С прискорбием сообщаем, что в июне скончался известный и уважаемый в нашем русскоязычном сообществе профессор Вильфрид Файхтингер.
Он напоминал Сергея Есенина – пшенично-русые волосы, светлые добрые глаза, мягкая улыбка… Файхтингер был с нами многие годы, поэтому, чтобы читатели, незнакомые с этим человеком, составили о нем свое мнение, мы соединили и публикуем отрывки из его интервью разных лет.
Интервью профессора Вильфрида Файхтингера, заместителя председателя Всеавстрийской ассоциации российских соотечественников
– Вас не смущает, что в Ваших жилах течет русская кровь?
– Наоборот. Это что-то особенное. Я не стыжусь этого.
– А Ваши дети знают о предках?
– Конечно. У меня на стенах висят старинные фотографии – женщины в кринолинах, мужчины с бородами, похожие на Толстого… Я по матери из старинного русского дворянского рода.
– Вы родились в Австрии?
– Да, мои бабушка и мама переехали сюда из Польши, ну а туда попали сразу после революции. Мать моего деда была польской баронессой, поэтому семья туда и отправилась.
– Как Вы думаете, почему они не остались в России?
– Мой дед был полковником, правой рукой Деникина. Его тогда арестовали и судили, но он чудом избежал жестокого приговора. Когда-то он пожалел пленного коммуниста, больного туберкулезом, и отправил его в больницу. Представьте себе, тот был на суде, узнал моего деда и помог ему освободиться.
– Прямо как в кинофильме. Чем занимался Ваш дед в Польше?
– Он работал в эмигрантских организациях. Когда Германия и СССР заключили пакт о ненападении, деда арестовали. Больше мы его не видели… Разыскивали следы и однажды получили сообщение из «Красного креста» о том, что он погиб в Хатыни.
– А бабушка?
– Она жила долго, до 1977 года, и скончалась в возрасте девяноста двух лет. Моя мама вышла замуж за австрийца. Бабушка всегда была с нами. Я ее очень любил. Она проводила со мной много времени. Рассказывала русские сказки. Я и говорить научился сначала по-русски, а потом уже по-немецки.
Многоликий Вильфрид
– Почему Вы избрали медицину делом своей жизни?
– Сначала я учился в реальной гимназии по месту жительства. Мне одновременно хотелось быть адвокатом, оперным певцом, летчиком и врачом. Дома меня убеждали, что оперные певцы редко делают блестящую карьеру, предрекали, что буду петь в хоре на похоронах. И эту идею я отбросил. Насчет летной карьеры тоже были вопросы – выучусь и буду лучшим водителем автобуса? Я думаю, что смог бы стать хорошим адвокатом, но мне в силу характера было бы трудно изучать законодательство. Оставалась медицина, но я боялся покойников. Дочь нашей соседки училась на первом курсе медицинского института и как-то взяла меня с собой на лекцию патологоанатома. Лекция была очень интересной, лектор говорил с юмором, было весело, и покойники меня совсем не испугали. Вот я и решил поступать в медицинский.
Я окончил учебу за 5,5 лет – в те времена это был самый короткий срок. В конце учебы нас, студентов, пригласили в университетскую клинику присутствовать при родах. Мне очень нравилось, что это связано не с больными и умирающими, а с новой жизнью. И тогда я встал в очередь (было очень много желающих) на специализацию по акушерству и гинекологии… Меня пригласил на собеседование профессор и спросил, что конкретно меня интересует. И вдруг мне в голову пришло – искусственное оплодотворение! Тогда это нигде не практиковалось, и даже имя Луизы Браун, которая была первой в этой области, еще не было известным. Профессору очень понравилась моя идея, и он, несмотря на то, что я был семнадцатым в очереди на листе ожидания, сразу взял меня к себе. И я стал заниматься этой темой. Когда в январе 1979 года английские ученые Стептоу и Эдвардс должны были читать доклад о рождении первого ребенка «из пробирки», я попросил профессора отправить меня на конференцию. По возвращении я тоже сделал доклад, и всем был очень интересен этот новый метод. Мы с профессором получили субсидии из Государственного фонда поддержки научных проектов (Forschungsförderungsfond), закупили приборы, инкубаторы, и группа медиков под моим началом вплотную занялась этой темой.
