета МГУ. Согласен – для атомщиков редкое место.
– Я понимаю, что химия связана с атомной энергией, но все-таки почему вы выбрали именно такую область деятельности?
– А я с самого детства имел отношение к атомной энергии – мои родители строили закрытые “атомные города”, а когда мне исполнилось 4 года, они привезли меня в Димитровград, и я рос рядом с атомом.
– А какая у вас конкретная специальность?
– Моя научная специальность – это облученное топливо и плутоний.
– А не страшно?
– За моей спиной – 6 исследовательских реакторов, несколько объектов с радиоактивными материалами. Вот уж чего я не боюсь, так это радиации: знаю, как мерить и как защищаться.
– И облака радиоактивного из Японии не боитесь?
– Во-первых, облака, как такового, нет. Это в Чернобыле облако было, и то рассеялось в районе 30 километров. А в Японии совершенно другой тип аварии, и пока облако летит, йод, который в нем содержится, исчезает – за 6 дней.
– А что же по телевидению говорят? Пугают?
– Просто порой мы становимся заложниками очень чувствительных методов измерения радиоактивности.
– А вот еще про зараженную воду говорят… Что она попадает в море.
– Действительно, в Японии в воде обнаружили радиоактивные изотопы, но их уровень ниже допустимого. В настоящее время существует система взаимного контроля ядерных взрывов, и она определяет изменение радиоактивности в атмосфере. Эти станции “чувствуют” даже самые незначительные изменения. Поэтому и возникает облако в кавычках, которое не приносит никакого вреда. Это наука так далеко ушла вперед, что “видит” всё.
Более колоссальная трагедия – это землетрясение, давно в Японии не было таких сильных.
– А вы почем знаете? Какое отношение вы имеете к этой стране?
– Я сотрудничал с Японией лет 18 и летал туда раза по три в год. Сам трижды попадал в большие землетрясения. Ну, конечно, не такого разрушительного масштаба.
– Ну и какие чувства испытали?
– Проснулся от какого-то тревожного ожидания, а потом меня как “толкнуло” в сторону! А у японцев в такие землетрясения даже лифты не останавливают. Пострадали они в основном от цунами. Волна пришла на равнинную местность, туда, где находилось насыщенное промышленное производство. Там в зону цунами попали 4 атомных станции, а то, что называется аварией, произошло на самой старой из них. И это не картинка в телевизоре и не пустой звук.
– Вот вы настоящий русский человек, всю жизнь проработавший в Подмосковье. Как вы себя чувствуете в интернациональной компании МАГАТЭ? Сложно вам там?
– На самом деле не очень. Здесь работают высококвалифицированные люди, существует очень строгая система отбора специалистов в международные организации. За те два месяца, что я проработал в МАГАТЭ, я ни разу не занимался чужим делом.
И потом, я когда-то одним из первых в институте стал заниматься международным сотрудничеством, в частности, с Японией. А вот работать за границу так и не уехал – парадоксальная ситуация. Я побывал в Южной Корее, Китае, Индии, Франции, Чехии, Германии, США, ЮАР, ну и, конечно, в наших – Белоруссии, Украине… Такой вот туризм, совмещенный с работой, “ядерный туризм” – шутка, конечно. Я не просто участвовал в конференциях, а занимался реальными проектами.
– Но ведь для проектов надо искать финансирование. А ученые – не коммерсанты.
– Мне последние 5 лет пришлось поработать и коммерсантом: надо было найти бюджет для 5,5 тысячи человек.
– А вы в модернизацию России верите?
– Верю, конечно! В конце прошлого года мы, например, запустили проект производства радиоактивного молибдена, который используется в диагностике рака. Очень эффективная диагностика! Изотоп попадает на раковые клетки и выявляет их на уровне самого маленького образования. Применение этого метода диагностики рака приводит к его раннему выявлению и, соответственно, к увеличению длительности жизни.
– Что вы можете сказать о молодых ученых – кто-то остается в России?
– И остаются, и появляются новые. В системе Росатома много молодежи.
– А ваши дети, они уехали за рубеж или остались в России?
– У меня взрослый сын, он окончил геологоразведовательный факультет МГУ, занимается геохимией и работает в Москве. Конечно, в столице жить легче, чем в провинции. Жаль, я не успел реализовать планы строительства жилья для молодых специалистов!
– Значит, вы занимались ядерной медициной?
– Да. И она очень важна для страны. Мой институт производит медицинские радиоактивные изотопы. Они используются и в диагностике, и для лечения. Например, радиоактивный йод, которым пугают в японском облаке, при правильном применении является самым эффективным лекарством от рака щитовидной железы. Есть изотопы, которые с высокой эффективностью лечат рак кожи. Радиотерапию можно использовать фактически при разных видах рака. За последние 20 лет Советский Союз безнадежно отстал в этой области, и использование ядерной медицины – одно из направлений программы модернизации России. И не только: и программы “Здоровье нации”, и улучшения демографической ситуации.
– Так что же вы оставили свой институт?
– С моего нового поста я смогу влиять на развитие ядерной медицины не только в России, но и во всем мире.
– А что вам еще интересно, кроме работы?
– У меня в планах закончить докторскую диссертацию.
– Вы, наверное, и общественной работой успевали заниматься?
– Приходилось.
– Ну тогда предлагаю вам возглавить Австрийскую ассоциацию выпускников советских и российских вузов.
– Ну что ж. В одной только МАГАТЭ работает немало наших выпускников, мне это будет интересно.
Беседовала Ирина Мучкина