Через год нам удалась первая беременность (третий случай в мире после Англии и Австралии), но наша пациентка, к сожалению, выносить ребенка не смогла – у нее случился выкидыш.
Поначалу успехов было немного: у нас не хватало приборов и мы делали их сами, работали по ночам, составляя препараты. Тогда мы с коллегой полетели в Австралию набираться опыта. Австралийские медики, будучи вторыми после англичан в этих исследованиях, оказались очень открытыми и гостеприимными людьми. Они раскрыли нам все секреты, и мы немного поменяли свои программы. После этого наши пациентки одна за другой начали беременеть, и первой была Ивонка – женщина, приехавшая из Сербии. Она работала в гостинице горничной, а ее муж был каменщиком. Ивонка никак не могла забеременеть, и они даже собирались разводиться, поскольку в их среде было не принято оставаться бездетными. У нее была непроходимость маточных труб, и искусственное оплодотворение было для нее последней надеждой родить ребенка.
6 августа 1982 года у нашей пациентки родился мальчик, его назвали Златан. Прошлым летом мы праздновали его 25-летие. За это время мы очень сдружились семьями.
Потом старый профессор вышел на пенсию, а с новым шефом практически вся наша группа уживалась плохо, и мы решили уйти. Один из нас стал директором больницы в Клагенфурте, а мы с моим коллегой Кеметером открыли частную клинику в 14-м районе Вены. Купили приборы и вскоре стали знаменитыми, поскольку добились в нашей совсем небольшой больнице больших успехов: мы перестали делать пункцию яйцеклеток лапароскопическим методом, а изобрели ультразвуковой датчик, с помощью которого стало возможным брать яйцеклетки из яичника просто через влагалище.
– Но ведь в Москве тоже занимались этим вопросом. Вас туда не приглашали?
– Мое первое посещение Москвы состоялось в 1986 году. Нас пригласил профессор Борис Васильевич Леонов – директор «Центра охраны здоровья матери и ребенка», чтобы мы показали наш упрощенный метод. Мы очень подружились, часто встречались на международных конгрессах, я много раз приезжал в Москву, например, ежегодно делал доклады на Всероссийских конгрессах по оплодотворению. К сожалению, несколько лет назад Борис Васильевич умер.
– Что еще Вы изобрели в этой области?
– С 1990 года мы с германской фирмой начали открывать оболочку яйцеклетки лазером, чтобы она лучше приживалась в матке после пересадки эмбриона.
В 1993 году мы начали лечить новую группу пациентов, в которой стерильными были не женщины, а мужчины.
– В Австрии много мужчин, не способных оплодотворить женщину?
– Более 50 %. Так вот, достаточно всего лишь одной мужской клетки, которая микроскопической иголкой вводится в яйцеклетку женщины.
– А если живых сперматозоидов нет вообще?
– Тогда делается пункция яичек и что-то все-таки находится.
– Я помню, как много о Вас писали в 2005 году.
– Да, тогда мы со знаменитым генетиком профессором Хеньгстшлегером открыли генетическую лабораторию, где возможно определять нормальность разделения хромосом яйцеклетки и выбирать правильные эмбрионы для пересадки в матку. Все эти методы повышают успех. Но, правда, возраст обращающихся к нам за помощью пациентов увеличился, и лечить их стало труднее.
– К Вам обращаются наши соотечественники?
– Когда открылись границы, ко мне стали прилетать и русские пациентки. Это были богатые женщины, которые не доверяли российской медицине, которых не удовлетворял уровень обслуживания. Они могли позволить себе лечиться на Западе. Кроме того, меня все-таки знают во всем мире как пионера этого метода.
– А сейчас у Вас есть деловые отношения с русскими?
– В последние 3–4 года я работаю с российской компанией «Медассист», которая организует путешествия за рубеж с целью лечения, например, в Австрии. Когда я приезжаю в Москву, скажем, раз в год, я прямо в этой компании встречаюсь с пациентами. Сейчас они открыли представительство в Казахстане.
– А как же Ваш голос? Не пропал?
– Я всегда пел в хоре, а шесть лет тому назад решил не губить свои способности и начал брать частные уроки пения – сначала в своем Перхтольдсдорфе, затем у Ольги Шалаевой. Потом попал к профессору Кари, который работает со знаменитыми певцами, и многому у него научился.
– Выступаете?
– Да, сейчас принимаю участие в концертах, бывает, что и в профессиональных.
– Ну а самолеты?
– С самолетами не вышло. Записался в летную школу, но свободного времени было мало.
– А как реализовали свою потребность стать адвокатом?
– Произношу речи на вечеринках. (Улыбается.)
– Как Вы отмечаете юбилейные даты своей клиники?
– Приглашаем родителей с детьми, которых нам удалось получить в пробирке. Я пою…
– Это в основном двойняшки?
– 20 % – у молодых. Но была и тройня, и даже четверо. Слава Богу, все живы и здоровы. Был даже случай, когда мы пересадили три эмбриона, а родились четверо младенцев, потому что два были однояйцевыми.
– Дети из пробирки – они вообще нормальные, здоровые?
– Такие же, как при обычных беременностях.
– А рожают Ваши пациентки прямо у Вас в клинике?
– Нет, роды я уже давно не принимаю – надоело вставать по ночам. (Улыбается.) Мы стараемся вернуть пациентов обратно к их же врачам.
– Я знаю, что у Вас семеро детей. Они пошли по Вашим стопам?
– Старший окончил Сельскохозяйственный университет, факультет парковой архитектуры, второй занимается наукой – молекулярной биологией, например, выращивает из клеток кожу и кости. Старшая дочка оканчивает юридический факультет. И только третий по старшинству сын пошел в медицину. Есть еще дочка, она доучивается в школе в Англии и намерена изучать журналистику. Следующая оканчивает гимназию, а младшая учится во втором классе реальной гимназии. Недавно я подарил ей русский алфавит.
– А кто-то из Ваших детей знает русский язык?
– Старший немного говорит и читает по-русски, потому что его учила моя мама, пока была жива. Второй сын изучал русский язык в гимназии «Терезианум», но, к сожалению, все забыл. Третий сын жил месяц в Москве и заговорил по-русски, сейчас взял в университете курс русского языка.
– А теперь раскройте секрет, почему Вы так молодо выглядите? Что Вы для этого делаете?
– Не курю, занимаюсь сексом вместо физкультуры, люблю пить красное вино, веселиться, петь, вкусно покушать. Я бегаю, занимаюсь горными лыжами, ныряю в Египте и в Италии, а еще работаю в саду и в огороде.
– Где же это?
– В восьмидесяти километрах от Вены. Выращиваю огурцы, помидоры в теплице, картошку, кабачки.
– А готовить любите?
– Очень! Так же сильно, как искусственно оплодотворять женщин. (Смеется.) Хожу на охоту и рыбалку. Не для того, чтобы убить, а чтобы скушать. Я люблю с друзьями готовить кабана или рыбу, которых сами же и добыли.
– Откуда у Вас такие увлечения – от австрийца или от русского?
– Я думаю, что это мои русские корни. Кухня у меня, например, практически русская. Вот недавно я приготовил рассольник с огурчиками собственного засола и почками от убитого на охоте кабана. Было очень вкусно.
– А песни русские поете?
– Недавно мы устроили дома русский вечер. Я пел романсы, которые помню со времен моей бабушки. Их даже наши русские гости не знают. Было очень душевно.
– А почему Вы не открываете клинику в Москве?
– Когда я открывал клиники в других странах, в России как раз был трудный период, и я опасался мафии. Сейчас совсем другие времена – Путина, который много сделал для страны; сейчас туда можно приезжать без опаски.
Беседовала Ирина Мучкина
«НВЖ» № 2/2008
Смена поколений в Wunschbaby Institut Feichtinger
Австрийский пионер репродуктивной медицины профессор Вильфрид Файхтингер, руководитель Wunschbaby Institut Feichtinger, передает ведущую роль в управлении семейным бизнесом своему сыну Михаилу, а сам теперь больше времени будет посвящать научным исследованиям.
«Это логичный шаг, – утверждает профессор Файхтингер. – Мой сын получил прекрасное международное образование в области репродуктивной медицины, гинекологии и акушерства, поэтому его кандидатура на роль ответственного за наш институт – абсолютно правильное решение. При таком положении дел я смогу полностью посвятить себя научной работе, чтобы продолжать поддерживать успех Wunschbaby Institut Feichtinger».
Информация WIF / «НВЖ» № 8/2018
